Вечер с качелями

Я совсем изнемог от бесовских бесед с книгочеем.
Захотелось летать — я спустился вдоль сосен к качелям.
Лунный окунь плескался в пруду,
да известно, ему наплевать на блесну и мормышку,
а за ловлю в казенной воде, ну, теперь уж не «вышку»,
так иную схлопочешь беду.

А качели — ничьи. Я с утра догадался, что — Божьи…
Как чудесно, качнувшись, взлетев, оказаться в дебоше
стай вечерних, дабы
вновь лететь к синеватой траве с зеленеющей выси,
как царевич Димитрий при честном покуда Борисе,
знать не зная судьбы.

Вера схожа с любовью. При матери общей — не странно.
Обе вовремя к людям приходят: не поздно, не рано.
Это нам дожидаться не в мочь.
Это девушка — прямо с моста в удивленную реку,
не дождавшись, когда Шантеклер пропоет «ку-ка-ре-ку»
и закончится страшная ночь…

Ох, как я высоко!.. Да ко мне уж и птицы привыкли:
что-то даже кричат мне азартное, кажется — «Quickly!»
Да куда уж еще — аж до крон!..
Я заметил, что птицы, как правило, иноязычны:
по-китайски мяучат скворцы, и картавы и зычны
сионистские речи ворон.

Все равно все друг друга на этом ветру понимают…
На веранде две тени друг друга взахлеб обнимают.
Джинн по кличке «Табак»
вырывается из кулака проходящего мимо
просто путника или — скитальца, гонца, пилигрима,
и сникает, слабак.

Ибо джиннам не место в раю, кроме разве «dry jin`a»,
за которым заснул книгочей. Ну, скажи мне, вражина,
что ты вычитал там, на листе