Глава 1.
Умные вещи
Каждый ребенок знает, что за порядком жилища следят домовые.
Хорошего домового сразу видно — в его хозяйстве не только вещи и животные ухоженные, но и люди добрые.
Даже если домовому всего-то седьмой век идет, седьмой годок по-нашему.
Домовенку Кузьке вот-вот семь веков исполнится, а он уже целый век хозяйничает.
Дома не живут так долго, как домовые.
Тесными, старыми становятся, и их место новые занимают — просторные, красивые, удобные.
Первый дом Кузьки стоял в деревне, был маленьким, аккуратным и понятным.
Да вот случилось домовенку странствовать уйти — уж больно многим его помощь требовалась.
Вернулся Кузька — а избы его нет.
Да и деревни тоже нет — на ее месте город стоит, а дома в нем огромные, а квартир видимо-невидимо, выбирай — не хочу.
Кузька и выбрал ту, что по его разумению на месте его бывшей избы находилась.
Совсем недавно живет Кузька в такой вот квартире, да только привыкнуть никак не может.
Уж вроде объяснила ему девочка Наташа, что духовка — это не домик для домового, а печка, что без дров и растопки работает, что сколько на лампочку ни дуй, она все равно гореть будет, а только домовенок дивится и никак надивиться не может.
Уж больно много всего замечательного люди придумали с тех пор, пока он странствовал.
Любит домовенок время, когда все люди по своим делам уходят.
Нравится Кузьке хозяйничать в новом доме, по душе ему новые умные вещи.
Просто замечательные из них помощники для домового получаются — сами белье стирают, сами коврики чистят, сами хлеб пекут.
Одно только не нравится Кузьке — важные слишком.
— Знаете, у меня знакомая шишига есть, тоже всякую гадость кушать любит, — заводит вежливую беседу Кузька с пылесосом, — так у нее от паутины язык чешется.
А у вас?
Молчит пылесос.
Стоит серьезный, надутый, на домовенка никакого внимания не обращает.
И ведь знает Кузька, что разговаривать умеет — вон как сердито рычит, когда работает.
Пыль и мусор так пугаются, что вместо того чтобы бежать, как от веника, сами к нему в пасть лезут.
С ними у него разговор краток.
А вот с Кузькой пылесос разговаривать не хочет.
— Чур, ты стираешь, я полощу, — делится Кузька со стиральной машиной.
— У-у-у, — гудит машина согласно.
Гудит, а белье не отдает.
— Ты окошечко-то открой, — напоминает домовенок, — а то как я белье достану?
— У-у-у, — мирно урчит машина.
А белье все равно не отдает.
Кузька уж и вежливо открыть окошко пытается, и сильно тянет, и даже ногами упирается, да куда ему стиральную машинку пересилить.
Она вон какая большая да железная.
Об такую даже сама Баба Яга последний зуб поломать может.
Вздыхает домовенок и идет себе другое дело искать.
А дела в доме всегда найдутся.
Наташа утром заколку для волос искала.
Найти надо?
Надо!
В ванной у зеркала который день плохое настроение.
Само грустит и людям невеселые лица показывает.
Развеселить его надо?
Надо!
Вчера в детскую комнату какой-то странный ящичек купили.
Ничего себе ящичек, только кривенький какой-то и цвета унылого — черный, с одной серой стеночкой.
— Чудеса, — дивится Кузька, — и чего это они в дом всякие непутевые ящички тащат?
И крышка у него не открывается, и цвета он невзрачного, и размера неудобного: для одежи — маленький, для бусиков и браслетов — большой.
Ну ничего, мы его подремонтируем, цветами яркими и птицами невиданными распишем, пусть хоть для красоты стоит.
Заколку домовенок отыскал быстро — знает он, что заколки очень любят об пол звякать.
Звякнут — а подняться наверх не могут.
Так и лежат себе в каком-нибудь темном углу на полу.
Зеркало развеселить было труднее.
Какие ему только рожицы Кузька не строил, какие только забавные истории не рассказывал!
Помогла спасенная заколка — нацепил ее домовенок на волосы и начал Наташу изображать.
Зеркало и улыбнулась.
Улыбнулось, и говорит:
— Привет, чучело огородное!— Какое же я чучело? — обижается Кузька. — У чучел и одежки негодные, и речи нескладные.
А я одет ладно, говорю складно, да и собой просто добрый молодец!
— Ой, проштите, обозналось, — пугается зеркало, — прошто обычные добры молодцы на головах такие красивые шляпы носят ш перьями, а не заколки ш цветочками.
Наверное, вы не обычный добрый молодец, а какой-нибудь заколдованный.
— Вот непонятливое, — досадует Кузька, — цветочки эти я нарочно нацепил, чтобы тебя развеселить.
А на самом деле я и шляпы с перьями ношу, и всякие другие героические одежки надеваю.
Конечно, героических одежек у домовенка отродясь не было, но признаться в этом зеркалу было как-то неудобно.
И так уже немножко опозорился.
— Героические одежки — это хорошо, — одобряет зеркало, — только ты мне,
Кузенька, в швоей домовенковской рубахе и лапоточках больше нравишься.
Я к тебе такому привыкла.
Чует тут Кузька что-то неладное.
Вроде бы и зеркало с ним говорит, а вроде бы и нет.
Голос уж больно знакомый, да и слышится он из-за спины.
А улыбка у зеркала такая плутоватая, какая может быть только у… шишиги Юльки!
Оглянулся домовенок, а за ним и правда шишига стоит.
Даже не стоит, а прыгает от удовольствия, что так удачно друга разыграла.
— Здорово я пошутила? — хохочет Юлька. — Здорово ты подумал, что это не я, а зеркало с тобой разговаривает?
— Ура! — подхватывает домовенок. — Радость в наш дом пришла, гости приехали!
А то Наташи дома нет, а умные вещи слишком важные, со мной не играют.
Шишига в отличие от важных вещей и играть, и разговаривать хотела.
И про себя все рассказала, и про Кузьку расспросила.
За разговором и не заметили, как время пролетело,
Наташа пришла.
Заходит девочка в свою комнату и по привычке сумку в угол кидает.
А сумка вдруг как запищит нечеловеческим голосом:
— Ой, шпашайте меня быштро, а то я от такого некультурного обращения шо штраху кувыкнусь и шваркнусь.
— Мамочки, — пугается Наташа, — уже и сумки говорящие в доме завелись.
Скоро они еще и ползать начнут, и сами за продуктами в магазин ходить.
А сумка и правда поползла.
Только не в магазин, а прямо к Наташиным ногам.
Запрыгнула девочка на диван и только собралась на помощь звать, как из-под сумки шишига выбирается.
Пока Наташа раздумывала, пугаться ей или знакомиться, подоспел Кузька.
— Это шишига Юлька, она теперь тоже будет у нас жить, а это — девочка Наташа, она уже тут давно живет, — представил домовенок своих друзей друг дружке.
— Шишига?
Какая милая, — удивилась Наташа, — а я думала, что шишиги — это злые лохматые чудища с круглыми глазами и огромными зубами.
— Я тоже была злая и лохматая, — отмахнулась лапкой Юлька, — пока Кузенька меня не отловил, не отмыл и не перевошпитал.
А глаза у меня и вправду как у чудищ — круглые.
А зубы, хоть и не огромные, но очень крепкие.
Потому, что на шладкое я торт из гвоздиков люблю.
А гвоздики некрепкими зубами не разгрызешь.
Шломаются.
— Удивительно! — всплескивает руками Наташа. — А вы, шишиги, тоже, как домовые, за порядком следите и замечания всем делаете?
— Да ты что? — кричит Юлька. — Да как я могу замечания делать, когда меня шаму еще вошпитывать и вошпитывать надо?
— Вообще-то это только домовым положено хозяйством заниматься, — объясняет Кузька, — а шишиги должны мелкие пакости строить, вещи терять и все запутывать.
Просто шишиги, как все девчонки, бывают вредные и не очень.
Юлька — не очень вредная шишига.
А иногда даже очень полезная.
— Это хорошо, — обрадовалась Наташа, — значит, дружить будем.
— Дружить потом будем, — строго сказал домовенок, — сначала полезное дело по хозяйству сделать надо — из непутевого ящичка расписной ларец сотворить.
Ты,
Наташа, тащи краски и кисточки.
Ты,
Юлька, отгрызай черную веревку, которая к нему крепко-накрепко прицепилась.
А я буду думать, как он открывается.
Смотрит Наташа — все вещи на своих местах стоят, никакого нового ящичка в доме не появилось.
— О чем ты,
Кузенька?
А домовенок уже успел притащить инструменты: расписной ларец из черного ящичка мастерить.
Он же не знает, что телевизор только похож на ящичек, а на самом деле он вовсе для другого предназначен.
— Ух, силушка моя молодецкая! — кричит домовенок. — Размахнись, рука, разруби, топор!
Догадливая Наташа быстро сообразила, что Кузька зачем-то хочет телевизор топором порубить.
А тут еще шишига принялась электрический провод грызть.
Не так провод жалко, как шишигу.
Провод-то можно новый приделать, а шишигу новую раздобыть сложнее.
Не так много шишиг на свете осталось, особенно не очень вредных.
Подхватила девочка малышей и стала им про телевизор рассказывать.
Глава 2.
Громовой голос.
— Охти, матушки! — причитает домовенок. — По неразумению чуть умную вещь не испортил!
Думал, ящичек некудышный, а оказалось — те-ле-визор какой-то.
А что он делает?
Кур кормить может?
Половички из тряпочек вязать?
— Телевизор ничего не делает, — пытается объяснить Наташа, — он показывает.
Мультики, сериалы, шоу, другие передачи.
Понятно?
— Понятно.
Что ж тут непонятного?
Мы хоть и из деревни, а представления тоже видали.
Вот, помню, девочки с бабушкой Настасьей из тряпочек кукол на руку нашили, занавес сделали и ну давай показывать!
А куклы у них и разными голосами говорили, и руками махали, и головами кивали.
Только меня не обманешь — я-то знаю, что за них девочки разговаривали.
Хотя Кузька и был еще маленьким домовым, а смекалкой мог поделиться и с иным взрослым.
И хотя он совершенно не был знаком с Наташиными друзьями — Мультиками,
Сериалами,
Шоу и Другими Передачами, однако понял, что именно они и показывают представления.
Одного не понял Кузька — как эти все Представления и Шоу в ящике помещаются и куда кукол прячут.
А еще, как крышка открывается.
И зачем из телевизора длинный шнурок к стене прикрепляется.
И почему, собственно, нельзя его цветами и птицами расписывать.
И зачем дома лишний ненужный ящик, если представления очень хорошо можно на окне показывать — и занавес есть, и по подоконнику бегать можно.
Шишига тоже не поняла.
Но она в отличие от Кузьки предпочитала спрашивать, а не сама догадываться.
Наташа принялась объяснять устройство телевизора, но сама запуталась.
Да и зачем объяснять, если можно просто нажать на кнопочку и друзья сами все увидят?
Сели домовенок и шишига на диван и ждут, когда придут Мультики и Другие Передачи представления показывать.
А Наташа в это время с ящичком возится, наверное, открыть пытается.
И вдруг откуда ни возьмись кто-то как закричит громовым голосом:
— Попались, голубчики!
Теперь не уйдете!
Кузька с шишигой не растерялись и кубарем под диван закатились.
Храбрость храбростью, но надо же сначала грубияна разглядеть, а уж потом и в бой праведный вступать.
— Я вас вижу, жалкие ничтожества, — громыхает между тем голос, — сдавайтесь, пока не поздно!— Чего-то мне не хочется шдаваться, пока не поздно, — шепчет Кузьке шишига, — давай лучше невидимыми шделаемся и в щелочку какую-нибудь забьемся?
— А Наташу кто выручать будет? — строго отвечает домовенок. — Она же не может невидимой делаться и в щелки забиваться.
— Ух ты, и точно! — соглашается Юлька. — И до чего же эти люди невезучие и неумелые.
Ни в щелки забиваться не умеют, ни гвоздики грызть.
Все время выручать их нужно.
Не раштраивайся,
Наташа, мы только придумаем, как Громовой Голос победить, и из-под дивана вылезем.
— А ты нам пока расскажи, на кого он похож, — поддерживает подругу Кузька, — нам так думать лучше будет.
— Ага, — соглашается Юлька, — тетенька он или дяденька?
Нога коштяная или обыкновенная?
Из ноздрей дым валит?
Глаза шверкают?
Уши топорщатся?
— Ни ушей, ни усов у него нет, — спокойным голосом отвечает Наташа, — у него вообще ничего такого страшного нет.
Вылезайте быстрее, я вас познакомлю.
— Быстро вылезайте, — поддакивает голос.
Задумался домовенок.
С одной стороны, страшно.
А с другой — Наташу выручать надо.
А то нечестно получается — пока они тут под диваном прячутся, девочка один на один с неизвестным грубияном осталась.
— Ладно, не балуйся, выходим мы, — кричит Кузька.
А выходить было страшновато.
К тому же Громовый Голос оказался невидимкой.
Ну не было в комнате никого, кроме Наташи.
А может, он в Наташу оборотился?
— Ну-ка, девица, признавайся, ты это или не ты? — без церемоний спросил он у Наташи.
— Конечно я,
Кузенька, разве ты не видишь?
— Вижу.
Но глазам своим не верю.
Если это ты, то куда же тогда Громовой Голос подевался?
— А вот куда!
Отошла Наташа от телевизора, а там, на экране, злодеи бегают и руками размахивают.
Включила Наташа звук, а злодеи еще и кричать громовыми голосами начали и грозить один другому.
Ну, прям, как Кузьке с Шишигой недавно грозили.
— Не бойтесь, это просто телевизор.
Он мультики показывает.
— И вовсе я не боюсь.
Что мне телевизора бояться?
У него кроме громового голоса ничего и нету.
Ни кулаков, ни мускулов, — храбрится домовенок, — только мне что-то мультики, которые в нем заперты, не очень нравятся.
Давай их на волю выпустим, а туда лучше красных девиц посадим, коровок, птиц невиданных, жирафов всяких.
— Ты не понял,
Кузенька, — горячится Наташа, — их никак нельзя на волю выпустить.
— Чештно-чештно нельзя? — тихонечко спрашивает шишига.
— Честно-честно, — отвечает Наташа.
— Ну, тогда хорошо.
Раз они оттуда вылезти не шмогут, пусть себе кричат и грозятся на здоровье.
Никто их тут не ишпугается.
Эй, не деритесь, порядочные мультики в доме не дерутся.
Не шлышите, что ли?
— Они тебя не слышат.
И ответить не могут.
С ними нельзя играть и разговаривать.
Надо садиться на диван и просто смотреть, когда больше делать нечего.
Телевизор для того и придумали, чтобы сидеть на диване не скучно было, — объяснила Наташа.
— Шлавненько, шлавненько, — потирает лапки шишига, — очень по душе мне этот телевизор.
А то, когда мне делать нечего, со мной ужасные неприятности шлучаются.
Я от безделья проказничать начинаю и Кузьке нервы мотать.
А Кузька ничего не сказал.
Бездельничать он не умел, да и некогда ему было бездельничать, а представление, которое мультики показывали, ему совсем не понравилось.
Про дружбу, про жизнь зверей разных, про чудеса домовенок бы посмотрел с удовольствием.
Но в мультиках, которые показывал непутевый ящичек, не было ни дружбы, ни чудес.
Звери, правда, были, только они были совсем не добрые: гонялись друг за дружкой и всякими тяжелыми предметами кидались.
И звери-то вроде бы нормальные: мышонок, котик.
А ведут себя, как самые невоспитанные кикиморы, карагуши и лихи одноглазые.
Непорядок.
А какому домовому непорядок понравится?
Поэтому вместо того чтобы на диван садиться и бездельничать, как Наташа предложила, домовенок залез на подоконник, чтобы кормушку птицам почистить.
Воробьи и голуби, конечно, не куры, да хоть какая-то живность.
И поговорить с ними опять же можно, новости всякие разузнать.
Слушает Кузька птичью болтовню, а сам сквозь стекло на шишигу с Наташей поглядывает: птицы такой шум подняли, что он на месте девочек уж ни за что не выдержал бы, подбежал к окошку.
А они застыли на диване, как неживые, не шелохнутся.
Домовенок уж и кормушку вычистил, и пыль из щелочек повыковыривал, и окошко подолом своей рубахи до прозрачного блеска отчистил, а подруги его все сидят.
— Эй, девицы-красавицы, — стучит в окно Кузька, — полно вам на лавке дремать-то!
Принесите-ка зернышек каких или крошек свежих.
Птица не кормлена.
Молчат девицы-красавицы, словно в идолов каменных превратились.
— Охти, матушки, охти, батюшки, — всплеснул руками домовенок, — неладно что-то.
Никак появился в вашем городе могущественный злой волшебник.
Ждет, когда домовые отвлекутся, а сам хозяев в чучела неживые превращает.
Ой, чуяло мое сердце, ой, с утра раннего трепетало.
Не зря я от совсем не страшных мультиков под диван прятаться полез.
— Чив-чиво чепуху чирикаешь? — подскочил к нему один бойкий воробей. — Чародеи в городе давно исчезли.
Теперь вместо них трамваи, светофоры и прочая чушь.
А твои друзья просто телевизор смотрят.
Человек как его придумал, часто каменеть стал.
Я как-то нечаянно в окно залетел, так меня даже и не заметили, пока я о стекло не стукнулся и на пол не чебурахнулся.
Еще и чертыхались, что чего-то интересное пропустили.
Правда, сильно чихвостить меня не стали.
Отпустили.
А чего меня зря чихвостить?
Болтает воробей, а Кузька думает.
Ой, не нравится ему, что в городе люди каменеть стали!
Негоже, чтобы дети и взрослые часами, не шелохнувшись, сидели, света белого не видели, на травке не резвились.
А кто кроме него, домового, этот непорядок исправлять должен?
Никто!
На то Кузька и домовой, чтобы следить за тем, чтобы в доме все по правилам было.
Глава 3.
На помощь!
— Кузенька, ты только посмотри, как интересно, — уговаривает Наташа домовенка, — ну не понравились тебе эти мультики, давай другие посмотрим или на фильм какой-нибудь переключим.
— Ага!
Хотите, чтобы и я в чучело превратился!
Ни за что!
Знаю я эти волшебные штучки.
Стоит только расслабиться, как тут же в голову туман зашлют, руки-ноги паутиной окутают, в рот ваты натолкают, — горячится Кузька. — Уберите с моих глаз долой этот волшебный ящичек, вот и весь мой сказ!
— Кузенька, он чудешный, — тихонько вторит Наташе шишига, — он песенки петь умеет и картинки занятные показывает.
— И тебя заворожил? — всплеснул руками домовенок. — Беда на мои лапти!
Подумаешь, умеет орать дурным голосом да дерущихся человечков и чудищ невиданных показывает!
Ну и что?
И чудеснее чудеса видывали, взять хотя бы шапку-невидимку или скатерть-самобранку.
Так от них польза есть.
И скромные они, лежат себе до поры до времени, пока не понадобятся.
Они хозяину служат верой и правдой, а ваш телевизор только время от добрых дел отнимает.
Горячится домовенок, хочет доказать, что телевизор — вещь очень даже опасная.
А тут на экране опять человечки появились.
Сели шишига и девочка рядышком, в экран смотрят.
Да так засмотрелись, что почти и не слышат, что им Кузька говорит.
Обиделся он.
Губу отпрюнил, пошел укромный уголок искать.
Залез на карниз — высоко, удобно, только пыльно.
Непорядок!
Надо бы шишигу кликнуть, чтобы пыль слизала.
Для нее это лакомство, как для человека сахарная пудра.
Только хотел домовенок Юльку позвать, как вспомнил, что он на нее обиделся.
А самое неприятное было в том, что раньше для нее Кузька был самым уважаемым существом на свете, а сейчас, кажется, чудесный ящичек она любит даже больше, чем Кузьку…
Так и пошло.
Сидит Наташа целыми днями перед ящичком как зачарованная, с Кузенькой не играет, мусор из избы не выносит, гулять не ходит.
Шишига вообще от экрана не отрывается.
Пристроилась на спинке дивана, чтобы ее лишний раз с места на место не передвигали, даже от родителей Наташи под игрушку не маскируется.
Кузьке, конечно, хочется иногда хоть одним глазком посмотреть, что там человечки на экране выделывают, да гордость не позволяет.
Как же он смотреть будет, если сам говорит, что от ящичка — никакой пользы?
Вот и бродит он по дому уже целый день один-одинешенек, на весь белый свет разобиженный.
А пуще всего белого света — на телевизор.
Не было его — и славненько все было: хозяйство спорилось, птички накормленные были, посуда на полках блестела, все между собой разговоры всякие умные и интересные вели.
Обижался, горевал Кузька, а потом решил, что не горевать надо, а действовать.
Кто знает, может быть, телевизор — это такой новый современный волшебник.
Может, и не хотят в него хозяева дома смотреть, а ничего поделать с собой не могут.
И спасать их должен тот, кто за счастье в доме отвечает.
Спасать, а не обижаться.
— Интересно, а если его молотком победить, он будет сопротивляться или нет? — гадает Кузька. — Нет, молотком нельзя.
Кто ж с волшебниками молотками борется?
С ними хитростью надо.
Да и нехорошо это.
Ящичек хоть и волшебный, а все-таки домашняя вещь.
А домовые должны вещи беречь, а не молотками их побеждать.
Сидит домовенок на карнизе, думу думает.
По всем правилам думает, как его знакомый мальчик Матвейка учил: сначала почесал лапками в шевелюре, потом поковырял в носу, затем пожмурил глаза, а под конец стал смотреть вдаль с умным видом.
Ох, не было у Кузьки совершенно никакого опыта в перевоспитании чудесных ящичков.
Домовые не очень любят обращаться к помощи волшебных вещей.
Простые домашние предметы им нравятся больше.
Послушные они, понятные, уважительные и к людям, и к домовым.
На любовь и ласку отвечают любовью — если за ними ухаживать, служат верой и правдой.
А волшебная вещь — она особенная.
Если закапризничает, простыми методами с ней не справиться.
Поэтому и методы нужны тоже особенные, волшебные.
— Все понятно, — вздохнул Кузька, — опять пора в путь-дорогу собираться, за советом к мудрому волшебнику идти.
А пока я буду по белому свету его искать, пройдет, может быть, сто лет.
Приду я домой с советом мудрого волшебника, а на месте этого дома опять новый стоит, уж вовсе непонятный.
И вещи в нем еще непонятнее, чем чудесный ящичек.
Придется опять чародея искать, совет ему назад нести и новый просить.
А там и еще сто лет пройдет, так и буду я всю свою домовиную жизнь туда-сюда ходить, советы носить.
Нет, надо искать волшебника, который поближе живет, пусть он и не очень мудрый.
И тут домовенок увидел на дереве возле дома одну знакомую ворону.
Не раз она ему весточки от родных приносила.
Скатился по занавеске на подоконник и стал руками размахивать.
Увидела его ворона, обрадовалась.
Рассказала Кузьке все последние новости, а домовенок ей и говорит:
— Помоги ты мне городских людей спасти.
Слетай в темный лес, найди Дом Для Хорошего Настроения.
Скажи, пусть хватает Бабусю Ягусю и бегом сюда.
Мне совет ее нужен.
Только не перепутай: если Яга будет в Доме Для Плохого Настроения, ничего не передавай, а уноси оттуда крылья сломя голову.
А то только хуже будет.
— А что ж, полечу! — каркает ворона. — Свежим воздухом подышу, на природе порезвлюсь, с филинами в догонялки полетаю.
И заодно задание твое выполню.
Только ты наряди меня как-нибудь, чтобы было понятно, что я не просто ворона, а посланец.
Там, в комнате, наверное, бусики есть, колечки, заколочки с блестящими камушками.
Тащи все, а я выберу.
Кузька, конечно, согласился, что посланец должен отличаться от обычной вороны.
Только драгоценности в доме искать не стал.
Повязал вороне на лапку красную ленточку и строго-настрого велел с филинами не заигрываться — дело ждет.
Глава 4.
Врача вызывали?
Наташа была уже большая девочка и прекрасно знала, что незнакомым дверь открывать нельзя.
Только она почему-то думала, что это правило не относится к врачам.
— Здравствуй, раскрасавица, — широко улыбалась ей незнакомая тетенька в белом халате и кокошнике с красным крестом, — здравствуй, разумница!
Врачиху вызывали?
Вот я и приехала!
Сейчас залечивать всех буду.
Кому — укольчик, кому — повязочку, кому — таблеточку.
Выбирайте, мне для таких сладеньких — ничего не жалко.
А взрослые в доме есть?
— Мама и папа на работе, а у нас никто не болен, — вежливо ответила девочка.
— Вот и славненько, — неизвестно чему обрадовалась странная гостья, — никто мешаться не будет, вопросы задавать, нотации читать.
А чего же ты, сладенькая, незнакомых теть в дом пускаешь?
Ладно, это я такая добрая и красивая, а что если кикимора какая заглянет?
Ну где у вас тут самое ценное?
Наташа, конечно, испугалась, но виду не подала.
Теперь уже ясно стало, что эта тетенька никакая не врачиха.
Но совершенно непонятно было, кто же она такая.
— Самое ценное! — сладким голосом позвала гостья. — Что ж ты бабушку лесную не встречаешь?
От меня все равно не спрячешься.
— Ой, — вспомнила Наташа, — а я, кажется, вас узнала.
Вы — Баба Яга.
В прошлый раз вы Кузеньку похитили.
Так это он самое ценное?
Только теперь я вам его не отдам.
Я хоть и простая девочка, но за друга постоять могу.— Что ты, вкусненькая, — даже испугалась Баба Яга, — я уж и не помню, когда последний раз кого похищала.
Кузенька сам меня вызвал на помощь.
Говорит, напал на землю русскую черный ворог.
Добрых молодцев и красных девиц в изваяния превращает.
Только я, говорит, с этим ворогом справиться могу.
— Вы что-то путаете, — уверенно отвечает Наташа, — никто на землю русскую не нападал.
— Нападал, нападал, — раздался у нее за спиной голос домовенка, — еще как нападал!
Где у вас тут место есть, где никто не подслушивает?
Нам с Бабой Ягой совет держать надо.
— Можно в шкафу спрятаться, — советует Наташа, — там для секретов самое подходящее место.
И темно, и страшновато.
А мы, по-честному, подслушивать не будем.
Мы уши руками закроем.
Долго держали совет Кузька с Бабой Ягой.
Наташа с Юлькой от любопытства даже чуть-чуть подслушивать не начали.
Вернее, шишига все-таки не удержалась и в щелочку посмотрела.
Но про «подсматривать» домовенок ничего не говорил, поэтому стыдно ей не было.
Все равно она ничего не увидела.
Только любопытство сильнее распалила.
Настолько, что даже про телевизор забыла.
Чего стоят человечки на экране, когда дома такое делается!
— Вообще, это невежливо, — сердится Наташа, — пришла в гости ко всем, а секретничает только с домовенком.
Больше двух говорят вслух.
Нет, я сейчас им прямо скажу, что обо всем этом думаю.
— Мне тоже интерешно, — вздыхает шишига, только Кузенька громко ругаться будет, если мы сейчас им прямо скажем, что обо всем этом думаем.
Давай лучше, как умненькие, сядем на диван и будем ждать, когда у них совещание закончится.
Кузька справедливый, он нас долго мучить не будет, сам все расскажет.
— Давай, — соглашается Наташа.
Долго сидеть им не пришлось.
— Ну-ка, сладенькие мои, покажите мне заразного больного, — деловито вышла из шкафа Баба Яга в белом медицинском халате, — я его слушалкой слушать буду и направления в разные стороны выписывать.
— Вон, в углу притаился, — кивает Кузька на ящичек.
— На что жалуемся?
В животе не бурчит?
Искры из глаз не сыплются?
Страсти всякие не мерещатся?
Чего молчим?
Язык проглотили?
Или с детства немотой маемся? — закрутилась возле телевизора Баба Яга.
— Да он просто выключен, — заступилась за телевизор Наташа. — Мы его только-только перед вашим приходом выключили, чтобы не перегрелся.
— Нехорошо.
Включаться надо, когда с вами взрослые разговаривают.
Я ведь не всегда такая добрая.
Могу укол сделать, могу в гипс замуровать, могу зеленкой измазать.
Эй,
Кузенька, неси-ка мой медицинский чемоданчик.
Будем разговаривать с этим ящичком со всей строгостью.— Подождите со строгостью, — испугалась Наташа и включила телевизор.
А там красны девицы в желтеньких юбочках задорно пляшут да про любовь несчастную поют.
Да так трогательно поют, что даже у строгой лесной бабушки дрожь в коленках появилась.
Рухнула она на диван, замерла.
Хотела Наташа объяснить, как телевизор устроен, но Баба Яга так на нее грозно глянула, что девочка со страху чуть язык не проглотила и даже отошла подальше на всякий случай.
Наконец песня закончилась.
Убежали девицы, только подолами желтыми на прощание махнули.
Вздохнула Яга глубоко, головой потрясла, глаза грязными кулачками потерла, челюстью пощелкала:
— Да.
Всякие чудесные вещи у меня в сундуке хранятся, а такой отродясь не бывало.
Да и от знакомых волшебников я ничего про чудесный ящичек не слышала.
На блюдечко с яблочком наливным похоже, только там экран маленький и со звуком постоянно проблемы.— Эй,
Яга, ты чего восхищаешься? — толкает ее в бок домовенок. — Мы так не договаривались!
— Ой, что это на меня нашло?
Никак, чары подействовали.
Не зря ты меня, старую,
Кузенька предупреждал.
Ничего, сейчас мы крайние лечебные меры применять будем.
Изменилась тут Яга, глаза засверкали, белый медицинский халат в лохмотья старые превратился, а белый кокошник с красным крестом в неопределенного цвета косынку с линялыми горошинами.
Взмахнула она руками и завещала страшным голосом:
— Шурум-бурум, шуры-муры, тути-фрути, каляки-шмаки, нихт-ферштеен.
— Чего это она делает? — шепотом спрашивает Наташа. — Может, ей плохо?
Может, нам настоящего врача вызвать?— Что ты, это она прошто так колдует.
Чтобы телевизор из штроя вывести, — отвечает шишига.
— А может, не надо телевизор из строя выводить?
Мама недовольна будет.
— А если его из штроя не выводить,
Кузька недоволен будет.
У него от телевизора одни штрадания.
Как только ты его включаешь, домовенок губу отпрюнивает и на карниз карабкается.
А он всегда так делает, когда штрадает.
Старается Баба Яга, а ящичку хоть бы что.
Не дымится, не искрится, не шипит, не плюется.
Хуже того, на экране новые персонажи появились.
Добры молодцы.
Бородатые, хоть и молодые, а один лицом и руками черен.
Страшные!
Но Ягу бородами и черными лицами не испугаешь.
Она сама не красавица.
Ей с некрасивыми врагами справляться даже приятнее — не так жалко.
Только эти враги еще и хитрыми оказались.
Встали в смиренную позу и песню затянули.
Тоже про любовь.
Про несчастную.
А голоса у них — не то, что лица.
Нежные-нежные, жалостные-жалостные.
А в песне про недобрую красну девицу поется.
Как она невиданное количество добрых молодцев загубила.
Во второй раз тут у Бабы Яги ноги подкосились.
Обе, и нормальная, и костяная.
Приняла она опять негрозный вид и говорит жалким голосом:
— Устала я чего-то.
Ничего, если я пока никого побеждать не буду, а передохну с дороги?
Накормлюсь, напоюсь, в баньке попарюсь.
У вас мухоморов и лишайников нету?
Ну, ничего, как-нибудь осетриной по-царски и бланманже обойдусь.
Я неприхотливая.
Понимает домовенок, что чем быстрее он своих друзей от чар избавит, тем лучше.
Но и Бабу Ягу ему тоже жалко.
Она же не богатырь с булавой, а старенькая бабушка с безобидной ступой.
Поручил он шишиге с Наташей за ней поухаживать, а сам делами занялся.
А то и так весь день пропал.
Пока Кузька по хозяйству хлопотал,
Баба Яга в беду попадала.
Собственно, в беду она попала еще тогда, когда песни по телевизору слушала.
Как опытная волшебница,
Яга сама поняла, что околдовал ее чудесный ящичек песнями чувствительными.
И как только догадался, что против них она с детства устоять не могла!
Сколько добрых и чахлых молодцев от ее печки убежали, стоило им запеть!— Вот и не знаю, чегой-то мне теперь делать, пригорюнившись, жалуется она девочкам, — нахвасталась я Кузеньке, что расправиться с любой умной вещью для меня — раз плюнуть.
А на этот чудесный ящичек у меня ни нога, ни рука, ни зуб не поднимается.
И ведь был бы хоть хорошенький — с резными петельками, сусальным золотом покрытыми, а то черненький, кривенький, а как запоет — сразу молодой и симпатичной себя чувствуешь.
— Я знаю, так чашто бывает, — поддерживает ее Юлька, — вот я — тоже не крашавица, а вот запою — все в разные штороны разбегаются.
Наверное, чтобы слез швоих не показывать.
— И ведь говорила мне маменька, что негоже на пищу молодцев только по внешнему виду подбирать, — не слушает ее Баба Яга, — а я не слушала.
Молодая была, глупая.
Спасибо тебе за науку, телевизор ты мой ненаглядный, отныне ни одной красивой вещи не стащу, ни на одного пригожего молодца взгляд не брошу, буду только уродцев всяких в свою избушку тащить.
— Кого-кого ты собралась в избушку тащить? — появился как из-под земли Кузька.
— Да это я так, кошмарики всякие подружкам рассказываю, — засуетилась Баба Яга, — дети ужас до чего любят про страшное слушать.
Не впервой Яге в заблуждение кого-нибудь вводить, на то она и Баба Яга, чтобы всех запутывать.
Потупила она глазки, отдала земной поклон, встала смирненько и говорит:
— Негоже, сладенькие мои, великие дела на ночь глядя зачинать.
После сытного обеда да приятной беседы полагается отдых.
Давайте-ка все по кроваткам, а утром я за сеанс магии возьмусь.
Утро вечера мудренее.
— Эх, сони-засони, — сердится Кузька, — разве можно с девчонками великие дела делать?
Ну да ладно, отдыхайте, — машет лапкой домовенок. — А я лучше в гости к моему родственнику Нафане схожу.
Он как раз в квартире над нами живет.
Чайку попью, побеседую.
Глава 5.
Кузькино горе.
Очень красиво ночью в городе.
Огни горят ярче, чем звезды на небе.
Фонари старательно освещают улицы, разноцветные огоньки витрин веселят поздних прохожих, тихо мерцают окна.
Вот одно из них погасло, потом открылось, и из него тихо выскользнула худая и сутулая фигура с большой коробкой под мышкой.
Фигура крадучись подобралась к дереву и тихонько постучала по стволу.
Потом постучала не совсем тихонько, потом совсем уж громко.
Чего хотела от дерева фигура, непонятно, но сердилась она все больше и больше, барабанила по дереву сначала кулаками, потом ногами, потом головой.
Когда она совсем уже отчаялась, с дерева свалилось что-то большое.
Свалилось набок, потом качнулось и встало в полный рост.
— Это не ступа, это безобразие какое-то, — ворчала фигура, пытаясь залезть в предмет, — договаривались же, три стука по дереву, и она плавно пикирует вниз.
Странно, что Баба Яга столько лет прожила со ступой, а так и не догадалась, что та не умеет считать даже до трех.
А странной фигурой, вылезшей из окна, и была Баба Яга.
— Нагостилась у городских, пора и честь знать, — пробормотала она, стукнула три раза помелом об асфальт и взмыла в ночное небо.
Считать ступа не умела, но летала просто отлично и с легкостью несла и лесную бабушку, и черный ящичек, который та взяла с собой.
А Кузька у Нафани всю ночь чаи гонял.
Возвращается он утром домой, а кругом одни неприятности.
Наташа с шишигой телевизор засмотрелись и посуду помыть забыли.
Прибрался он быстренько на кухне, побежал Бабу Ягу будить, пока родители Наташи не проснулись и ее не заметили.
А вместо Яги — пустое место.
И вместо телевизора — тоже.
— Охти, батюшки, охти, матушки, — причитает Кузька, — не уберег добро хозяйское.
Сам в дом воришку пригласил, сам дверь ей открыл, сам с хозяевами познакомил, сам задание извести телевизор дал.
Да как же мне после этого всему белому свету в глаза смотреть?
Ой, горе мне, горе!
— А почему тебе горе? — интересуется шишига.
— А потому, что жил-был на свете замечательный домовой Кузька.
Хозяйство в исправности держал, пожилых уважал, малых уму-разуму учил.
А теперь вместо него — некошный домовой,
Какой.
А слово «некошный»,
Юлька, для домового самое страшное обзывательство.
Ничего не понимает Юлька.
Вроде бы и Кузька перед ней, а говорит как-то непонятно.
И что за напасти с утра?
Сидела себе спокойно под кроватью, деревянную ножку у кровати подгрызала, пока никто не видит, а тут шум, гам, причитания.
И все от одного совсем маленького домовенка — Кузьки.
Шишига хоть и шустрая была, но еще молодая, сама такие непонятные сложности решить не могла.
Разбудила она Наташу и давай ей жаловаться:
— А он говорит, что ему горе, а я говорю, что почему, а он говорит, что
Какой, и кошкой какой-то ругается.
Чего делать-то?
— Подожди,
Юлька, я спросонья никак не пойму, что происходит.
Ты можешь мне по-человечески все объяснить?
— Ой, не могу по-человечешки, — уже в голос ревет шишига, — я же не человечек!
— Ладно.
Пойдем Кузьку спросим.
Он существо разумное, быстренько все прояснит!
Ох и намучилась же Наташа, пока разобралась, в чем дело!
— Успокойтесь, мы что-нибудь придумаем, — решила она, — в конце концов, никакая вещь не стоит таких страданий.
Давайте лучше думать, как с этой неприятностью справиться.
Сели они и стали думать.
Раз Баба Яга телевизор в темный лес унесла, спасти его трудно.
Одного домовенка на выручку Наташа не отпускает, потому что это опасно, а сама идти не может, потому что ей мама не разрешит.
Если не верите, то спросите свою маму, не отпустит ли она вас с домовым и шишигой в темный лес с Бабой Ягой разбираться.
Сами увидите.
А если мама увидит, что телевизор пропал, у нее могут возникнуть вопросы, на которые Наташе будет трудно ответить.
Попробуйте скажите своей маме, что ваш телевизор унесла Баба Яга, сразу поймете, как трудно было девочке.
Правде никто не поверит, а неправду говорить неприятно.
— Знаете, — решила Наташа, — мама почти не заходит в мою комнату.
Сейчас они с папой на работе, а после сразу пойдут в гости, домой придут совсем поздно, а утром — опять на работу.
Только вот послезавтра у них выходной, мама будет проверять, как я комнату убрала.
Захочет посмотреть, как я пыль на телевизоре вытерла, а телевизора и нет.
Так что давайте будем надеяться, что Баба Яга до выходного раскается.
Кузька согласился подождать, когда Бабу Ягу совесть замучит, пока ничего нового придумать не сможет.
Неприятность неприятностью, а жить-то как-то надо, даже если ты совершил ошибку.
Сначала девочки по привычке садились на диван и сидели смирно, как при телевизоре, но это им быстро надоело.
— Давай, как красны девицы, будем крештиком прекрасные шалфетки вышивать и песни петь! — предлагает шишига.
— Глупости какие, — пожимает плечами Наташа, — разве это развлечение?
Да сейчас в любом магазине можно салфетки купить, какие хочешь.
— Лошадки у вас нет, косички некому заплетать, теленка вошпитывать тоже не надо, — перечисляет шишига, — чем у вас тут по хозяйству в городе занимаются?
— Разве хозяйство это развлечение? — вздохнула Наташа. — Хозяйством занимаются, чтобы мама не ругалась, и потому, что так надо.
Если бы можно было не мыть посуду и не ходить в магазин, никто никогда бы этого по доброй воле не делал.
— Я тоже так думала, — согласилась шишига, — только тогда я сидела в грязной норке, и никто меня не любил.
А как Кузька меня в семью взял, оказалось, что печку цветами рашписывать интереснее, чем ручки у чашек подгрызать, а цыплят от коршуна спасать веселее, чем горшки со шметаной с полки сшибать.
Переполох — тот же самый, только все шмеются и радуются.
Может, и у вас что-нибудь интересненькое найдется.
Покажи-ка мне свое хозяйство!
Сейчас живо что-нибудь шумное сообразим.
Для простой деревенской шишиги в доме и правда много всего интересного нашлось.
Сначала ее не могли оттащить от стиральной машины, уж больно смешно в ней белье бултыхалось и в окошко билось.
Потом не могли ее из этой стиральной машины вынуть — закрылась она изнутри, дверку держит, а сама жалобным таким голоском просит кого-нибудь на кнопочку нажать.
Уж больно ей понравилось, какое белье из этой машинки вынули — чистое, благоухающее, почти сухое.
Стиральная машина — это ладно, а вот что совершенно потрясло шишигу — так это пылесос.
Сначала, когда только начала Наташа пылесосить,
Юльке даже плохо сделалось.
— Это не чешно, — кричит, — я в гости приехала, мне шамый вкусный мусор и пыль положено отдавать, а тут какое-то чудище все подчистую шлизало, даже самой штаренькой бумажечки от конфетки не оштавило!
Это пока я буду ждать, когда пыль накопится, ш голоду помереть могу!— Успокойся,
Юлька, сейчас чай с печеньем пить пойдем, я тебе ни за что не дам с голоду помереть, — утешает ее Наташа.
— Ага!
Сами все вкушненькое съели, а гоштей всякой гадостью кормят!
Для меня ваше печенье, может быть, самая вредная отрава!
— Ну раз ты так любишь пыль и мусор, придется тебе кое-что показать, — сдалась Наташа.
Открыла она пылесборник, а там для шишиги добра видано-невидано!
— Это ты что, ради меня с чудищем сразилась и его победила? — с недоверием спрашивает шишига.
— Нет, это он сам тебе свое сокровище отдал, — хохочет Наташа.
— Ради меня жизнью пожертвовал и шломался? — наливаются слезами глаза Юльки. — Он такой хороший был, а я для него еды пожалела?
Собрала тут Наташа пылесос, стал он опять, как новенький.
— Понимаешь,
Юлька, он пыль собирает в одно место, а потом ее всю отдает, — объясняет она.
— Какой добрый, — восхищается шишига, — а я о нем так плохо подумала.
Теперь уж мы точно дружить будем.
Я теперь с вашим пылешошом никогда не раштанусь.
Шишига с таким интересом знакомилась с домом, что Наташе и самой все стало интересно.
Она привыкла к работе умных домашних вещей и перестала обращать на них внимание.
А оказалось, что когда моешь посуду, вода не просто течет из крана, а падает, как маленький водопад.
И этот водопад слушается тебя, как воспитанный щенок.
А кроме водопада, в доме еще есть послушный огонь, который живет в газовой плите, ручные песни, обитающие в магнитофоне, воспитанный ветерок, сидящий в вентиляторе, и прочие очень удобные и полезные вещи.
Наташа с шишигой словно ожили — совсем как прежние стали, только иногда телевизор вспоминают и вздыхают жалостно.
А так — ничего.
Очень даже веселые.
Конечно, не все дела по хозяйству у них гладко идут.
То Юлька пытается в стиральной машинке чашки постирать, то в плюшки вместо муки стиральный порошок сыпет.
Он же тоже белый, а у них в деревне раньше только мылом стирали, ни о каком таком порошке слыхом не слыхивали.
Но Наташа всегда рядом и вовремя успевает подружку поправить и дело исправить.
От этих мелких неприятностей у них только шум и хохот и совершенно никакого расстройства.
Все бы хорошо, да вот только Кузька в их делах совершенно никакого участия не принимает.
Сидит он себе на карнизе, думу думает.
Хоть и успокоила его Наташа, а все не по себе ему.
Ящичек хоть и вредный, да хозяевами любимый.
Хотел он только чары его снять, а вон как нехорошо вышло.
Как ни пытались его шишига с Наташей делами своими от мыслей грустных отвлечь, ничего у них не получалось.
Юлька даже за занавеску неожиданно дергала, чтобы Кузька с карниза свалился и развеселился, да только домовенок равновесие крепко держал.
А под вечер глянули девочки — карниз пустой.
— Наверное, к Нафане пошел, — решила Наташа, — ну ничего.
Может,
Нафаня его развеселит.
Он мудрый и опытный, не то, что мы с тобой.
Глава 6.
Невоспитанные недруги.
Если бы знали они, что Кузька отправился вовсе не к Нафане, они, конечно, тут же бросились бы за ним, в темный лес, к Бабе Яге.
Страшно, конечно, но втроем страх пересиливать гораздо веселее, чем в одиночку.
А домовенку было не так уж и страшно.
Лес он знал, как свои пальцы на лапках.
Еще бы, сам маленький лесовичок у него в друзьях ходит.
Только вот, как быстро найти дом Бабы Яги, он до сих пор не знал.
Во-первых, у Яги два дома было.
Один — веселый, расписной, хлебосольный.
Другой мрачный, дикий, невоспитанный.
И меняла их Баба Яга в зависимости от настроения.
А во-вторых, дома-то у Яги, как вы знаете, на курьих ножках были.
И бродили по всему лесу, как им вздумается.
Даже сама хозяйка иногда с ними по этому поводу вздорила.
Хочется, например, ей ватрушек из Хорошего Дома, так пока весь лес в ступе облетишь и дом найдешь, есть расхочется.
Или уснешь, например, на ромашковой поляне, а утром проснешься, дверь откроешь, шагнешь и окажешься по колено в воде.
Избушка, видите ли, на водопой пришла.
А потом еще все говорят, что у Яги скверный характер.
Хороший Дом найти было легко.
Кузька с ним дружил, дом на свист его отзывался и всегда прибегал, даже если хозяйка против была.
Так что если Яга там обиталась, было бы просто прекрасно.
В нем она не опасная, а очень даже милая.
А вот если в другом…
Так и оказалось.
Прибежал Хороший Дом на Кузькин свист, да один, без старушки.
Но с новостями.
— Такого,
Кузенька, в наших лесах отродясь не бывало.
Случалось, волки с зайцами свору поднимали.
Случалось, мишка с лисой чего поделить не могли.
Случалось, волшебники злые забредали.
Но их Баба Яга быстро отваживала.
Не любит она конкуренции.
А с этими даже Яга справиться не в силах.
Захватили недруги в полон бедняжку, второй день мытарят, ругаются на нее голосами злыми, из пушек и пищалей бумкают.
И никого не боятся!
И мишка их ревом пугал, и волки концерт устраивали, и вороны на окна пикировали, и ежика в трубу кинуть грозились — ничего не помогает.
Плохой Дом даже вытрясти их пытался: встал на одну лапу, наклонился, и давай прыгать, будто вода в ухо попала.
Не вытряс.
— Во дела! — почесал лапкой затылок Кузька, — шел я с Бабусей Ягусей ругаться, а, оказывается, спасать ее надо.
— И не испугаешься? — восхитился Хороший Дом.
— Испугаюсь, конечно, — не стал врать домовенок, — только со страху кого-нибудь спасать сподручнее.
Когда не страшно, и спасать неинтересно, и мысли умные в голову не приходят.
Проводил Кузьку Хороший Дом, а сам в зарослях малины рядом с медведем затаился.
А в избушке Ягиной дела и правда были плохи.
Шум стоял такой, будто туда люда всякого видимо-невидимо понабилось.
И весь этот люд между собой страшно ссорился.
— Эй, хватит ругаться-то, — деловито начал Кузька, — давайте сядем рядком и поговорим ладком.
Ответом ему был душераздирающий вопль и сильный бум, как будто вырвали самое большое дерево, да по другому самому большому дереву стукнули.
— Чего это они? — оглянулся Кузька на заросли малины, где прятались медведь и Хороший Дом, — согласные или, наоборот, недовольные?
— Поди их разбери, — жалким голосом ответил мишка, — если бы понятно было, что им надо, я б давно сам с ними договорился.
А они только орут и бумкают, орут и бумкают!
— Так, по-хорошему, знать, не понимают, — с сожалением проговорил Кузька, — а по-плохому ты хорошо их пугал?
Страшно?
— Так страшно, что сам испугался, — отвечает мишка, — а они будто и не слышат.
Так обидно!
— Это потому, что их много, а ты один, — уверенно заявил домовенок, — а вот если нам шум поднять еще шумнее их шума, то, может, они и сробеют.
Эй, сороки!
Хватит без толку стрекотать.
Быстро созывайте всех лесных жителей на помощь.
Да зовите тех, что поголосистее.
Лосей, филинов, ворон, кабанов.
Ежиков тоже можно звать.
Они очень хорошо умеют клубками под ноги бросаться.
Ну чего не летите?
— А чего лететь-то?
Все и так уже давно тут.
Ждут, кто кого победит — Яга недругов, или недруги Ягу.
Присмотрелся Кузька повнимательнее, а и правда.
Из-под каждого кустика-листика глаза любопытные смотрят.
— Ну чего тогда ждете?
Собрались быстро вокруг избушки и давай кричать кто во что горазд!
Да, еще прыгайте, хлопайте крыльями и кто чем может по деревьям стучите.
Окружили лесные жители избушку и по Кузькиному сигналу давай стучать, хлопать, реветь, прыгать!
Даже Дом Для Хорошего Настроения из зарослей выбрался.
Прыгает и ухает, прыгает и ухает.
Здорово получилось!
От неожиданности Плохой Дом даже присел и попытался куриными ногами крышу прикрыть.
Скоро уставать начали.
— Тихо! — командует Кузька. — А то не слышно, испугались недруги или нет.
В таком шуме домовенка никто, конечно, не услышал, но зато все увидели, как он взмахнул лапкой, замолчали и стали прислушиваться, испугались ли недруги.
Недруги не испугались.
— Давайте еще пошумим, — отважно пискнул мышонок, сидящий у самых ног домовенка.
— Нет.
Шума они, значит, не боятся, — вздохнул Кузька, — надо подумать.
И стал думать, как он всегда думал: почесал лапками в шевелюре, поковырял в носу, пожмурил глаза и стал смотреть вдаль с умным видом.
Но недруги продолжали кричать, ругаться и бумкать.
— Вот невоспитанные, — рассердился Кузька, — совсем думать не дают.
Нет, я сейчас пойду в дом и прямо им скажу, что они ведут себя нехорошо.
Пусть хоть на минутку замолчат, или я за себя не ручаюсь!
Осерчал домовенок.
А когда он серчал, то уже никого не боялся.
Забежал на крыльцо, открыл дверь и исчез внутри.
В избушке Яги была полная разруха.
Хотя разруха в этом доме была всегда.
Дом для этого и был предназначен, чтобы, когда плохое настроение, — все рушить, ломать и на пол кидать.
Только ломать и кидать в этот раз было некому.
Потому что в избушке не было ни единой живой души.
Только в углу стоял чудесный ящичек и показывал, как маленькие, но страшные человечки между собой сражаются и ругаются.
Выключать телевизор Кузька еще в городе научился, поэтому ужасный шум стих сразу.
А вот Бабу Ягу домовенок искал долго.
Кто же знал, что она со страху в чугунок уместится?
Из чугунка вынимал он ее еще дольше.
Сначала Яга сама упорствовала, никак не верила, что страдания ее закончились, потом просто вылезти не могла — она же не в цирке работает, быстро складываться и раскладываться не умеет.
Чтобы старушка постоянно не лишалась чувств при виде телевизора, домовенок накрыл его тряпкой.
Только после этого Баба Яга перестала икать и жалобно сказала:— У меня голова болит и шея затекла.
После этих слов другие слова посыпались из нее как горох из рваного мешка.
Рассказала Яга, что как только поставила она чудесный ящичек в угол, он и начал страшных человечков показывать, которые уже два дня кричат и бухают.
Сначала интересно было, а потом голова разболелась и в глазах мушки летать стали.
— Я ему говорю:
Выключайся давай, паршивец этакий», а он только пуще орет, — жалуется Яга.
— А чего ты в чугунок залезла? — не понимает домовенок, — ты же знаешь, что человечки из ящичка выбраться не могут.
— Это тебе так кажется, — с оглядкой зашептала Баба Яга, — а вот как я только стала с ним отношения выяснять, как кто-то зарычит!
Как завоет!
Как в трубу полезет!
Это они своих знакомых неприятелей на подмогу позвали, чтобы они меня с тылу взяли.
Я дверь метлой приперла — и в чугунок.
Так они и в окошки воронами кидались, и избушку трясли, а меня все равно не достали.
Вот какая я недоступная!
Подумал немножечко домовенок и решил не говорить Яге, что это не неприятели ее трясли, а лесные звери спасти пытались.
Пусть в следующий раз подумает, прежде чем чужую вещь брать.
— Спасибо тебе, что спас меня, — шмыгнула носом Баба Яга, — жаль, что ты домовенок, а не добрый молодец.
А то бы я тебя за это накормила, напоила, в баньке попарила, а потом, глядишь, и съела бы.— А я ведь к тебе за телевизором пришел, — нисколечко не испугался домовенок.
Знал он, что Яга больше хвастает, а на обед предпочитает пищу растительную — поганки да лишайники.
— Забирай, забирай, чтобы глаза мои эту гадость больше не видели, — обрадовалась Баба Яга.
— Я не гадость, — раздался вдруг тихий и приятный голос, — я прекрасное достижение науки и техники.
Тут даже Кузька испугался.
Он-то знал, что телевизор сам не включается и в беседы не вступает.
— Лес-то у вас волшебный, — правильно понял его испуг чудесный ящичек, — в таком лесу даже телевизоры разговаривают.
— Ах, разговаривают? — обрадовался Кузька. — Признавайся тогда, зачем бесчинства творишь?
Зачем шишигу Юльку и девочку Наташу в идолов превращаешь?
Зачем Ягу старенькую пугал?
— А я виноват, что некоторые пользуются мной неправильно?
Меня, между прочим, хорошие люди и великие ученые придумали.
Я, между прочим, пользу приносить умею, сказки добрые знаю, про зверушек всякие передачи показываю, готовить и мастерить учу.
Я знаете, как много хорошего умею делать?
— Не знаем, — признался Кузька, — а чего ты тогда Бабу Ягу криками и бумами мытарил, если ты такой хороший?
— На какой канал меня настроили, то и показываю, — ответил ящичек, — я, к сожалению, существо подневольное.
Сам программы выбирать не умею.
Вот было бы здорово, если бы я сам мог подбирать для каждого только самое интересное и полезное!
И выключаться, когда дети обо всем на свете забывают, чтобы они погулять смогли, и разговаривать с ними, советовать.
Я бы на ночь им показывал добрые сказки, рассказывал, играл с ними в познавательные игры… Я бы столько всего хорошего сделал!
— Вот горе мое! — вздыхает Кузька. — Я-то думал, что ты злодей заклятый, а ты, оказывается, несчастное создание.
Плохо, когда ты сам себе не хозяин.
Если хочешь, я тоже буду иногда тебя смотреть.
И помогать тебе переключаться!
А Баба Яга так и не поверила, что телевизор хороший.
Очень уж недоверчивая старушка оказалась.
Чтобы Кузька быстрее увез его из леса, она даже пожертвовала свою ступу, правда, сама сопровождать Кузьку отказалась.
Ступа у нее послушная, как бумеранг, всегда домой возвращается.
Глава 7.
Все хорошо, что хорошо кончается.
Дома Кузьку ждали.
Шишига как прилипла носом к стеклу, так и не отлипала весь день.
Наташа тоже переживала — она решила, что Кузька обиделся и ушел из дома.
Домовенок, после того как его перестали обнимать и тискать, хотел было провести воспитательную беседу с девочками, но они даже слушать не стали.
— Мы все сами поняли,
Кузенька, — сказала Наташа, — каждая волшебная вещь должна служить человеку и использоваться правильно.
— Да, — поддержала ее шишига, — а прилипать на весь день к чудесному ящичку все равно, что мыть чашки в стиральной машинке и вместо муки в тесто стиральный порошок сыпать.
Я больше так не буду.
Пойдем,
Кузенька, чай с плюшками пить, мы с Наташей к завтрашнему выходному их целую миску напекли.
И ты нам подробненько все расскажешь.
В тесто я, чешное слово, муку, а не порошок шыпала.
Кузька свое обещание сдержал и тоже иногда садился перед телевизором.
Больше всего ему нравились истории из жизни животных.
Шишига любила смотреть передачи, где учили готовить и наводить красоту в доме, а Наташу интересовали путешествия и приключения.
Оказалось, что если смотреть не все подряд, а только то, что действительно интересно, то остается много времени для других занятий.
Хорошо все, что хорошо кончается.
