Новодевичье

Земля принимает каждого в оный час;

Мы ходим путями неюных сердец своих…

И если Вучетич умеет ваять анфас,

То только когда завершатся вокруг бои.

Тебя Неизвестный скульптор во сне творил?

Тебя сочинял Прокофьев и пел Бернес?

Откуда такая раскрылилась пара крыл?

Когда уже вытечет пламенем синь небес?

И как черно-бел Хрущёв, ты бело-черна,

И серая тень дороже любых румян;

Но, как Аллилуева, ты достаёшь до дна,

Но, словно Уланова, ветру даёшь свой стан.

Когда ноосферу заполнишь стихами, и

Сам Кащенко вылечит вычурный эгоизм, –

Тогда триколором вспыхивают твои

Зрачки, для которых верно движенье вниз.

Ты видела: Штирлиц к Семёнову в гости шёл,

И Чехов с Булгаковым резались в преферанс,

И вновь Заболоцкий что-то запрятал в стол,

И тихо Вертинский опять затянул романс…

Да, редкая птица взлетит до глубин души;

И женщина вновь распилена пополам.

Но сердце опять стучало: «Пиши! Пиши!»

И только ограды мерещились по углам…