А на Невском всегда веселей:
Так задуман и так он проложен,
И ничем Елисейских полей
Он не хуже, и в вечность продолжен
И, сужаясь, на клин журавлей
Он похож,- там, в начале его
Остроклювый горит многогранник.
Кем бы ни был ты, раб своего
Духа пленного, путник ли, странник,
Местный житель — с тобой ничего
Не случится дурного, пока
Ты на Невском, в ближайшее время…
Многоглавая катит река
Волны; вот оно — новое племя,
Подошедшее издалека.
Посреди этих женщин, мужчин,
В этой праздничной спешке и лени
И в сверканье зеркальных витрин
Отражаются милые тени:
Ты затерян, но ты — не один.
Не назвать ли мне их? Но они
В плащ укутались, лица закрыли,-
Так боятся земной болтовни.
Хоть бы веточку к нам захватили
Из нетленной, блаженной тени!
Три под землю ныряют реки,
Знак беспамятства, символ забвенья,
И выныривают, как строки
Перенос и её продолженье.
То-то рифмы точны и легки!
Москвичи нас жалеют, вдали
От столицы живущих,- не надо
Нас жалеть, мы глупей бы могли
Быть, живи мы в столице: награда
Нам — сквозняк, на Неве — корабли.
Одинокая мысль за столом,
Без равненья на общую думу,
Как сказал бы, мурановский дом
Предпочтя петербургскому шуму,
Баратынский, в смиренье земном.
Сам собой замедляется шаг,
И душа с ощущеньем согласна,
Что нигде не намазано так
Солнце жирно и щедро, как масло.
Что вина, что обида? — пустяк!
И звоню на Калужский, домой:
«Всё бросай, превратим бестолковый
День бесцельный в осмысленный» —
«Стой,-
говоришь,- где стоишь, у Садовой.
Я сейчас. Я бегу. Я с тобой».
1996
