Крестик на тонкой шее. Алый, сухой песок.
Господи, неужели, это не сон, не сон?
Стрёкот над головами, мамочка, не цикад.
Коля. Володя. Ваня. Свежий, посмертный кадр.
От штукатурки белый сыплет в проём туман.
Девочка чертит мелом брата, отца и мать,
ей бы мечтать о лете, импортной кукле, но
вряд ли её заметят, те, что накроют дом
сверху колючим ветром - чёрной полоской дым.
Мама, всего в двух метрах, стены в горошке дыр
пулелетящих ссадин. Город танцует вальс
горькой сирены. Сзади стрёкот. Но им плевать,
тем, узкоглазым в небе.
Мама, в пустом окне
как отстоять молебен, если и Бога нет?
Как отличить по точкам чёртовой сажи сад,
если их взгляд заточен, если горят глаза,
то есть, в глазах останки лесенок и дверей -
черные кляксы стали.
Мама, не хватит ве-
-ры-
-ться в бетонной куче, если остался жив,
если уже не учит время, огнём бежит
по проржавевшим трубам в сизый больной туман.
Я не считала трупов, что принесёт война...
Крестик на чёрной шее. Алый песок и вонь.
Мама, ты слышишь, шепчут,
будто закончен бой?..
