Я не умею сближаться и говорить с людьми.
Ощущаю себя, будто ложками жру кетамин.
Мне не свойственны приступы нежности и удачливые ушами финты.
Всё, что мне нужно, это ладонь на горле и дезоморфин.
Уходя, не кричи, какая я сука тупая, в спину,
Мои чувства — галлюцинации от гликодина.
Я не любитель модных стрижек и на ебале страз.
Всё, что хочу, на экране показывал Тинто Брасс.
Моё тело — тело молоденькой Китти Шмидт,
у которой в кишках полкило свинца зашито.
Но она всё пытается танцевать и держать бордель,
только звон в голове превращается в жуткую трель.
И не слышно ни голосов, ни звуков.
И её хватают чужие руки.
И фильм эротической классики плавится в жёсткое порно.
И она надеется, что это кончится скоро, но.
Моё дело — вставать, когда другие сдохли,
и говорить, говорить о любви ли, о боге ли.
Захлёбываться словами, чтоб аж язык заходился в танце.
Говорить о том, как я бы хотела с тобой целоваться.
О том, что горло горит, до тошноты, до спазмов.
Что не видеть тебя труднее, чем трижды с системы слазить.
Я слышу, как меня жрёт изнутри, вижу синяки под глазами на поллица.
Что осталось? Манеры твари и подлеца.
Моё дело — говорить, хоть и очень редко,
но даже тогда — нести несусветный бред.
Потому что я не умею, не умею говорить с людьми;
и понимаю, что меня выжал и выебал триптамин.
Ведь я слышу то, чего в принципе нет?
Например,
твои признания
в чувствах ко мне.
Не различаю реальность и самый кошмарный трип,
они словно две разных локации, но одной игры.
Не вижу ничего кроме грязи, мёртвых животных, шприцов и тебя, красивой до крика.
Это страшно, парализующе, жутко и дико.
Моё сердце гниёт, как гниют мои руки,
шум в ушах переходит на ультразвук.
Но это желание вгрызться в тебя
влезть в твою кожу...
Ни один из наркотиков так уебать не может.
Я нахожу себя ступнями у стены, на полу головой.
С хриплым шёпотом
будь со мной
будь со мной.
Будь со мной.
Что ты сделаешь, если меня не станет?
В голове только имя
четыре буквы
/
/
/
/
