Балтийский ветер

В туалете Финбана я был изнасилован пьяным финном.

Я не стал торчком и шакалом, нанявшись шестеркой в банду.

Я твердо решил, что стану убийцей и педофилом,

а это круче, чем итээром, рабкором, облезлым бардом.

Или борцом за права человека. Пока на кухнях

«совесть нации» пела козлиными голосами

Окуджав и Галичей всяких тухлых,

я по Нарвской заставе бродил часами.

Там много школ, а главное – детская богадельня –

специнтернат для психов и зэпээров.

Но не закрытый – типа «Скворечника» на Удельной,

а открытый – просто для шизнутых пионеров.

Я научил их выпиливать лобзиком по фанерке,

пересказывал научно-фантастические сюжеты.

Я показал, как ходить по туннелю на Канонерку,

и покупал им пиво и сигареты.

Потому что в нормальных школах все курят, да и бухают.

Я хотел, чтобы и эти были ничем не хуже.

На Лифляндской в парке, где гопники отдыхают,

в водоеме мешок с телами был обнаружен.

Романтический скрип уключин был прерван воплем.

Из мешка под веслами выплыло три обрубка.

Глядя вниз с колеса обозренья, я думал: – вот, блин,

счастья в жизни бывает мало, и счастье хрупко.

Я смотрел на дело рук своих равнодушно:

что за жизнь у них до того, как я их приметил?

А со мною они узнали, что значит дружба,

Канонерский остров, крик чаек, балтийский ветер.

Дальше жить после этого им не имело смысла:

я не мог их пасти всю жизнь, быть все время рядом.

Да меня бы совесть, как стая собак, загрызла –

я же сам отравил их счастья мгновенным ядом.

И я убил их в заброшенном здании пивзавода

на Степана Разина… днем. В солодовом цехе.

Но их смех все явственней год от года.

В крике чаек. В портовом лязге. В балтийском эхе.