Анна Горелова

Ночь-полно́чь. Она в одной сорочке
рвётся в стужу с валенками в сад:
– Да пусти ты, ирод! Там же дочки
на морозе бо́сые стоят!

Палисадник. Рабица. Домик обветшалый.
На крылечке, рядышком – старая да малый.
Банный дым берёзовый пахнет горьким горем.
– Правда что ли, баушка, ты уедешь скоро?

Время яблок и пустых разговоров.
Пахнет небо над Норвегией дымом.
Прожил сотню сентябрей Папа Олаф.
И когда под вечер невыносимо,

Не дом – дурдом. Беда бы – внук.
А коли внуков десять штук...
Дай сил, Всевышний!
– Дедуль!

шахта.
кенарь внезапно смолкает. Кирка и заступ
застывают в руках; в полумраке бледнеют лица.
Старший тут же командует шёпотом:

В нашем маленьком городе, верите или не верите,
в центре площади, здравому смыслу противореча,
тень от липы растёт – хоть и нет самого дерева –
рано утром на запад и на восток под вечер.