Ранней весной родилась – и назвали Мартой.
Бабка гадала... выпала на пол карта –
страшная карта... бабка не показала,
ниткой червовой запястья мне обвязала,
чмокнула в лоб и сплюнула...
Через сутки
душу её унесли в поднебесье утки
дикие.
Мне в наследство достались карты,
книги, кинжалы и... слух о «проклятье Марты»:
кто поцелует, мол, больше двух зорь не встретит.
Был мне любовником каждый залётный ветер.
И собеседников-ливней всегда хватало
/так же как крови для жертвенных двух кинжалов/.
Весны за веснами...
Замуж выходят девки.
Даром меня не звали на посиделки.
Сваты – стучаться в дверь – с толмачём в обнимку...
Батя, опешив, сглотнул, не жуя, грудинку.
Прочат в мужья мне какого-то чужестранца.
А у соседок во взглядах протуберанцы...
добрые тётки, волнуясь за жениха-то,
через забор «вещают»:
- Колдунья Марта...
- Кто поцелует...
- Больше двух зорь...
- Все знают...
Только, вот, сваты "как будто не понимают".
Руки пожали.
Назначили дату свадьбы.
Даже соседки – «уедет подальше...» – рады.
В ножнах на бёдрах – белый кинжал и чёрный...
«Ждёшь ли, как я, ты встречи, мой наречённый?..»
Короток путь, иль долог, а, все ж, конечен.
Ведомы все подробности нашей встречи,
только лица ни разу не увидала,
сколько бы раз на зеркале ни гадала...
Дом из господских.
Бал-карнавал в разгаре.
Маску твою из сотен других узнаю –
белый мой ворон... крылья «ну, как живые» -
шрамы на них: ожоги да ножевые...
Чёрный кинжал привычно сжимаю в правой...
Маску долой:
– Сыграем, давай, на равных...
Из рукава достал мне пустую карту:
– Ранней весной родился – назвали Мартом, -
и улыбаешься...
Прячу кинжал до срока.
– Белым средь чёрных до одури одиноко.
Черным средь белых тоже, ведь, быть – не сахар...
не потому ли горьки твои губы, Марта...
Нитку червовую рвёшь на моем запястье.
– Веришь в проклятия?
– Верю, что всё «на счастье».
