Катул
Во времени неутомимом
Что имя Клавдиев? Оно
И служба доблестная Риму,
И слово с честью заодно.
Весталка Клавдия, рискуя,
Спасала консула- отца,
И повела народ в Капую
Дорога Аппия-слепца.
Казалось, будто бы навечно
И в мире, и под час войны
На добродетель безупречно
Все Клавдии обречены.
Но славный род свой презирая,
Забыв друзей своих вчерашних,
Патрицианка молодая
Жила распутством бесшабашным.
И грязно по тавернам склочным
Судили о ее пристрастьях,
А ночью серебром в мешочке
Платили за минуты счастья.
Не знала Клодия при этом,
Что, встретившись с Катулом, станет
Безумною мечтой поэта,
Его недугом и страданьем,
Его идеей сумасбродной,
Его счастливым упоеньем,
Его возвышенной любовью,
Его мучительным похмельем.
Он шёл к ней, как приходят рано
В храм Афродиты на моленье,
За собственные боль и раны
Вымаливал ее прощенья
И в грязноватых водах сразу
Хотел любви построить остров
Без унижения и грязи,
Обмана, зависти и злости.
К ее склонившись изголовью
В пылу признаний откровенных,
Он верил, что с его любовью
Она забудет об изменах.
Он верил ей, своей любимой,
По- детски слепо и без меры.
Она была неразрушима
Его в любовь святая вера.
По пыльным улицам злорадно
Ползли лукавые насмешки,
А он горел любовью жадной,
Безумной, страшной и поспешной,
Не знавшей правил и приличий
И проявлений разрешенных,
Что римский утвердил обычай,
Непонятой и непрощенной.
Но и под ласковой рукою,
И в дни печальные разлуки
Дрожало тонкою струною
Предчувствие беды и муки.
Когда увидел он воочию,
Как раб к любимой на свидание
Ведёт другого темной ночью,
То пошатнулось мирозданье!
Отчаянье измены первой
Кричало строчками на воске:
Предсмертный хрип погибшей веры
И отпечаток боли острой.
А в лихорадке слов горячих
Боролись ненависть, сомненье
И обещанье быть незрячим,
Беспамятство и исступленье.
Стремясь к тому, что невозможно,
Он разрывал себя на части,
Больной любовью и заложник
Раздёрганной, несчастной страсти.
В смятенье чувств он, где бы ни был,
К любимой обращал мольбы:
Кто рядом с нею, равен небу.
Богов превыше и судьбы.
Он выбрал муку как отраду
И шел без права на спасенье
По раскаленным углям ада
Дорогой горьких унижений.
Она себе его дарила
На день, на вечер, на мгновенье,
Неведомая злая сила
Ее толкала к преступленью.
Казалось, не было порока,
В котором бы была невинна…
Дерзка, несчастна, одинока
Без умысла и без причины.
В мирке, удушливом и малом,
В котором Клодия тонула,
Кричала, билась, задыхалась
Безмерная любовь Катулла.
И плач его стихотворений
Был так немыслимо обилен,
Что вызывал одно презренье
У римлян, доблестных и сильных.
Да что она, любви неволя,
Для тех , кто в Древнем Риме жил?
Что страсть для Муция Сцеволы,
Кто руку в пламя положил?
И что стенания Катулла
В сравненье с добровольным пленом
Пришедшего к врагам Регула,
Замученного Карфагеном?
В том мире, где всего превыше
Ценились сила, стойкость, воля,
Катулл казался просто нищим
В своих метаниях и боли.
Там, где царила сила власти.
Где дрались за кусок кровавый,
Он мучился любовной страстью,
Незащищенный и бесправный.
Толпа плебейская кричала,
И ликовал завоеватель,
Не зная и не замечая
Поэта, бывшего некстати.
И звон мечей, и камни градом…
Вся жизнь в сраженьях потонула.
Но зарождалась где-то рядом
Бессмертье слабого Катулла.
