Татьяна Васильевна, наша классная руководительница, научила нас, как надо слегка поворачивать при письме руку и нажимать на перо, чтобы оно не рвало бумагу и не брызгало чернилами. Ощущение правильности и чистоты наполняло теперь всю нашу жизнь, и шло оно из школы, с высокими белыми классами, двустворчатыми дверями, чисто вымытыми черными досками и мягким чистым мелом.
Мы сразу же поняли, что ученье – это ручной труд и научились надевать нарукавники и шить перочистки из старых тряпочек, чтобы не пачкать парту и руки чернильными кляксами, и перо всегда было острым и чистым. Научила нас этому Татьяна Васильевна у нас на глазах: она вырезала из разных тканей стопку кружков и просто пришила на эту стопку маленькую пуговку, насквозь, через все слои. Когда к перу прилипал мусор из чернильницы или насыхало много чернил, его надо было сунуть между слоями ткани, зажать пальцами и выдернуть обратно. И оно становилось чистым!
По этим перочисткам можно определить, где работают наши родители: у детей «заводских» – перочистки из лоскутков хлопка, их шьют из «концов» для протирки оборудования; у «почтовых» – серая бязь; у военных – армейский габардин и серое офицерское сукно; у «медиков», «поваров» и «воспитателей» – обрезки вафельных полотенец.
Учиться в школе весело. Мы делаем зарядку на каждом уроке для рук и глазок, вертим головой, приседаем между парт и прыгаем на месте. А еще у нас два урока физкультуры в неделю, для которых мне родители специально купили толстые овечьи носки и кеды.
– Сидеть, прижав пятую точку, – это великий труд! – провожая меня в школу, говорил папа. – Но ноги тоже надо правильно одевать, чтобы не испортить смолоду!
– Пап, что такое «пятая точка»? – поинтересовалась я.
– Ну, это то место на теле, которым удобно сидеть, но больно падать, – сказал многозначительно папа. – Сидеть на ней – значит терпеливо овладевать знанием жизни!
Мы изо всех сил старались сидеть на уроках на этой самой «пятой точке». Но временами жалко было, что на сиденьях нет маленьких подушечек, как у пианистов: «пятая точка» не давала мне покоя, она отказывалась сидеть спокойно и, как только раздавался звонок, выносила меня в коридор…
На переменах мы с мальчишками носились по коридорам и лестницам между этажами, и даже заглядывали на второй этаж, где учились старшие классы.
Однажды, хорошо покушав на большой перемене в столовой, мы затеяли веселую беготню по «парадной» лестнице. Дежурные строго предупредили нас раз-другой, а на третий взяли под руки и повели к классной руководительнице: «жаловаться». Я испугалась такого поворота дела, вырвалась от них, побежала по коридору, по лестнице на второй этаж и, как Тарзан в кино, повисла на чугунных подпорках перил между этажами на руках. При этом я показывала дежурным язык и требовала, чтобы моя любимая учительница, Татьяна Васильевна, ни за что ничего не узнала о моем плохом поведении на перемене, иначе я никогда отсюда не слезу!
– Как тебе не стыдно?! – спросили меня дежурные и попробовали снять с перил, но в этот момент из учительской на первом этаже, прямо напротив лестницы, вышла «завуч» и как закричит:
– Не трогайте её!!! Она же упадет и разобъется, а кто за это будет отвечать?!
– Да! – сказала я дежурным, дрыгая ногами. – Надо будет, сама слезу!
– Да как же она слезет?! Сами подумайте: здесь высота пролёта – четыре метра, а в девочке ростику – метрик с вершком! – кричит кто-то со второго этажа.
Тут звонок на урок прозвенел. У нас арифметика началась…
Но никто на урок не идет, наоборот, народ внизу прибывает.
А мне никто никогда не говорил, что я «с вершком»... Наоборот, все радовались: «Ой, как ты выросла!» Дедушка доме, на Луговой, каждый год отмечает на дверном косяке зарубкой, как я быстро расту!
После таких обидных слов над моей головой мне как-то неинтересно стало висеть «вершком» на глазах у всей школы, и я решила все это закончить и красиво подтянуться на руках.
Но руки не слушались.
Эх, надо было подтягиваться пораньше чуть-чуть. Как я теперь слезу?.. – Тут я призадумалась: прыгать-то высоко, а внизу каменная лестница. При желании можно расшибиться в лепешку или сломать что-нибудь...
– Пожарных вызвать? – спросила прибежавшая медсестра.
– Зачем!? Щас маты положим! – бодро сказал учитель физкультуры.
– Какие маты?! Где вы на лестнице их положите?! – прошипела завуч.
Тогда физрук взбежал на второй этаж и исчез из поля моего зрения.
Я услышала его голос где-то высоко над моими затёкшими руками:
– Ученица первого «А» класса Копылова, я ваш учитель физкультуры, я стою наверху от вас, на лестничном пролете, и вы сейчас на счет «три» отпустите руки и перехватитесь за мои! – и он схватил меня за руки!
А потом под мышки!!!
Я завизжала от щекотки:
– Не-ет!!! Уберите руки!
И как я успею перехватиться, одновременно – затекшими руками?! Дурак какой-то, а не физрук! Он не наш физрук, наш в больнице пока. Он скооро вернется, а этот уйдет обратно в соседнюю школу.
И тут за локти меня схватил еще кто-то... Я так испугалась, что чуть руки не отпустила и завизжала не свои голосом:
– Не трогайте меня!!! Так я быстрее упаду!!!
Внизу уже подтаскивали тяжелые кожаные маты из спортзала и складывали друг на друга у входа на лестницу. Их было всего три…
– Ну, это как мертвому припарки… – пошутил физрук. – Но тут ведь прыгать совсем немного! Э-эх! Прыгай, девочка! – скомандовал он мне – уже снизу.
– Боюсь! – заревела я.
– Копылова! Хватит сырость разводить! Прыгайте давайте и идите на урок! – плакала шепотом завуч. – Сейчас директор придет, и нам всем из-за вас влетит!
– Полотнище бы какое-нибудь покрепче натянуть… – предложил физрук.
–Знамя дружины: там все-таки натуральный шелк… – робко предложила старшая пионервожатая, Галина Ниловна.
– Вы с ума сошли!? – изумилась завуч. – Ему сто лет в обед!
– А что? В прежние-то времена ткани были натуральнее, прочнее, чем теперь. Может, и выдержит… – прикинул физрук.
– Несите... – обреченно выдохнула завуч.
Послышались беспорядочные звуки барабанов и горнов. И подо мною далеко внизу выплыло растянутое пионерское наше бахромистое алое знамя с вышитой на нем пятиконечной пионерской звездой и профилем Владимира Ильича Ленина…
Я почему-то подумала, что вот и у звездочки – тоже, как у человека, пять вершинок. А где у нее «пятая точка», если голова растет прямо из ног?..
– Прыгай!!! Не бойся, мы будем крепко держать! – крикнул физрук.
Знамя натянулось, как скатерть на столе в кабинете директора.
– Нет! Я на Ленина ногами – не могу! И руки не разжимаются!.. Ой! Снимите меня как-нибудь по-другому! Я сейчас, правда, упаду! – жалобно простонала я.
И тут внизу появился высоченный человек в светло-сером «с иголочки» костюме с шелковым галстуком и совершенно белой седой головой.
«Степан Кондратьевич идет! Директор!..» – прокатилось по коридору.
Шум сразу смолк. Завуч закрыла лицо руками…
Знамя моментально приняло вертикальное положение.
Все расступились.
Этот седой высокий человек влез на маты, посмотрел мне в глаза своими лучистыми серыми глазами и протянул ко мне руки. Они не достали мне даже до кончиков туфель, но я услышала, как он сказал тихо, только мне: «Я тебя обязательно поймаю, – и добавил с улыбкой, – но не съем».
Я засмеялась, волна тепла пошла по всему телу, мои пальцы сами собой разжались, – я полетела вниз, прямо к нему в руки.
Одновременно со мной упала в обморок завуч, но ей повезло меньше: она сильно ударилась головой о деревянный пол и месяц пролежала с сотрясением мозга.
Мама дома наподдавала мне авоськой с кожаными ручками по «пятой точке» в воспитательных целях, а потом поругалась с папой из-за того, что «воспитательный процесс» висит только на ней.
А папа хлопнул дверью и пошел в магазин.
А я пошла во двор. Тренироваться в прыжках с сараев в опилки.
