В душевном порханье под флёром тумана
Блуждаю по гати, побитой шургой;
Молочная дребь мне казалась нирваной,
Пока не пронёсся град буйный бедой.
И сонная хмарь участилась повсюду,
И мёртвый и бледный был в воздухе пар.
Порошу покрыла какая-то смута…
Никак захворал мой казистый январь?
Деревья всё сетуют чаще плачевно,
И утлые ноют коряги в глуши.
Почуял ломоту и так в наболевших
Каких-то страданиях светлой души.
Белёсую топь всю ухабы изрыли;
Сгнивает увечный валежник в потьме;
Натура стенает в дремоте под пылью.
А лывы застывшие мари немей…
Немей чем покойный, почивший в погосте:
Не слышу водицы прекрасный ручей.
Корить я незваного буду тут гостя.
Прияла природа урому смертей.
Косые рогозы разбросаны вихрем;
И ветер шугает отсюда меня.
Какая нещадно испортила дикость
Загадочный лепет немо́тного дня?
Безжизненность чащи, сплошное безлюдье;
Угодья усохшие – просто пустырь.
Друг к другу покрепче сжимаются прутья,
Чтоб легче остаток им выждать зимы.
Бескровность земель, уступивших стихии,
Меня помрачает, но вижу я свет
Не в мире, где ду́ши сияют цветные,
А здесь, где почиет бесстрастье в земле.
