Время — ночь.
Я и проводница у бачка с кипятком. Она — здоровенная тетка с большущим бюстом и прической, мимо неё просто так не пройти:
— Если хотите, могу выпустить на улицу. Мы здесь минут сорок простоим.
Она прячется в своей каморке, я говорю:
— Если не трудно. Душно в купе.
— А на улице дождь, не сильный, — появляется гром-баба, — я не очень люблю дождь. Но здесь, на маленьких, богом забытых станциях другой дождь. Ни как в городе. Здесь дождь романтичней, человечней, что ли. Не бьет в лицо, не грубит, мягкий он тут какой-то, будто разговаривает.
Вот оно, думаю, безумное сочетание крупной формы и хрупкого, нежно-лиричного содержания. Вся Россия такая. Вся из крайностей и противоречий.
Я спрыгнул на мокрую платформу маленькой безымянной станции. Вдалеке пара-тройка одноэтажных миниатюрных строений, голубые маячки тут и там семафоров, лес.
Всматриваюсь, показалось, в темноте промелькнуло что-то белое. Приблизилось.
Вернулась моя собеседница:
— Я бы спустилась к вам, да боюсь, позовет кто, сами видите — не Дюймовочка, — хмыкнула, затянулась сигаретой, выпустила в ночь кольцо дыма, — это всё из-за моего первого и единственного мужа. Он меня научил похмеляться и пускать кольца, а я стихи, между прочим, тогда хорошие писала, книжечка у меня есть. Если у себя найду, я вам подарю.
Сказал:
— Спасибо.
— И про ночь, вот как сейчас, писала, и про измены мужа… Когда он ушел, всё как отшибло. Распухла, писать забросила, все девичьи мечты коту под хвост, пить ещё больше стала, потом хорошо на железку взяли, пожалели, вот и теперь я тут. А что, мне нравится, людей я понимаю, слушать умею.
Бросила бычок сигареты, крошечный огонек в темноте:
— Молчать не люблю. Боюсь. Пять лет одиночества убили во мне молчание. Молчание — смерть. В гробу намолчимся. Согласны?
Она терпеливо ждала от меня ответа. Я молчал. Смотрел в лес на белесый силуэт между деревьев.
— Пойду, поищу вам свои стихи.
Она ушла. Я подумал, что зря ничего не сказал, обиделась наверняка гром-баба. Но это в лесу… И вот награда: на платформу блестящая от дождя вышла девушка в белом платьице. Подошла, позволила мне разглядеть её ноги, талию, грудь, губы, глаза… Она как будто только что плакала.
— Вы плакали? — спрашиваю тихо, словно боюсь спугнуть.
— Смотрела на звезды, — неожиданно ответила она, — вы любите смотреть на звезды?..
— В детстве вроде любил.
— Да детство иногда заканчивается. Перестаёт. Печально. Не правда ли?..
— Угу.
— А ночью всё совсем иначе, не то, что днем. Ночь — она полна тайн. Волшебства. Верите в чудеса?
Усмехнулся, меня забавляли её по-детски наивные, простые и в то же время не простые вопросы:
— Не очень.
— Надо верить в чудо на самом деле, если в него верить, оно будет и в вашей жизни, чудо.
— А что это вы делаете здесь так поздно?
— Встречаю поезда. Это такое место. У всего ведь на земле есть своё место. Есть и необыкновенные места. Места со значением, места, куда хочется возвращаться и возвращаться…
Поезд тяжело вздрогнул, зашипел. Отвернувшись на секунду, чтобы посмотреть, не подошла ли моя проводница, оборачиваюсь и вижу — пустую платформу, лес, мягкий, ласковый дождь.
— Засмотрелись на звезды, — знакомый голос за спиной, — в этих местах небо ближе к людям. Потому что люди тут добрее, к природе всё ж ближе. А я вам книжку свою нашла. Забирайтесь.
Поезд набирает обороты, возвращаюсь в своё купе. Думаю, а не вернуться ли к ней, к моей проводнице, попросить крепкий чай и проговорить с ней весь остаток ночи. Но почему-то не иду, продолжаю сидеть и смотреть в окно.
Промелькнула табличка, еле успел прочитать. «Место встречи поездов» было написано на ней. Вот те раз, я и не знал, что такие места бывают. Поезда — как люди. Да, у всех своё место, свои встречи…
Открываю подарок, смотрю на фотографию молодой поэтессы, в глаза, будто она только что плакала, и… и не знаю, как поступить. Выбежать из купе, побежать, отыскать проводницу, спросить, рассказать, узнать…
Сижу. Не шелохнусь. Сердце слилось с размеренным стуком колес поезда. Всё-таки чудеса существуют. Всё-таки надо верить в чудо.
Смотрю в окно, а за окном пролетают звезды.
