Детские окраины

Непонятно что с тети-сониной нотной папкой,

Золотая осень и губы от яблок липки

Засыпает, себя находит в трамвайных парках,

Зарывает секретики возле чужой калитки.

Непонятно кто, очкастая, рост сто сорок,

Та, что мир постигает с катящихся с горки санок,

Улыбается близоруко, когда спросонок

Видит мамины руки. Но знает уже, что само-

совершенствование — пустой, но желанный призвук.

Знает, как смотреть сквозь льдинку — под этой призмой

Настоящей душой становится каждый призрак.

Не умеющая быть славной, но быть капризной

Для себя умеет. Примеряющая на вырост

Все фамилии мальчиков с острым и сладким жаром.

В первый раз покупает стыдно вино на вынос,

В первый раз понимает, что не получилось с жанром.

Не умеющая носить городскую моду,

В длинноватой юбке, в шарфе-мечте паяца.

На «люблю тебя» отвечает «не хочешь в морду?»

На «боюсь тебя» отвечает, что все боятся.

Да, короткую стрижку можно не трогать феном,

Да, в двенадцать ночи можно без провожатых.

Вырастающая чуть выше, чем можно феям,

Уходящая раньше, чем никому не жалко.

Непонятно, с кем мечтающая о детях,

За чужой любовью подглядывает сквозь щелку.

Чтоб мечтать потом, как вырастить, как одеть их,

Чтоб хоть как-то себя почувствовать защищенной.

На перилах метро разучивает сонаты,

Уступает места беременным, если просят.

Знает точно, как все не надо, а то, что надо

Не рассказывают, смеются, уходят в просинь.

Знает смерть, позор, безденежье, ужас, хаос,

Знает слабых, бомжей, предателей и женатых.

Знает теплые плечи юных и сладких хамов

Знает тех, кто редко рядом. Опять же надо

Говорить про счастье так, будто ты-то знаешь,

Сочинять сухие тексты с гортанным стоном.

И идти, обмотавшись шарфом. Сквозь это знамя

Светит горькое детство, изморозь, город сонный.

Город санный, тетя Соня, последний поезд,

До-минор сюиты Баха, кларнет и домра,

Мокрый город, золотая пурга по пояс.

Эти самые сладкие

Десять минут

До дома.