Мечется ветер, бьется, как птица в клетке.
Ночь. Копенгаген. Молнии режут мрак.
Летом на море штормы такие редки.
Видимо, в мире что-то идет не так.
Хрипнет приёмник, булькает, будто тонет,
Радио плохо ловит волну в грозу.
Море хоронит ведьму. Вздыхает, стонет.
Старая Ингер молча утрёт слезу.
Сердце уколет острой иголкой горя.
Ведьма морская - это её сестра.
Старая Ингер... Знает лишь только море
То, как на самом деле она стара.
Помнит деревню, как её... Хавн, точно.
Помнит пожары, прежний, сгоревший, дом.
Как англичане город бомбили ночью
В тыща... каком же? Да, восемьсот седьмом.
Принцев и немцев, стройки, разруху, войны,
Старую крепость, флот, паруса, балет.
Помнит русалок. Песни их тоже помнит.
Здесь их не слышно вот уже триста лет...
Спят постояльцы. Мальчику снова хуже.
Что-то бормочет. Вздрогнул. Опять притих.
Ингер вздыхает. Мальчик ей очень нужен,
Времени мало. Поздно искать других.
Жизни людские - нити в руках господних.
Кончилась нитка - значит, выходит срок.
Мальчику лучше. Ингер - умрёт сегодня,
Ингер мотает нитку в его клубок.
Тонкие пальцы, руки - паучьи лапы,
Спешно сплетают сетку могучих чар.
Маленький Оле утром уедет с папой,
Но на прощанье мальчик получит дар.
Раннее утро. Пасмурно, стыло, влажно.
Волны устали, лижут с ленцой корму.
Оле их гладит. Оле безумно важно,
Чтобы скучала Балтика по нему.
С бабушкой Ингер как-то неловко вышло:
Не попрощались. Папа сказал что спит.
Ух ты, ракушка! Море в ракушке слышно,
К уху приложишь - чудо! И впрямь, шумит.
Дни облетают - листья с осенних клёнов.
Скоро октябрь. Мальчику будет пять.
Папа, болтая с кем-то по телефону.
Выболтал то, что ему бы не надо знать.
Большую часть и не очень-то понял Оле:
Лёгкие, сердце, много мудрёных слов...
Главное, вряд ли он снова увидит море.
А ведь казалось, Оле почти здоров.
Детское горе - зимнего дня короче.
Малость поплакать, в комнате, не при всех.
К уху ракушку. Море шумит, рокочет.
Лето в ракушке. Чайки. И чей-то смех.
Снег за окном заметает мёрзлую слякоть.
Оле б на улицу, только болеть нельзя.
Голос в ракушке просит его не плакать,
Голос сказал, что с Оле они друзья.
Голос поёт ему на ночь и шепчет сказки,
Нежный, волшебный, ласковый и живой.
Папа не слышит, трогает лоб с опаской,
Плачет ночами изредка за стеной.
Так необычно: жарко уже в апреле.
Лето, похоже, в этом году спешит.
Оле так хочет к морю, хоть на неделю,
Если, конечно, врач ему разрешит.
Врач разрешает, выглядит удивлённым.
Папа улыбчив: едем, раз обещал.
Майка и шорты, розовый и зелёный,
Час в самолёте, Каструп, такси, причал.
Катер. Ньюхавн. Вечер, полно народу.
Дальше причалы, тесно от кораблей.
Голос сказал бросить ракушку в воду.
Голос сказал Оле идти за ней...
Сказки русалочьи с морем по сути схожи:
Нежно затянут в омут, на глубину.
Тёмные, томные, тёплой водой под кожу,
Шёпотом в уши, а дальше - ко дну, ко дну...
Детские души - обитель любви и света,
Яркого слишком для непривычных глаз.
Дети обходят с лёгкостью все запреты,
Дети меняют то, что ломает нас.
Веря в судьбу, или с судьбою споря,
Ингер ждала тысячи долгих дней.
Ведьма морская знала секреты моря.
Старая Ингер знала сердца людей.
Что-то сместилось в самой оси вселенной.
Волей любви, силою колдовской,
Детской руки коснувшись, морская пена
Вдруг обернулась тёплой живой рукой...
Спит Копенгаген, нежится в лунном свете.
Август - к исходу. Осень уже в пути.
Здесь снова видят русалку. Обычно - дети.
С ней, говорят - мальчика, лет пяти.
Примечания:
Хавн - деревенька, на месте которой в 12-м веке начала расти столица Дании. Каструп - аэропорт в Копенгагене. Ньюхавн - набережная, она же Новая Гавань, где жил Ганс Христиан Андерсен.
Имена персонажей, как и они сами, выдуманы от и до.
