“ДРУЗЬЯ”
Самолет стремительно набирал высоту. По правде, говоря, только мне казалось, что он взлетел, словно сумасшедший, на самом же деле, старенький, но еще довольно надежный ТУ-154, принадлежавший одной из многочисленных компаний близнецов, величаво поднялся над городом, вопреки моему желанию, полетел.
Сразу же, как потухло табло с предостережениями «не курить» и «пристегнуть ремни», появилась длинноногая стюардесса – символ любой уважающей себя частной авиакомпании.
Глядя на такую, пассажир просто обязан уверовать в тол, что самолет обязательно долетит до места назначения, ведь не будет Всевышний, в самом деле, тратить молнии на такую красоту!
Навстречу ей выплыла вторая богиня небес, такая же длинноногая и улыбчивая. Я усмехнулся, вспомнив сервис десятилетней давности, те славные времена, когда бортпроводницы, именно так они тогда назывались, с лицами тюремных надзирательниц тяжело ступали по салону, пугая детей и инфарктчиков неожиданным и резким «пристегнуться!». Хотя… может, я немного преувеличиваю?
Молодой человек, чего-нибудь желаете?
Светлые локоны из-под форменной пилотки, белозубая улыбка и доброта во взгляде. А может, я зря грешил на «Аэрофлот»?
То, что я хотел, я уже получил, – я готовил почву под кошмарно неуклюжий комплимент.
И что же?
Видно, это ее все-таки заинтриговало.
Вашу улыбку, – выпалил я, не задумываясь, какой это на нее произведет эффект.
Царица небосвода рассмеялась.
Я серьезно, - сказал я, и мы уже вместе расхохотались. На нас уже оглядывались. Холеная дама пост бальзаковского возраста нервно пожала плечами.
У вас прекрасное чувство юмора, – призналась стюардесса, - даже не смотря на немного болезненный вид.
На это мне хотелось ответить, что у нее прекрасные коленки, но сказал я почему-то другое:
Небольшая простуда, но я уже в самом конце пути к выздоровлению. А сейчас, если вас не затруднит, принесите мне водки, буду продолжать лечение.
Стюардесса упорхнула выполнять заказ. На ее красивом лице читалась твердая уверенность в том, что она беседовала с алкоголиком. Это в том случае, если я хоть что-то понимаю в человеческих лицах.
В другое время я бы с удовольствием поболтал с ней, но когда голова забита совершенно другим, любезничать крайне трудно.
Я вытащил платок и вытер мелкие бисеринки пота с висков. Меня все еще немного лихорадило.
Да, ловко они меня, нечего сказать!
Ровно через двадцать один день, когда швы были сняты, и я уже мог свободно доплестись до туалета под присмотром моего знакомого громилы, упорно изображающего из себя санитара, появились, наконец, те, кого я должен, вроде бы, считать своими друзьями.
В тот день меня посетил доктор. Я очень удивился этому событию, так как делал он это не часто, справляясь о моем самочувствии у моей обезьяноподобной сиделки.
Доброе утро, дорогуша, – он прямо-таки лоснился от распирающей его любезности, - как нам спалось?
Благодарю вас, замечательно, – ответил я, бессовестно солгав: последнее время я жутко страдал от бессонницы, связанной, видимо, с беспрерывным потоком воспоминаний. Все это время я жил только ими, и возвратившись из очередного путешествия в прошлое, с удивлением обнаруживал вокруг себя больничные стены.
Доктор взглянул на свои руки, словно впервые их видел, и тот час же поспешно спрятал их за спину.
Хочу обрадовать вас, - произнес он осторожно, словно боясь меня напугать, - Сегодня вас выписывают.
Я насторожился.
Вы это серьезно?
Он посмотрел на меня, как на ненормального.
Разумеется. Неужели вы думали, что вас з д е с ь кто-нибудь оставит?
Кстати, об этом я и думал, – признался я.
Он расхохотался, обнажив крупные резцы.
Почему же вы так решили?
Сам не знаю, – неуверенно произнес я, - только все эти запирания дверей, да и все остальное… Я даже не представляю, где находится ваша клиника, да что там, я даже не уверен, что это клиника вообще!
Доктор внимательно посмотрел на меня. Его голубые глаза ребенка не источали больше тепла. В них стоял лед, словно в мартовских озерах.
Вам не обязательно знать, - очень четко и раздельно произнес доктор, - где находится наша клиника, и это, поверьте, не мои причуды. Мне заплатили за то, чтобы вы содержались подобным образом. Заплатили хорошие, надо сказать, деньги, и мне безразлично, кто вы такой, и зачем все эти предосторожности.
Это был самый длинный монолог, который он когда-либо при мне произносил, поэтому не удивительно, что доктор устал от подобного словоизлияния. Он тяжело дышал и отдувался, словно кузнечные меха, и смотрел мне прямо в глаза, ожидая, видимо, произведенного эффекта. Я не заставил долго ждать.
Браво, доктор, браво! – воскликнул я. – Вы произвели неизгладимое впечатление. Признаться, я и не ожидал, что вы раскроете мне глаза, поэтому остается только одно – дождаться, наконец, моих друзей и …
Я осекся на полуслове, потому что сзади доктора, словно из воздуха, материализовалась довольно странная фигура.
Доктор тоже не заметил появления фантома, и только лишь увидев, как я таращусь на что-то позади него, поспешил обернуться.
Вот, - пискнул он неожиданно высоким голосом, - как я и говорил, ваши друзья, – он развел руками, словно сожалея о чем-то, - Теперь вы свободны… здоровы и можете с ними идти.
Я понял, что эскулап чем-то здорово напуган. Его страх невольно передался мне.
Тем временем, доктор, пискнув, не глядя в мою сторону, «до свидания», бочком, мимо зловещей фигуры, прошмыгнул за дверь.
Мы остались одни, и я теперь внимательнее мог разглядеть моего гостя. Это был довольно высокий молодой человек, одетый по последней моде в двубортный пиджак свободного покроя и светлые, тщательно отутюженные брюки, слегка сползающие на туфли из дорогой кожи. Внимательно рассмотрев одежду незнакомца и пообещав себе купить точно такой же пиджак, я перевел взгляд на его лицо. Вьющиеся волосы, каштановыми неровными прядями падающие на высокий лоб древнегреческой скульптуры, тонкий прямой нос, красиво слепленный, великолепно выбритый подбородок. Его можно было бы назвать симпатичным, если бы не мертвенная бледность чуть вытянутого лица и темно-коричневые круги вокруг лихорадочно блестящих глаз. Кто смотрел “Зловещие мертвецы», или что-нибудь в этом духе, поймет, о чем я говорю. «Он или наркоман, или очень мало спит», – сделал я вывод, но тут парень разжал свои бескровные губы и очень тихо для своей комплекции произнес:
Вставай, нечего таращиться.
Словно загипнотизированный его змеиным взглядом, я поднялся с кровати, на которой провел немало времени, и с которой, по правде говоря, было страшновато расставаться, и на негнущихся ногах сделал пару робких шагов: кролик Роджер, приглашенный удавом Каа на последний танец.
Дальше все происходило, словно в старинных романах – парень завязал мне глаза и повел в неизвестность.
Маршрут, по которому меня водили в туалет и на процедуры, я знал, что говориться, с закрытыми глазами, и никакая повязка не была помехой, но в том-то все и дело, что сейчас меня вели не по нему.
Вначале я шел по тому мягкому покрытию, что устилало пол в палате и коридоре. В конце коридора находился туалет, но мы свернули в другую сторону, туда, где была эта загадочная дверь, о которой санитар не желал ничего рассказывать, сколько я не просил.
Сразу за дверью покрытие уступило место чему-то более твердому. Возможно, мы шли по бетону. Или же это мне только казалось? Зато теперь я мог слышать звук своих шагов: больничные тапочки немилосердно шлепали. Мой же зловещий поводырь ничем себя не выдавал, и все его присутствие ощущалось на моем запястье, за которое ледяными тисками вцепилась его рука.
На всякий случай я запомнил, что поворотов было два, а ступенек, на которых я спотыкался то и дело, - восемь. По последним мы спустились, прошли еще метров десять, остановились. Щелкнуло какое-то реле, и я почувствовал свежий воздух. С непривычки у меня здорово закружилась голова, но моему Сусанину, похоже, было плевать на это обстоятельство, потомку, что он потащил меня, не дав опомниться, к стоянке, где, судя по тихому урчанию двигателя, нас ждала машина. Меня пихнули под бок к другому злодею, а мой поводырь занял место рядом.
Машина тронулась, и я отметил ее мягкий, почти кошачий ход. Дорогая иномарка, не иначе.
Совершенно подавленный и вконец измотанный, я заснул, положив самым наглым образом свою голову на широченное плечо одного из своих «телохранителей». Тот, вроде, был не против, во всяком случае, никаких возражений с его стороны я не услышал.
… Резкий толчок возвестил о том, что мы, наконец, прибыли на место. Так же таинственно и оперативно я был препровожден в какое-то здание, затем совершил пару восхождений по лестничным пролетам по пять ступеней каждый, и, наконец, был оставлен. Я с трудом переводил дыхание – после больничной палаты, это был мой первый кросс. Сопровождающий меня парень, похоже, колдовал с кодовым замком. Раздался короткий противный зуммер, от которого я невольно вздрогнул, и… в лицо мне пахнуло сыростью. Ощущение, сразу скажу, не из приятных: как будто в летний полдень случайно забрел в могильный склеп. Плюс ко всему – повязка на глазах. Будто угадав мои мысли, охранник, или как там его, сдернул ненавистную тряпку с моих глаз и, к моему глубокому удивлению, толкнул в спину. Довольно грубо. Не успел я ничего сообразить, как дверь лязгнула с ожесточением голодного зверя, и я остался вновь один на один с собой, своими мыслями и кучей вопросов. К новым «веселым» ощущениям добавилась тьма кромешная и чудовищная сырость, не обещавшая ничего, кроме воспаления легких и ревматизма.
Вскоре моему непониманию происходящего и некоторой подавленности пришел конец. Всего меня целиком захлестнула небывалая злоба. Каково?! Вместо больничной палаты тюремные стены, камень и сырость. Каким это нужно быть кретином, чтобы сперва лечить меня, а после вновь подвергать мое здоровье опасности! Этого я не в силах был понять, как не мог понять и многое другое в этой нелепой истории, в которой играл сейчас главную роль.
Прошел час, а может быть, и день. Никто не хотел обо мне вспоминать. Слабые «эй» и «откройте!», которыми я пытался достучаться до каменных сердец своих мучителей, лишь сотрясали сырой воздух темницы, и повисали над моей головой недолгим эхом. «Боже мой!» - думал я, сидя на огромном куске необработанного камня (здесь даже не было намека на лежанку или горсть соломы, как это принято в подобных случаях), - «Боже мой! Жил себе, никому, вроде, ничего плохого не делал, чего ради меня потащило в этот ненормальный город? Кого (или чего?) я должен найти и что именно рассказать? Все против меня, даже память. Так мне глупому и надо! Сгнию вот теперь здесь, вдали от солнца и зелени деревьев, и никто об этом не узнает. Одним больше в списке пропавших без вести.… Одним меньше в списке живых людей…
Моя буйная фантазия во всю рисовала всевозможные картины с некоторым оттенком мазохизма, но вдруг произошло чудо, и все мои самобичевания вмиг улетучились со звуком открывающейся двери. Этот ржавый звук, этот скрежет был слаще любой музыки, ко мне сразу же вернулась воля к жизни, и все ее краски, оттенки и полутона ринулись в меня сквозь неправдоподобно яркий проем, на фоне которого чернела квадратная фигура охранника.
«Выходи, падаль», - сказала фигура, и мне вновь нацепили повязку.
На этот раз меня везли лифтом, и я был рад тому, что уже не придется спотыкаться.
…Я стоял посреди огромного кабинета и во все глаза пялился на всевозможные предметы, составлявшие его обстановку. Ковер, покрывающий всю поверхность пола, своей белой громадой, щекотал мне лодыжки толстым мохнатым ворсом. Слева от меня располагался низкий мраморный стол с такой же, подстать ему, мраморной пепельницей. Около него стояло внушительных размеров кресло, способное вместить небольшого африканского слона. Стены кабинета украшали довольно смелые полотна, принадлежавшие кисти того авангардиста, выставки которого в последнее время становились событием года. Фамилии его я не помнил, так как не являлся поклонником подобного рода творчества, но манеру самым неестественным способом смешивать краски узнал без труда. Несомненно, это был подлинники и, конечно, стояли они немалых денег.
Гигантское, во всю стену, венецианское окно дарило мне чудесный вид на огромное тихое озеро, притаившееся в ожидании сумерек. У окна стоял стол, такой же огромный и массивный, как и все в этом кабинете. На его полированной дубовой поверхности не лежало ни одного лишнего предмета – чувствовалось, что хозяин привык к порядку. Сидевший за столом человек поднял голову. Я сразу же узнал его – это тот же лоск, та же элегантность, та же аккуратно подстриженная бородка, тот же внимательный изучающий взгляд глубоко посаженных карих глаз. Несомненно, это был он. Но кто «он», я не помнил, хотя память уже начала подавать робкие сигналы.
«Прошу вас, проходите, Алексей Эдуардович», – сказал он, вставая из-за стола и приветливо улыбаясь. При этом обнаружилось, что он ниже меня, по крайней мере, на голову.
Я не стал дожидаться повторного приглашения и плюхнулся в необъятное кресло.
«Сигареты, сигареты, а может, что-нибудь выпить?» – любезно поинтересовался незнакомец.
«Пожалуй», – довольно неопределенно ответил я.
Он подошел к горке, которую я сперва не заметил, и вернулся с бутылкой «Уайлд Теки» и двумя стаканами. Налив в последние виски, примерно, как говорят американцы, «на два пальца», бородач достал пачку сигарет и дал прикурить мне от своей крутой настольной зажигалки.
«Сам бросил, - извинился он, непонятно зачем, - Держу для гостей».
«Очень рад», - заметил я, отметив и то, что с непривычки немного захмелел.
«Извините, но я не совсем понял, чему вы собственно рады?» - на его холеном лице повисла недоумевающая улыбка.
«Как же? Конечно, тому, что попал в число ваших гостей».
Он попытался рассмеяться, но у него плохо получилось.
Еще несколько минут мы сидели молча: он застенчиво, как мне казалось, царапал ногтем крышку своего дорогого стола, а я рассеянно разглядывал непонятную мне абстракцию на стене. Рама, видно, стояла также немало. И что только люди видят в подобных картинах? Через некоторое время молчание мне надоело, и я не выдержал:
«Может, наконец, объясните, что это все значит?»
«Еще виски?» - уже нагло ухмыляясь, спросил бородатый.
Это меня взбесило. Я раздавил окурок в мраморной пепельнице и вскочил.
«Нет уж! Сперва вы мне объясните, а потом уж будем пить!»
Он посмотрел на меня с удивлением, а затем расхохотался. На этот раз смех вышел искренним.
«Но зачем вам это? Разве плохо вот так просто сидеть, ни о чем не думать и пить хороший виски?»
Он действительно не мог этого понять, удивление читалось во всем его облике. Я только руками развел и снова сел в кресло. Незнакомец наполнил мой бокал.
«Скажите, - начал он издалека, - это так для вас важно?»
Было ли это доля меня важно?! Да, я чуть не свихнулся там, в палате, насилуя свою память.
«Да, очень».
«А сами вы так ничего и не помните?» - осторожно поинтересовался он.
Теперь настал мой черед смеяться.
«Представьте себе, что нет».
Кто бы мог поручиться, что я сейчас не лгу?
«Ну, это меняет дело, - улыбнулся мой собеседник, - даже если бы вы и помнили о чем-либо, вряд ли вам кто-то поверит».
«Но о чем?» - ломал голову я.
«Вы меня слышите?» - раздалось вдруг сквозь пелену моих размышлений.
Я вскинул голову, глупо улыбнулся.
«Видно, задумался».
Голос незнакомца был страшно знаком. Будто я слышал его в прошлом. До того, к а к все с л у ч и л о с ь. До чего? Что случилось? Как не терзал я свою память, ответ ускользал, подобно куску мыла в мутной воде моих воспоминаний.
Бородатый черкнул зажигалкой, и возникшее перед носом яркое пламя вывело меня из задумчивости.
«Спасибо», - я подкурил, успевшую погаснуть сигарету, заметив попутно, что моя правая рука дрожит.
«Вас что-то взволновало? - с участием гробовщика поинтересовался мой собеседник, - Скажите, что, если не секрет, поделитесь».
«Не секрет».
Вопросов на языке вертелась целая уйма, и я лихорадочно соображал, какой из них лучше задать. Наконец, я ляпнул наугад:
«Кто вы такой?»
Мой собеседник усмехнулся. «Мое имя в н ы н е ш н е й с и т у а ц и и, боюсь, вам ничего не скажет. Ну, да ладно, учитывая, что вы меня больше не увидите, я назовусь. Нет, нет! - он расхохотался, увидев, какой эффект на меня произвели его слова. – Вы не о том подумали. Просто такой возможности у нас – по-приятельски взять и поболтать – больше не предвидится. Мы просто не увидимся».
Он внимательно изучал мое лицо, и цепкий взгляд его карих глаз был неприятен мне. А голос.… Где же раньше я мог слышать этот голос?
«Что ж, если хотите, я представлюсь вам, - бородатый снова усмехнулся, - Меня зовут Константин Владимирович. Надеюсь, это ни о чем вам не говорит? Ну, разумеется, ни о чем, ведь вы меня видите впервые…»
«Это был мой второй вопрос, - перебил я его. – Мне постоянно кажется, будто я вас видел раньше. Но где? (И этот голос!) Мы, действительно, никогда раньше не встречались?»
Я прямо физически почувствовал нелепость заданного вопроса.
Несколько секунд Константин Владимирович буравил меня своими карими гляделками, словно доктор пациента психушки, а затем хлопнул себя по лбу.
«Действительно, встречались! Как же я не подумал! А вы тоже: «все забыл»! надеюсь, теперь-то вы вспомните, что именно я отвез вас в больницу?»
«Спасибо, и очень любезно с вашей стороны, - немного ядовито поблагодарил я. – Но, к сожалению, не припоминаю. Если вам не трудно, если вас н е з а т р у д н и т (теперь мой рот был полон яду), все же объясните мне, как это я попал в это самое положение, приведшее меня в больницу? Не стоите ли вы за всем этим, уважаемый Константин Владимирович?»
Ему бы взять и вышвырнуть меня (обратно в темницу!) вон из комнаты после таких слов. Но, как видно, мне везло.
«Все сложнее, чем вы думаете (с чего бы это я стал задумываться?). Сами того, не ведая, вы влезли туда, куда не должны были влезать (у меня в голове возникла довольно смешная ассоциация). Существуют вещи, о которых все, вроде бы, знают, но в то же время они и не касаются никого до той поры, пока не столкнешься с ними вплотную. Вы как раз из тех, кто по какой-то злой иронии столкнулся с одной из таких вещей».
«Вот дерьмо, - подумал я тогда. – А слова-то, какие! «Словно по какой-то злой иронии». Обалдеть можно! Как по книге чешет!»
«… И вы поплатились за это, - продолжал он, внимательно изучая меня, словно я был какой-то инфузорией, - вы нарвались на неприятности, которые вас и ждали…»
Во загнул! Сам-то он понимает хоть часть из того, что сейчас тут наворотил? Иногда сложные предложения, как бы красиво построены они не были, утомляют. Сказал бы проще: «ты нарочно встал в дерьмо, хоть оно и огорожено трехметровым забором с предупреждающей надписью».
«… И не поспей я вовремя…»
«Ой, как мило! – издевательски вмешался я. – Так значит, вы и есть тот самый добрый дяденька? Значит, вы не только отвезли меня в чудесную клинику, вы так же спасли меня от какой-то таинственной неминуемой гибели. Спасибо вам, - я отвесил шутовской поклон. – Только меня потом целый месяц держали взаперти? Да и зачем вам, по всей видимости, такому влиятельному человеку, вытаскивать меня из дерьма? Мы ведь раньше не встречались, не так ли? А может, именно из-за вас я и заимел неприятности. Что, если вы должны были меня спасти?»
Константин Владимирович хищно улыбнулся, и что-то недоброе на секунду промелькнуло в его глазах.
«Если вам угодно знать, мне не доставляло никакого удовольствия вытаскивать вас из… дерьма (он поморщился), раз вам по душе это сравнение. Тем более, никакой личной выгоды я не преследовал. А что касается ваших нелепых догадок относительно каких-то там д о л г о в, это уже ни в какие ворота не лезет! Что вы так на меня смотрите?»
Я, наверное, имел довольно глупый вид, раз уж он спросил.
«Что значит, «никакой выгоды»? выходит, вы спасли меня из жалости, как котенка из мешка? Да? – мне было смешно. – Неужели, такое еще возможно?»
«Нет, не из жалости, - голос Константина Владимировича внезапно обрел металлический оттенок. – Существует иная причина (я насторожился), но… я не намерен вам ее сообщать».
«Ну, разумеется, - продолжал ерничать я, - какой-нибудь важный секрет, который я взял и забыл. Правда? К чему тогда все эти дешевые сценки с повязкой на глаза и идиотский каменный погреб?»
«Он вам показался идиотским?» - тихо спросил мой собеседник и посмотрел мне прямо в глаза.
Я сейчас же пожалел о сказанном. Бледнея, я прочитал в его глазах готовность в любую секунду меня уничтожить. Константин Владимирович меня ненавидел! Но почему? Во всяком случае, пора сбавить обороты. Тело покрылось «гусиной кожей». Такой смелый всего минуту назад, я вдруг понял, что не могу оторвать язык от шершавого, словно наждак, неба.
Бородатый, похоже, наслаждался произведенным эффектом, он сидел и скотски улыбался: карие глазки превратились в узкие щелочки, от который веером к вискам разбегались морщинки-лучики, на губах играла победная улыбка. Может, в другой ситуации я бы и нашел этого человека довольно милым, но не сейчас, когда распалившееся воображение вовсю рисовало всевозможные картины моего будущего существования, среди которых тот «идиотский погреб» занимал не самое видное место.
Я посмотрел на картину, висящую напротив меня, и внезапно понял, что на ней изображено жестокое усмехающееся лицо. Оно тоже смеялось надо мной.
«Ну, теперь вы видите, что у меня нет ни малейшего желания слушать ваши остроты, хотя вы и остроумны, – он хохотнул, - в некоторой степени».
Страх в моем сердце уступил место безмолвной тихой ярости, и она просилась наружу. Это также не укрылось от внимательного Константина Владимировича. Он протянул мне сигарету.
«Закурите, это снимет стресс, - предложил он. – Мне, действительно, неприятно, что так произошло, но вы сами виноваты. На вашем месте.… Будь на вашем месте кто-нибудь другой, он бы не вышел дальше ворот этого здания, он бы даже не попал в частную клинику, принадлежащую мне, кстати, в одно из лучших медицинских заведений нашего города, а остался бы лежать в подворотне, истекая кровью. Как это ни жестоко, я бы даже пальцем не пошевелил, просто бы посмотрел в другую сторону, знаете, как это бывает? Но кое-кто узнал вас и пожелал, чтобы вы жили. Зачем? Это для меня загадка. Может, этот человек просто гуманист? Как вы считаете?
«НАЙТИ И РАССКАЗАТЬ» - высветилось почему-то красным на сером. Словно кровью на мозговых полушариях.
«Не знаю», - совершенно честно признался я.
Кто-то меня узнал. Но кто? Что за таинственный ангел-хранитель? Вопросы, вопросы, им нет числа!
Внезапно ожил селектор. Приятный женский голос произнес: «Прибыли посредники». Константин Владимирович нажал кнопку где-то на своем необъятном столе и сказал: «Пусть подождут, через пять минут я буду свободен и смогу их принять». При этом он метнул взгляд в мою сторону.
Я понял, что мой недавний страх был напрасен. Если у меня и в самом деле есть ангел-хранитель, каменного погреба можно не опасаться. Да и плевать я хотел на Константина Владимировича вместе с его посредниками! С высокой колокольни. Мне снова захотелось покуражиться, но я вовремя спохватился и не стал более испытывать терпение босса, будучи уверенным, что через пять минут я буду свободен.
Словно в подтверждение моим словам, бородатый устало произнес: «Ну, вы свободны».
Видимо, он ожидал, что я брошусь целовать его дорогие, ручной работы, домашние туфли, и очень удивился, когда этого не произошло. У него даже немного челюсть отвалилась, во всяком случае, мне так показалось. Тогда он повторил то же самое, теперь сделав ударение на первом слове: «ВЫ свободны».
Решив, что у меня от радости пропал дар речи, Константин Владимирович взял себя в руки и произнес уже обычным тоном: «Здесь, - сказал он, извлекая из внутреннего кармана кремового пиджака мой бумажник, - авиабилет на вечерний рейс. До аэропорта вас отвезут мои люди. Да, чуть не забыл! Ваша машина, взятая напрокат, возвращена назад в бюро. (Вероятно, он думал, что я начну стихийно его благодарить, но я был поглощен разглядыванием злобного лица на картине, которое вдруг оказалось уже птицей с распростертыми над огнем крыльями. Кажется, я начал понимать авангардную живопись. Во всяком случае, теперь бы я уже не стал называть подобные картины непонятной мазней. Важно приглядеться повнимательнее, так ведь?) Квитанция также в бумажнике, - он чуть виновато улыбнулся, - и еще… тут деньги, если, конечно, они могут компенсировать все те недоразумения, которые возникли между нами в процессе общения».
Тут я посмотрел на него и широко всепрощающе улыбнулся. Деньги – это деньги, и полным дураком нужно быть, чтобы их не взять! Я, разумеется, не имею в виду те тридцать серебряников, за которые Иуда заложил Христа. Тут я пас.
Я взял протянутый бумажник, и хотел уже было положить его в карман, но тут с прискорбием обнаружилось, что я одет в пижаму. С их стороны -настоящее кретинство – притащить меня сюда неодетым. И к тому же, в тапочках на босу ногу.
Мое неловкое движение в поисках кармана позабавило бородатого, мне же было не до смеха.
«Боюсь, что это не повод для волнения, - произнес он, - сейчас мы все уладим, - он нажал кнопку на столе. – Лида, зайдите ко мне, пожалуйста. Да, спасибо. Сейчас секретарша проводит вас в комнату, где вы сможете переодеться», - последнюю фразу он адресовал уже мне.
Секретарша не заставила себя долго ждать. Дверь в стене, которую я сперва принял за барельеф, плавно отъехала в сторону, и в кабинет вплыла высокая брюнетка с красной папкой под мышкой. Она была довольно красива, но красота ее показалась мне ненатуральной, словно великолепие искусственных цветов. Строгий деловой костюм от Валентино не скрывал деталей ее прекрасной фигуры, а походка, достойная королевы, выдавала изысканные манеры, требующиеся от секретарши высокого полета. Ее глаза с чуть восточным разрезом лишь на секунду остановились на мне (причем, мне стало довольно не ловко за свой «больничный» наряд), а затем, всецело обратилась к шефу.
«Лида, - сказал тот, барабаня ногтями по крышке стола, - проводите господина Гордеева».
«Следуйте за мной», - по-милицейски велела мне Лида и повернулась к двери.
«Ну, прощайте, - сказал Константин Владимирович, вставая из-за стола, - Надеюсь, больше не буду иметь удовольствия видеть вас. Вечером вы покинете город и никогда больше сюда не вернетесь, - он помедлил. – Иначе…»
Он намеренно не закончил фразы. И ежу понятно – сунься я еще раз (в его дела) и одной дыркой в боку уже не отделаешься.
«Прощайте», - повторил бородатый и вернулся за свой стол. Все. Меня для него словно и не существовало.
Я взглянул в окно, за которым сумерки сменились самым настоящим вечером. На прозрачном, почти уже летнем небе зажигались первые робкие звезды, глядя на грешную землю с укоризной. «Порой на земле происходят довольно странные дела», - подумал я.
Руки он мне не подал. А я, в свою очередь, не стал благодарить Константина Владимировича за оказанную мне любезность. Благодари… но кого?
Я шел за секретаршей по просторному освещенному коридору и с интересом наблюдал, как играют мышцы под черным капроном чулок на ее сильных длинных ногах. Каблучки выбивали причудливую дробь по дубовому паркету. Наконец, я очутился в небольшой комнатке, предназначенной, по всему, для гостей моего уровня. На аккуратно застеленной кровати гостиничного типа лежал новый с иголочки темно-синий костюм, такая же новая в упаковке сорочка, носки и даже галстук в тон. У кровати зеркально блестели туфли. Я подумал, что все это очень даже кстати. И начал не спеша раздеваться. Вместо упорхнувшей Лиды появился и застыл в дверях огромный питекантроп в коричневом мешкообразном костюме. Он жевал спичку, лениво наблюдая затем, как я бреюсь у висящего на стене зеркала. Мне он кого-то напоминал. Скорее всего, санитара, с которым я так и не успел проститься.
“Слушай, у тебя нет случайно брата?” – как можно вежливее спросил я.
Да, ловко они меня, нечего сказать!
Я даже не заметил, как выкурил сигарету, и теперь окурок жег мне пальцы. Очнувшись, я стряхнул пепел с колен (благо, в самолете было немноголюдно, и со мной рядом никто не сидел) и вновь предался размышлениям. Прежде всего, необходимо выяснить, что мне было известно. Во-первых, я куда-то влез (ох, уж этот Константин Владимирович!) и что-то узнал. Что-то такое, чего знать не должен. За что и был наказан, ведь именно любопытство погубило кошку, не так ли? Второе, и, пожалуй, самое важное во всей этой сумасшедшей истории: существует человек, который позаботился о том, чтобы я остался жив. Зачем он пошел на это, я уже, видно, никогда не узнаю, но все же приятно, когда тебя спасают. Он, этот человек, несомненно, имеет большое влияние на бородатого, что в свою очередь, заставляет задуматься, что между Константином Владимировичем и Господом Богом есть кто-то еще. И, наконец, вопрос дня: зачем я приехал в этот город и что я должен рассказать? Я надеялся, что с ответом на него придет долгожданная разгадка. Я дал себе слово, что первым делом повидаюсь с Федоровым. Если пережитое мной случилось по его милости, то он-то уж должен пролить свет на все эти странные события. Найти и рассказать. А может, я уже нашел и рассказал? Или же только нашел, а рассказать не успел? Вопросы терзали мозг, впиваясь в него, словно осы в арбузную корку.
