Сто тридцать тысяч лет скитаний безыдейных,
Вели меня, след в след, окольной колеей.
Сколь пережито дней, побед и воскресений,
Был жизни, сколько лет, я увлечен игрой…
Огонь, на всем пути, был другом неизменным:
Я с ним сжигал мосты, сам выгорал дотла…
А нынче предал он - костром горят сомненья!
И, в сердца глубине, вновь вертится змея.
Я сотню тысяч лет храню молчаньем имя,
Что легкость миража переплавляет в сталь.
Я б снова выжег все «Гиенами» своими,
Да только искры нет. Хотелось бы, но…
Жаль.
Осталось только сесть на рысака степного
И мчаться по ветрам, куда зовет туман,
Но понял крепко я, предательством «родного»,
Вся моя жизнь, игра - пустой самообман.
Сто тридцать тысяч лет пути без остановок,
Не дюжину коней я до смерти загнал!
Но только, в эти дни, нет пламени со мною,
Ни щепки не сожгу! Я сердцу обещал.
Пусть в спину прокричат, что я совсем безлюден.
Пускай смертельный яд мешают мне в питье,
Но твердо знаю я – кем раньше был, не буду!
А имя, что хранил, в след рвется вороньем!
И с этим шлейфом я, как Боги на Олимпе!
Не ведаю страстей, не знаю лица бед!
Плесните эля мне, коня скорей смените!
И я готов к пути, еще сто тысяч лет!
* * *
Стежок, галоп и удила рвут кожу.
Он, как и встарь, бежит от собственных страстей.
На сотни тысяч лет я всадника моложе,
На сотни тысяч лет его же жизнь длинней.
Он первый у меня. Он нас извел не мало.
В усталом кабаре он приплатил златых,
Шепнув хозяйке «мед», он взял меня задаром.
Теперь хожу под ним. Под всадником лихим.
Он мчит куда-то вдаль, меняя только ветер.
Мне спину трет седло, под кожей кровь стоит.
Куда он держит путь сквозь выжженные степи?
И глухо шепчет что-то, подобием молитв.
Что ж сотворил он там, в те прожитые годы?
И отчего не жаль моих живых копыт?
Одно лишь разобрал- он мчит к Творенья Сводам,
Где первый раз ему был мир его открыт.
Он бредит, что сжигал сомнения другие,
Что собственный огонь когда-то всё «берег»,
Что стал он вдруг рабом, познав глаза чужие,
И что одно лишь Имя вперед его ведет.
Он песен не поет, он устали не знает,
Он не смыкает глаз. Луна жжет небосвод.
Мне всё больней дышать и силы покидают.
Он мой не слышит стон. И всё быстрей вперед.
Подковы стерты все и бьют больнее камни.
Из пасти льется кровь и вздох похож на хрип,
Но всадник, ловкий мой, мой стон не замечает.
Ночные небеса его взрезает крик.
Он выдохся! Он слез! И на колени встал.
Я ж телом всем упал - устало сердце биться.
Но вдруг услышал я - он в ухо мне шептал:
«Ты выдержал мой друг! Я здесь посмел родиться…»
Чуть приоткрыв глаза, я видел своды мира,
Местами средь него пылал огонь страстей.
Он напоил меня. Трепал меня за гриву-
Он стал мне, средь других, и ближе, и родней.
В разы я стал сильней. Хоть знал - он нас не мало
Загнал, в пути своем с заката на рассвет.
Я думал - я погиб. Но с ним вдруг время стало…
(Ох, скольких он загнал за сотни тысяч лет…)
В разы я стал сильней. Копытом мну я горы.
Когда дышу я вскачь – бьет из ноздрей огонь.
Теперь в мои бока он не вонзает шпоры-
Мы мчим сквозь сотни лет единым существом!
