5 мин
Слушать

Письмо из Аргентины

Пришло письмо из Аргентины

несчастной матери от сына.

Рассказывать ли все сначала,

как в муках мать его рожала,

как колыбель его качала,

как утром в школу провожала…

Иль прямо начинать с той ночи,

что всех ночей была короче:

когда с улыбкою печальной

он заглянул в родные очи

и в бой пошел, как мы с тобою,

в тот, первый, что мы проиграли,

и ранен был на поле боя,

и мы его не подобрали.

(Теперь отыщутся, пожалуй,

такие, что поправить рады:

мол, на войне так не бывало…

Нет, так бывало, — лгать не надо!)

Он в плен попал не на коленях,

он сдался не по доброй воле,

а потому, что отступленье

таких, как он, бросало в поле.

В бою не отступив ни шагу,

он, раненный, пропал под Оршей.

И я до самого рейхстага,

что сталось с ним, не слышал больше,

не знал — и до сих пор не знаю, —

в каких он лагерях скитался,

как он лежал, от ран стеная,

как умирал, как жив остался;

какие он хлебал помои,

какие получал побои,

пока почти четыре года

мы до Берлина шли с тобою.

За Эльбой, в мае было дело:

нас служба привела и случай

в тот самый лагерь, где сидел он

за проволокою колючей.

Я по дороге проезжал там

с американским провожатым

и вдруг увидел странный лагерь:

как кровь — на проволоке — флаги;

на вышках, по углам квадрата,

там, где эсэсовцы когда-то,

наверно, день и ночь сидели,

американские солдаты

разгуливали и свистели.

Я настоял на том, что надо

заехать нам туда сейчас же.

И вот — уже мы за оградой,

среди стоящих, и сидящих,

и прямо на полу лежащих,

дошедших до изнеможенья

людей советских, в плен попавших

в том — сорок первом — в окруженьях.

Погоны наши им вначале

узнать своих в нас помешали,

Но вот вскочили, вот догнали,

спросили, вскрикнули, узнали!

И я, чтоб было всем виднее,

руками вскинутый на бочку,

кричу, от счастья сам бледнея,

что бедам и разлукам — точка!

Я говорил, что без изъятья

всем, кто в плену был долгу верен,

откроет родина объятья,

жена и мать откроют двери!

Как после долгого мороза,

людей оттаивали лица.

Из глаз их брызнувшие слезы

и в смертный час мне будут сниться!

Счастливей нет и нету горше

тех лиц, еще с печатью ада,

и взгляда — вдруг, среди всех взглядов, —

его, пропавшего под Оршей,

его, стоявшего тут рядом!

— Когда, — глазами ждал ответа, —

домой? — Душа его летела.

Я дам присягу, видев это,

что он был наш душой и телом,

что, взятый в плен на поле боя,

пройдя фашистские застенки, —

хоть вешайте, хоть ставьте к стенке! —

остался он самим собою.

— Когда домой? — меня устало

он спрашивал со всеми вместе.

А было их там — тыща двести,

и столько ж матерей их ждало.

И три советских офицера —

мы говорили, веря в это:

— Американцы примут меры,

чтоб всех вернуть в Страну Советов,

что так записано в условьях,

никто не вправе задержать их! —

И все кивал, при каждом слове,

американский провожатый…

Пускай теперь меня осудят,

но в этот день, в том сорок пятом,

я был уверен — так и будет! —

не зная, что я лгу ребятам!

Хотя лишь сотня километров

в тот день ему до нас осталась

и, как листок с попутным ветром,

к нам долететь он мог, казалось,

но мать ждала его напрасно.

Ни в этот майский вечер ясный,

ни через день, ни через годы

он грудью не вдохнул свободы!

Пришло письмо из Аргентины

несчастной матери от сына.

Что было с ним за эти восемь

лет, за часы и дни без счета,

еще с кого-нибудь мы спросим

еще когда-нибудь отчета.

Я все те мытарства едва ли

за все те годы перечислю:

как проверяли его мысли,

как его письма в клочья рвали,

как в карцеры таскали — было,

и как ласкали — тоже было,

и как бесстыдно уверяли,

что родина о нем забыла.

Как от запросов материнских

его по лагерям скрывали,

как после всех похлебок свинских

вдруг для соблазна жрать давали;

как все профессора измены

и все доценты шпионажа

над ним работали в три смены,

чтоб вытравить закваску нашу!

Когда же он не стал шпионом —

как ни ласкали, как ни гнули, —

они на родину его нам

и тут, конечно, не вернули!

Он знал и видел слишком много.

Они его, полубольного,

еще, еще в одну дорогу

отправить поспешили снова.

Он по Атлантике угрюмой,

полубезумный и голодный,

плыл три недели в недрах трюма,

вконец от всех надежд свободный.

Подписан с ним контракт кабальный

с условьем на пять лет остаться

в чащобах сахарных плантаций

в стране чужой, в стране печальной.

Пришло письмо из Аргентины

несчастной матери от сына…

1954

0
0
14
Подарок

Константин Симонов

Стихи Константина Симонова. (15 [28] ноября 1915 — 28 августа 1979). Русский советский прозаик, поэт, драматург и киносценарист. Общественный де…
Комментарии
Вам нужно войти , чтобы оставить комментарий
Сегодня читают
Ryfma
Ryfma - это социальная сеть для публикации книг, стихов и прозы, для общения писателей и читателей. Публикуй стихи и прозу бесплатно.