Если подумать, так это просто какой-то ужас: я еще ни разу не летал на самолетах.
Правда, один раз я чуть-чуть не полетел, да не тут-то было.
Сорвалось.
Прямо беда.
И это не так давно случилось.
Я уже не маленький был, хотя нельзя сказать, что и большой.
В то время у мамы был отпуск, и мы гостили у ее родных, в одном большом колхозе.
Там было много тракторов и косилок, но главное, там водились животные: лошади, цыплята и собаки.
И была веселая компания ребят.
Все с белыми волосами и очень дружные.
По ночам, когда я ложился спать в маленькой светелке, было слышно, как где-то далеко гармонисты играют что-то печальное, и под эту музыку я сразу засыпал.
И я полюбил всех в этом колхозе, и особенно ребят, и решил, что проживу здесь для начала лет сорок, а там видно будет.
Но вдруг стоп, машина!
Здравствуйте!
Мама сказала, что отпуск промчался как одно мгновение и нам надо срочно домой.
Она спросила у дедушки Вали:
— Когда вечерний поезд?
Он сказал:
— А чего тебе поездом-то телепаться?
Валяй на самолете!
Аэропорт-то в трех верстах.
Момент, и вы с Дениской в Москве!
Ну что за дедушка Валя — золотой человек!
Добрый.
Он один раз мне божью коровку подарил.
Я его никогда не забуду за это.
И теперь тоже.
Он когда увидел, как мне хочется лететь на самолете, то в два счета уговорил маму, и она, хотя и неохотно, но все-таки согласилась.
И дедушка Валя, чтобы не гонять пятитонку по пустякам, запряг лошадь, положил наш тяжелый чемодан в телегу, на сенцо, и мы уселись и поехали.
Я просто не знаю, как сказать, до чего было здорово ехать, слушать, как скрипит тележка, и слышать, как вокруг пахнет полем, дегтем и махорочкой.
И я радовался, что сейчас полечу, потому что Мишка у нас в Москве во дворе рассказывал, как он с папой летал в Тбилиси, какой у них был самолет огромный, из трех комнат, и как им давали конфет сколько хочешь, а на завтрак сосиски в целлофановом мешочке и чай на подвесных столиках.
И я так совсем задумался, как вдруг наша тележка въехала в высокие деревянные ворота, украшенные елочными ветками.
Ветки были старые, они пожелтели.
За этими воротами тоже было поле, только трава была какая-то не пышная, а пожухлая и потертая.
Немножко подальше, прямо перед нами, стоял небольшой домик.
И дедушка Валя поехал к нему.
Я сказал:
— Зачем мы сюда едем?
Мне надоело трястись.
Поедем поскорее в аэропорт.
Дедушка Валя сказал:
— А это чего?
Это и есть аэропорт… Иль ослеп?
У меня просто сердце упало.
Это пожухлое поле — аэропорт?
Чепуха какая!
А где красота?
Ведь никакой же красоты!
Я сказал:
— А самолеты?
— Вот войдем в аэровокзал, — он показал на домик, — пройдем его насквозь, выйдем в другие двери, там и будут тебе самолеты… Покормить, что ли?..
И он повязал нашей лошади на голову мешок с овсом, и она начала хрупать.
А мы пошли в этот домик.
В нем было душно и пахло щами.
В первой комнате сидели люди.
Тут был дяденька с колесом и старушка с мешком.
В мешке кто-то дышал — наверно, поросенок.
Еще была женщина с двумя мальчатами в розовых рубашках и одним грудным.
Она его завернула в пеленки туго-натуго, и он был похож на гусеничку, потому что все время корчился.
Тут же был газетный киоск.
Дедушка Валя поставил наш тяжелый чемодан возле мамы и подошел к киоску.
Я пошел за ним.
Но киоск не работал.
Там в стекле была бумажка, а на ней надпись печатными буквами:
Приду через 20».
Я прочел эту надпись вслух.
Дядька, что был с колесом, сказал:
— Смотрите — читает!
И все посмотрели на меня.
А я сказал:
— И всего-то шесть лет.
Они все засмеялись.
Дедушка Валя, когда смеялся, показывал все свои зубы.
Они у него интересные были: один вверху направо, а другой внизу налево.
Дедушка долго хохотал.
В это время в комнату заглянул какой-то толстый парень.
Он сказал:
— Кто на Москву?
— Мы, — сказали все хором и заторопились. — На Москву — это мы!
— За мной, — сказал парень и пошел.
Все двинулись за ним.
Мы прошли длинным коридором на другую сторону дома.
Там была открытая дверь.
Сквозь нее было видно синее небо.
Перед выходом стояли два богатыря — дядьки здоровенные, прямо как борцы в цирке.
У одного была черная борода, а у другого рыжая.
Возле них стояли весы.
Когда пришла наша очередь, дедушка Валя крякнул и вскинул тяжелый чемодан на прилавок.
Чемодан взвесили, и мама сказала:
— Далеко до самолета?
— Метров четыреста, — сказал Рыжий Богатырь.
— А то и все пятьсот, — сказал Черный.
— Помогите, пожалуйста, донести чемодан, — сказала мама.
— У нас самообслуживание, — сказал Рыжий.
Дедушка Валя подмигнул маме, закашлялся, взял чемодан, и мы вышли в открытую дверь.
Вдалеке стоял какой-то самолетик, похожий на стрекозу, только на журавлиных ногах.
Впереди шли все наши знакомые:
Колесо,
Мешок с поросенком,
Розовые Рубашонки,
Гусеничка.
И скоро мы пришли к самолету.
Вблизи он показался еще меньше, чем издали.
Все стали в него карабкаться, а мама сказала:
— Ну и ну!
Это что — дедушка русской авиации?
— Это всего-навсего внутриобластная авиация, — сказал наш дед Валя. — Конечно, не
У-104»!
Ничего не поделаешь.
А все-таки летает!
Аэрофлот.
— Да? — спросила мама. — Летает?
Это мило!
Он все-таки летает?
Ох, напрасно мы не поехали поездом!
Что-то я не доверяю этому птеродактилю.
Какие-то средние века…
— Не лайнер, конечно! — сказал дедушка Валя. — Не стану врать.
Не лайнер, упаси Господь!
Куда там!
И он стал прощаться с мамой, а потом со мной.
Он несильно кольнул меня своей голубой бородой в щеку, и мне было приятно, что он пахнет махорочкой, и потом мы с мамой полезли в самолет.
Внутри самолета, вдоль стен, стояли две длинные скамейки.
И летчика было видно, у него не было отдельной кабины, а была только легкая дверца, она была раскрыта, и он помахал мне рукой, когда я вошел в самолет.
У меня сразу от этого стало лучше настроение, и я уселся и устроился довольно удобно — ноги на чемодан.
Пассажиры сидели друг против друга.
Напротив меня сидели Розовые Рубашонки.
Летчик то включал, то выключал мотор.
И по всему было видно, что мы вот-вот взлетим.
Я даже стал держаться за скамейку, но в это время к самолету подъехал грузовик, заваленный какими-то железными чушками.
Из грузовика выскочили два человека.
Они что-то крикнули летчику.
Откинули у своей машины борт, подъехали к самым дверям нашего лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки прямо в самолет.
Когда грузчик бухнул свою первую железку где-то в хвосте самолета, летчик оглянулся и сказал:
— Потише там швыряйте.
Пол проломить захотели?
Но грузчик сказал:
— Не бойсь!
Тут его товарищ принес следующую чушку и опять:
Бряк!»
А первый приволок новую:
Шварк!»
А тот еще одну:
Буц!»
Потом еще:
Дзынь!»
Летчик говорит:
— Эй вы там!
Вы все в хвост не валите.
А то я перекинусь в воздухе.
Задний кувырок через хвост — и будь здоров.
Грузчик сказал:
— Не бойсь!
И снова:
Бамс!»
Глянц!»
Летчик говорит:
— Много там еще?
— Тонны полторы, — ответил грузчик.
Тут наш летчик прямо вскипел и схватился за голову.
— Вы что? — закричал он. — Ошалели, что ли!
Вы понимаете, что я не взлечу?
А?!
А грузчик опять:
— Не бойсь!
И снова:
Брумс!»
Брамс!»
От этих дел в нашем самолете образовалась какая-то жуткая тишина.
Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе.
А тут:
Брамс!»
Летчик скинул с себя фуражку и закричал:
— Я вам последний раз говорю — перестаньте таскать!
У меня мотор барахлит!
Вот, послушайте!
И он включил мотор.
Мы услышали сначала ровное: трррррррррррр… А потом ни с того ни с сего: чав-чав-чав-чав…
И сейчас же: хлюп-хлюп-хлюп…
И вдруг: сюп-сюп-сюп… Пии-пии!
Пии…
Летчик говорит:
— Ну?
Можно при таком моторе перегружать машину?
Грузчик отвечает:
— Не бойсь!
Это мы по приказу Сергачева грузим.
Сергачев приказал, мы и грузим.
Тут наш летчик немножко скис и примолк.
Мама стала желтая, а старушкин поросенок вдруг завизжал, как будто понял, что здесь шутки плохи.
А грузчики свое:
Трух!»
Трах!»
Но летчик все-таки взбунтовался:
— Вы мне устраиваете вынужденную посадку!
Я прошлое лето тоже вот так десять километров не дотянул до Кошкина.
И сел в чистом поле!
Хорошо это, по-вашему, пассажиров пешком гонять по десять верст?
— Не подымай паники! — сказал грузчик. — Сойдет!
— Я лучше свою машину знаю, сойдет или нет! — крикнул летчик. — Интересно мне, по-твоему, полную машину людей гробить?
Сергачева за них не посадят, нет.
А меня посадят!
— Не посадят, — сказал грузчик. — А посадят — передачу принесу.
И как ни в чем не бывало:
Ббррынзь!»
Тут мама встала и сказала:
— Товарищ водитель!
Скажите, пожалуйста, есть у меня до отлета минут пять?
— Идите, — сказал летчик, — только проворнее… А чемодан зачем берете?
— Я переоденусь, — сказала мама храбро, — а то мне жарко.
Я задыхаюсь от жары.
— Быстренько, — сказал летчик.
Мама схватила меня под мышки и поволокла к двери.
Там меня подхватил грузчик и поставил на землю.
Мама выскочила следом.
Грузчик протянул ей чемодан.
И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила наш тяжеленный чемоданище на плечо и помчалась прочь от самолета.
Она держала курс на аэровокзал.
Я бежал за ней.
На крыльце стоял дедушка Валя.
Он только всплеснул руками, когда увидел нас.
И он, наверно, сразу все понял, потому что ни о чем не спросил маму.
Все вместе мы, как будто сговорились, молча пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону, к лошади.
Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но, когда я обернулся, я увидел, что от аэропорта по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут, спотыкаясь и протягивая руки, обе Розовые Рубашонки.
За ними бежала их мама с маленькой, туго запеленатой Гусеничкой.
Она прижимала ее к сердцу.
Мы их всех погрузили к себе.
Дедушка Валя дернул вожжи, лошадь тронула, и я откинулся на спину.
Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах как вкусно пахло полем, дегтем и махорочкой.
