Бывает, мяукнет, и сжалюсь я так над котом,
Что дам ему что-нибудь... - хоть в рестораны потом
Веди его — в крик, человеком заявит протест
Всем прочим кормам, днями целыми вовсе не ест.
Тогда я его одеваю получше, беру
С собой. В ресторане нас знают: художник и друг,
Сажают за столик резервный с табличкой «манул (?)»,
Заметив: «Глаза — человечьи!» ... А он уж махнул,
Мой котя, рюмашку, другую да третью, застыл
В себе его взгляд диковатый в вибриссах густых,
И мир в нём слезится... Тогда-то я кисть и беру,
И ею, в слезу окуная, веду с ним игру,
По темечку глажу - он думает, кошечка-мать
Слепого его снова лижет. Пытаясь поймать
Себя изначального, лапами морду обняв,
Мой кот разрыдается, - поняли? - вместо меня, -
От нежности. Я замурлычу и стану писать
Холсты и листы этой кистью, творить чудеса,
Застывший весь мир превращая в условный живой...
Свой влажный язык... ощущая своей головой.
