Тебя, смотрящего сверху с трона
(так, как на падаль глядит ворона),
тебя, что в мантии и с короной,
и пару сотен таких, как ты,
и сотни тысяч шестёрок ваших,
на деньги души свои сменявших, -
хочу спросить вас: а вам не страшно
пытаться силой заткнуть нам рты?
Не страшно ль вам опрокинуть лодку?
Не страшно ль вам, что вобьют вам в глотку
весь ваш п*здёж и гнилую сводку
фальшиво-радостных новостей?
Не страшно ль вам, что немое стадо
в момент безропотным быть устанет
и вам засунет поглубже пряник
под свист кнута и под хруст костей?
Вы не боитесь, что ваши замки
обломков кучами станут завтра,
что ваши псы, что других терзали,
в ладони ваши вонзят клыки,
что вам припомнят всех тех, кто в клетке,
как падал лес и летели щепки,
как ваши скрепы служили скрепкой,
куда вы вешали ярлыки?
Вам сладко спится под вашей крышей?
Ваш трон удобен, ваш трон насижен,
и руки ваши по локоть в жиже -
то чёрный с красным напополам;
всё это было, и все вы были -
вы жрали нас и дышали гнилью...
И вы трясётесь, вы не забыли:
вас - сотни тысяч, нам - нет числа.
Да, вы боитесь. Улыбки прячут
оскал - трусливый, гнилой, собачий;
вы обоср*тесь в трусы "Версаче",
когда рогатина стукнет в дверь,
и в горле комом застрянет рябчик,
и вам не хватит для всех подачек,
и пуль не хватит на всех тем паче,
и позабудет команды зверь.
Смотри же в телеэкраны с трона,
рукою жирной поправь корону,
глотни "Шато" да кусни хамона,
пока есть зубы и цел кадык.
Святой Грааль, нетерпенья чаша,
до края полон смиреньем нашим,
и скоро смоет молчанья сажу
волна солёной святой воды.
