19. Кому оно надо –строем ходить
Иван тяжело дышал и плевался кровью. В вертолет он поднялся самостоятельно, а вот в «санитарку» несли на руках. Санитарная машина в пять минут доставила Дашкова в лазарет, где его, сделав еще несколько инъекций, положили на операционный стол. Автоматная пуля пробила верхушку легкого и до госпиталя, опасаясь отека легких, могли не довезти. Ждать хирурга из госпиталя, тоже нельзя из-за угрозы того же отека. Может не успеть. В этом лазарете хорошо знали, что такое отек легкого и каковы его последствия. Дивизионные врачи, которые хороши на врачебно-летной комиссии и предполетном контроле летчиков нерешительно топтались возле операционной.
- Васильич, ты же хирург, - убеждал начмед дивизии майора Голикова, - ты, что не знаешь, что надо делать?
- Да, я-то знаю, - оправдывался тот, - но за последние три года я только и делал, что матросам чирьи да панариции вскрывал. Практику потерял.
- А ты хочешь, чтобы мы еще и офицера потеряли. Правильно говорят: кто такой - не военный и не врач? Ответ: военврач. А ну, позовите мне Хаустова. Он решительней кое-кого будет.
Виктор Хаустов, маленького росточка и веселого нрава оптимист имел медицинскую специальность ЛОР-врач. И, как-то возвращаясь из отпуска, остановился в Хабаровской гостинице «Центральная». Его уже несколько суток мучила боль в районе заднего прохода. После длительного перелета Москва-Хабаровск боль стала невыносимой, и он понял, что самый мучительный этап от Хабаровска до родного лазарета, он просто не переживет. В гостинице, ощупав больное место, он диагностировал у себя кисту. Призвав жену в ассистенты, подточив и направив на поясном ремне перочинный ножик, обработал больное место одеколоном Шипр, проглотил пачку таблеток анальгина, улегся на стол перед зеркалом и ничтоже сумняшеся, сам себе, без самомалейшей местной анестезии, сделал операцию. При первом же разрезе ассистент упала в обморок, и заканчивал операцию на себе он самостоятельно, да потом еще жену в чувства приводил.
И вот теперь весь штат медработников ��ивизии со страхом и надеждой смотрел, как Виктор готовится к операции. Он мыл руки и одним глазом пробегал главу посвященную операциям на легких. Когда Виктор вышел из операционной все врачи кинулись к нему:
- Ну, что? Как там?
- Как-как. Рана чистая, инородных тел почти нет, был внедрен в пулевой канал маленький кусочек ткани от куртки, я удалил и обработал. Да. Я еще ему верхушку легкого расправил.
- Как расправил?! Чем?
- Чем-чем. Рукой и расправил…
- У тебя же инструментов для этого не было… Что, одной голой рукой?!
- Нет, не голой. Она ж у меня в резиновой перчатке была.
- С ума сойти! И какой делаешь прогноз?
- Если легкое не сложится, через две-три недели будет ходить. Я бы все же вызвал из госпиталя пульманолога с аппаратом активной аспирации. Мало ли что.
- Ты, думаешь, один такой умный? Уже едет. Сам командующий держит вопрос на контроле.
- Ну, тогда я умываю руки. Можете доложить, что первичная помощь оказана квалифицированно. Жить будет. Есть у кого сигарета?
Не смотря на оптимистические заверения Хаустова и могучий организм, выздоравливание Дашкова шло медленно. Как только стало возможным, его отвезли в госпиталь, где он пролежал более двух месяцев. Но и теперь покашливая, он хватался за грудь, давала себя знать еще свежая рана.
Когда Иван почувствовал себя лучше, его направили во флотский госпиталь, где врачебная комиссия сделала заключение: годен к нестроевой службе. А командующий, которому его судьба была не безразлична, вызвал Ивана к себе на беседу.
- Иван Иванович, - расхаживал командующий по кабинету, - командование и политотдел авиации флота ценит тебя и твой вклад в наше общее дело. Я подписал представление к государственной награде. И мне не хотелось бы терять тебя, как офицера. У меня есть на примете несколько должностей соответствующих заключению медкомиссии. Это начальник строевого отдела дивизии в Кневичах, старший оперативный дежурный во Владивостоке, да и при Управлении Тихоокеанским Флотом можно найти нестроевую должность с категорией не ниже кавторанга* или подполковника. Решение и выбор за тобой.
- Товарищ командующий, я отлетал почти десять лет – это двадцать лет выслуги, три года на должности начальника штаба эскадрильи плюс четыре года училища. Итого выслуги на пенсию у меня хватает. Видит Бог, я к службе всей душой, а вот она меня отвергает. Вижу – не быть мне генералом. Может, на гражданке я еще успею чего-то достичь, мне же всего тридцать пять лет.
- Ой, Ваня! Гражданка там нынче такая, что не приведи Господи! Ты как-то истово сказал: «Видит Бог!». Ты не в церковь ли собрался? Сейчас многие туда идут – ищут, где легче хлеб насущный снискать.
- Нет. Не такой уж я праведный верующий, чтобы брать такую ответственность на себя.
- Ну, что ж. Вольному воля, спасенному рай. Рапорт твой об увольнении я подпишу. Что я могу для тебя полезного сделать?
- Нельзя ли поставить меня на очередь, на квартиру в том городе, откуда я призывался? Родители мои там живут и здоровьем, увы, не блещут.
- Нелегко это сейчас сделать, честно тебе скажу, но в память о твоих заслугах постараюсь сделать все, что смогу. – Командующий склонился над столом, записывая в еженедельник просьбу Дашкова, чтобы не забыть. – Ну, хорошо! Рапорт подпишу, скажу начстрою, чтобы документы на подсчет отправил. Ты пока отдыхай. Документы по полгода ходят. Не соскучишься?
- Мне доктор, чтобы устранить последствия ранения и операции, столько процедур прописал, что скучать не придется.
Через два месяца после разговора с командующим командир полка неожиданно приказал построить полк. Он дал команду пригласить на построение и Ивана Дашкова. Тот, хотя мог бы этого и не делать на построение пришел. Обычно, с момента отправки документов на подсчет, офицер прекращал ходить на службу. Он считался выполняющим свои обязанности, получал денежное довольствие и паек, если тот ему полагался, но на службу не ходил. Были случаи, когда документы ходили полтора года. Правдолюбец Саша Костренко, от которого командование не чаяло поскорее избавиться, ждал приказа больше года. Не будучи по натуре ни рыбаком, ни охотником, ни пьяницей, он все это время просидел у окна, глядя на центральную улицу гарнизона.
- Вы себе и не представляете, - рассказывал он друзьям при редких встречах, - сколько интересного можно увидеть, если постоянно и внимательно смотреть в окно. Для меня теперь нет тайн в гарнизоне. Главное делать правильные выводы из увиденного.
Не таков был Иван Дашков. Его деятельная натура не позволяла сидеть, сложа руки. Он устроился в рыболовецкую бригаду в рыбачьем поселке и теперь усердно заготавливал и солил красную рыбу, горбушу, сему и кету, в бочках, которая могла помочь решить многие вопросы, постоянно возникающие у свежеиспеченного пенсионера, когда он пытается плавно влиться в незнакомую ему гражданскую жизнь. Дашков сразу же стал собираться на построение, как только узнал, что командир полка вызывает его.
Он не думал, что позвали его из-за того, что приказ о его уходе на пенсию подписан. Случая еще такого не было, чтобы за два месяца документы подготовили, они дошли до министра обороны, и он их подписал. Но, чем черт не шутит.
Его ждал сюрприз. Командир полка объявил, что за мужество и героизм проявленный Иваном Дашковым при ликвидации опасных дезертиров указом президента Советского Союза Михаилом Горбачевым майор Дашков награждается орденом «За службу Родине в ВС СССР» третьей степени.
В те времена, да еще в морской авиации, награждение офицера орденом происходило не чаще, чем выпадение дождя из рыб или серебряных монет. И к тому же Иван чувствовал, что скоро произойдет окончательное расставание не только с эскадрильей или полком, но и с армией в целом. Поэтому «обмывание» ордена он осуществил с размахом. Для Татьяны было внове узнать, что ее любимый может пить три дня подряд. Но было что-то истерически-надрывное в этом мини запое. Дело, которому он собирался посвятить всю свою жизнь, на которое возлагал столько надежд, не приняло его и, откупившись орденом, отторгло из своих рядов. Правда, ему предлагали нестроевые должности, но генеральских погон они не сулили. А ставить на себе крест в тридцать пять лет, он не собирался.
Многое не нравилось ему в армии, но он чувствовал, что ему ее не будет хватать в повседневной гражданской жизни. Не очень ему нравилось маршировать в строю, да еще особенно тогда, когда строевая подготовка проводилась в оргпериоды** для наказания проштрафившейся эскадрильи или полка. Не понимали он и его товарищи, что ничего лучшего в жизни у них, расстающихся с армией навсегда, больше не будет. Не будет того ощущения единства и силы, которое воины испытывают идя в строю. И тогда он еще не знал, как плачут ветераны от неудовлетворенного желания пройти еще хоть раз плечом к плечу со своими боевыми друзьями. Великий человек придумал воинский строй – сила каждого в нем усиливается многократно и неземной восторг охватывает идущего в строю, особенно под звуки военного марша исполняемого хорошим дивизионным оркестром.
Вскоре он пришел в себя, принял холодный душ, обошел по периметру гарнизон и изгнал из своего организма похмелье вкупе с хандрой и унынием.
А еще через четыре месяца, как и обещал командующий пришел приказ отрезающий Иван Ивановича Дашкова навечно от военно-авиационной среды. От самой могучей и самой сильной армии в мире. Равной которой нет и, похоже, уже не будет.
Не спеша, собрал он контейнер и отправил его. Неделю пожили они с Татьяной в квартире полковника Макова, а затем, провожаемые одной Галиной, на командирском «Уазике» укатили на вокзал.
___________________________________________________________________
*кавторанг – капитан второго ранга
** оргпериод - особое положение части или подразделения, в котором снизилась воинская дисциплина, наблюдается проявление расхлябанности и халатности. При этом военнослужащие чаще всего занимаются строевой подготовкой, учат уставы, проводятся строевые смотры, то есть занимаются всем тем, чего так не любят летчики.
Александр Шипицын (с)
Продолжение следует
