Николай КРАСИЛЬНИКОВ
ТОРЕАДОР
Кого я боялся больше всех, когда был маленьким? Нет, не драчуна Витьку-Чучапару, который мог подойти и, причмокивая, запросто отобрать конфету или бутерброд с колбасой и отпустить при этом шелбанчик.
Не задиристую собачонку по кличке Гитлер, порвавшую на мне новые штаны со штрипками.
Не молнию, однажды кнутом просверкавшую над моей головой.
Боялся я нашего петуха. Отец принёс его как-то с Тезикушки – местной птички и пустил гулять по двору. Это был необычный петух – с длинной змеиной шеей, кривоклювый, худущий, как трёхколёсный велосипед, и с ржавыми тугими перьями.
– Бойцовский, – пояснил отец, и, придавая, большую значимость экзотичному новосёлу, поднял большой палец к небу.
– Ни пуха, ни мяса… А вместо короны на макушке тюбетейка, – пожурила мама. – На кой он тебе сдался?
– Для красоты!
– Было бы чем любоваться, – сказала мама.
– А характер? – озорно подмигнул отец.
И действительно – петух вскоре показал свой «характер». Что там соседские петухи и соседские кошки! Гитлеру спуску не давал. Насядет псу на загривок и долбит, долбит, пока тот с пронзительным визгом не унесёт петуха на себе подальше от людских глаз… С того дня Гитлер стал прятаться от драчуна, как сова от солнца.
За такую безоглядную драчливость и горделивую осанку мама дала петуху не совсем привычную уважительно-насмешливую кличку Тореадор. Бывало идёт мимо него и напевает: «Тореадор, Тореадор…»
Всё бы ничего… Но петух добрался и до меня.
Летним утром мы пили чай под виноградником. Я был в одних трусиках. Макаю себе в сладкий чай баранку и с аппетитом уплетаю. Никто и не заметил, как сбоку ко мне подкрался Тореадор. Примерился, примерился – да как долбанёт меня клювом в щиколотку!
– Ой! – подпрыгнул я, чуть не разбив свою любимую цветастую чашку.
– Кыш, кыш! – замахала мама полотенцем.
Тореадор отпрыгнул в сторону и, не спеша, вернулся к своему куриному «гарему».
Но минут через пять снова напомнил о себе. Теперь уже удар пришёлся по плечу.
Мама сердито отогнала драчуна.
– Чего он к тебе пристал? – сказала она и подозрительно осмотрела меня.
Улыбка в её глазах разрешила загадку.
– Ну и Тореадор, – вздохнула мама. – Родинки твои, наверно, принял за зёрнышки. Ты у меня счастливый, сынок! – и нежно провела ладонью по моей стриженой голове.
«Ничего себе, счастливый! – размышлял я после. – Зачем мне такое счастье, если оно приносит боль?»
Тореадор по-прежнему не давал мне проходу. Бегал по пятам. Клевал.
Пришлось даже в самую жару надевать рубашку с длинными рукавами и штаны. Хоть и неприятно, но безопасно: петух отстал.
А вообще смельчак Тореадор вёл себя «на грани риска». Иногда он пропадал, и его находили в едва остывшем тандыре – глиняной круглой печи Зухры-апы: мог быть испечённым вместе с лепёшками. Я тогда не без грусти подумал: «С каким удовольствием Гитлер слопал бы цыпу табака!». Находили петуха и в глубоком подвале мирхаевского дома, – мог бы запросто помереть с голоду, находили Тореадора разгуливающим по соседской черепичной крыше.
Как он туда залетал, оставалось загадкой.
Залетать-то залетал, а вот спуститься на землю боялся: высоко. Приходилось втроём – Янику, Сами и мне снимать петуха с крыши. Нет бы, поблагодарить за спасение, так он ещё пребольно тюкал нас клювом.
Как-то наш отчаюга Тореадор помчался за кошкой – маминой тёмноресничной красавой, выскочил на улицу и угодил под колесо «матачикла» – так сказала Зухра-апа – Витьки-Чучапары.
Теперь я мог скинуть надоевшие рубашку и штаны, снова ходить в трусиках и майке.
Хотя мама и называла последнее время Тореадора за неразумные поступки «занозой в глазу», мне петуха всё равно было жалко.
Художник Сергей Широков
