На пути

Мне пришлось заночевать почти на самом горном перевале, на правом берегу бойкой горной речонки.

Ночлег был выбран проводником с расчетом именно, чтобы иметь защиту от холодного северного ветра.

Охотник Артемий провел меня лишнюю версту, пока мы добрались до заветного уголка.
- Уютное место, - повторял он, утешая меня, так как я сильно устал и едва передвигал ноги. - Там, значит, промысловая избушка стояла.

По осени или зимой охотники ночевали...

Ну, теперь-то избушки нет, а место все-таки осталось.
Подъем по горному ущелью труден вообще, а уставшему человеку кажется бесконечным.

Неизвестно кем протоптанная тропинка постоянно теряется в камнях.

Ноги ступают неверно, дышать трудно, в висках стучит кровь.

А тут еще почти над самой головой несутся низкие осенние облака; кругом серо, и быстро надвигается длинная осенняя ночь.

Безымянная горная речка пробила себе дорогу по каменистому дну ущелья и несется вниз с глухим ропотом, точно сердится на те камни, которые загораживают ей путь.

Растительности на этой высоте уже совсем мало.

По скалам лепится только гарная ель, искривленная, низкая, точно сгорбившийся человек, который с трудом карабкается на эти каменистые кручи.

Самые камни покрыты разноцветными лишайниками; между камнями кой-где желтеет мох, и только изредка попадаются небольшие полянки, покрытые травой.

Настоящий лес остался далеко внизу - и густая трава, и цветы.

Между камнями топорщатся только мохнатые каменки да изредка покажется фиолетовый колокольчик; трава же сухая и жесткая, как в некоторых болотах.
- Ну, вот мы и дома! - проговорил Артемий, когда мы вышли на небольшую поляну.
Ночевать в горах под открытым небом не особенно приятно, но делать нечего, приходилось мириться.

Хорошо и то, что хоть не будет донимать холодный горный ветер.

Я присел на большой камень и смотрел, как Артемий разводил огонь.

Что может быть лучше огня, когда он горит в таком ущелье?

Это сама жизнь!

Сидя у себя дома, не оценишь в достаточной мере всех благодеяний, которые дает человеку огонь.

Недаром сложилась греческая легенда, что огонь был похищен с неба.

В данном случае костер не только согревал нас, но и освещал.

Я любовался всполохами красного пламени, расходившимися полосами света, то исчезавшими, то появлявшимися очертаниями ближайших скал, камней и деревьев.

Картина принимала фантастический характер, точно в какой-нибудь сказке.
- Вот мы и самовар на палочке поставим, - говорил Артемий, устраивая походный медный чайник над огнем. - Хорошо теперь чайку горяченького напиться... нет этого лучше: усталость как рукой снимет.
Я до того устал, что не мог даже отвечать Артемию.

Кажется, взял бы лег, протянул натруженные ноги да так больше и не вставал бы.

Даже горячий чай не соблазнял...

Артемий был привычный человек и по целым неделям мог ходить по горам.

Устроивши над огнем чайник, он сейчас же принялся устраивать походную постель: срубил две елки, очистил хвою и разложил мягкие зеленые ветки по земле.

Потом куда-то скрылся и вернулся с целой охапкой травы.
- Откуда это ты набрал травы? - удивился я. - Здесь такой травы не растет...
- А вот растет, барин.

Избушка-то стояла; ну, от нее и пошла всякая трава...

Это уж завсегда так бывает: где жилье, там и сорная трава растет.

В горах-то сама она не растет, а за человеком придет...

Сейчас видно, где стоянка была...

Тоже и трава разная бывает, как все равно и люди...

Одна трава сама идет и в гору, и под гору, а другая за человеком ползет.
Он выдернул из охапки несколько розовых цветов и показал мне.
- Вот этой травы здесь не было в третьем году, а теперь пришла, - объяснял он. - По ту сторону Урала ее много растет по степи, - татарским мылом называется.

Ну, там-то она у себя дома и другой вид имеет: высокая, цветы больше, а здесь она какая-то захирелая.

Трудно ей...
- Почему трудно?
- А как же?

Вот ты устал в гору подниматься, и травка тоже устает...

Она ведь тоже идет; ну, а тут ее и холодным ветром обдувает, и морозит, и водой горной смывает.

По ту сторону перевала этой травы совсем нет.

Немножко уж ей осталось идти...

Лет через десять переберется, а там, как спустится с горы, опять укрепится.
- И много таких трав, которые идут через перевал?
- Есть достаточно...

Только вот я не умею сказать, как они называются.

Бродишь по горам, ну, и примечаешь: тут одна трава, там другая, третья...

Степная трава сама по себе, горная трава сама по себе.

У каждой свой предел...

По ту сторону Урала ковыли, полынь, а здесь их нет.
- Как же трава через горы идет?
- Мудреное это дело, барин...

Может быть, другая травка не одну сотню лет переваливает через горы.

Где ветром семечко перенесет, где птичка поможет, где скотина, али человек...

В гору-то ей, ох, как трудно подниматься!

Ну, а под гору - живой рукой, потому вода сносит семечко.

Точно человек, эта самая травка: под гору-то куда легче спускаться.
Охота поневоле способствовала развитию наблюдательности Артемия, хотя он и не мог назвать многих растений или называл их местными именами, как "татарское мыло".

Меня этот разговор очень заинтересовал, и я внимательно рассматривал траву, принесенную Артемием.
Артемий приготовил чай, и мы долго сидели около огня.

Кругом было уже темно.

Горные ночи холодны.

Время от времени Артемий подбрасывал в костер хворост и сухие сучья, и пламя вырывалось красными языками.

Я улегся на приготовленную постель, прикрылся сверху охотничьим пальто и мечтал с открытыми глазами.
- Как речонка сегодня шумит,

Артемий!..
- А это она от осенних дождей разыгралась, барин.

Летом то пересыхает совсем, а теперь вот бурлит, точно настоящая река.

Много таких речушек сбегает с перевала...

Дальше-то вместе соберутся в озеро, а из озера уж настоящая река выбегает.

Много таких горных озер и глубокие...
Где-то прокуковала кукушка.

Артемий вслух считал кукованье и остановился на двенадцати.
- Еще осталось мне двенадцать годов жить, - заметил он. - Бабья примета...
- Ты веришь этой примете?
- Верить не верю, а бабы болтают...

Ну, барин, пора и на боковую.

И ты, поди, притомился за день-то.

Утро вечера мудренее...

Вот я тут на всю ночь топлива натаскал.

Около огонька-то как-нибудь перебьемся, только бы дождь грешным делом не пошел.
Расположившись около огня,

Артемий сейчас же заснул.

Слышно было, как он ровно дышал.

Я же лежал с открытыми глазами и мог только завидовать ему, потому что от сильного утомления, как говорится, сон был переломлен: хотелось спать, и что-то мешало.

В голове целыми вереницами тянулись самые разнообразные мысли.

Я смотрел на горевший огонь и прислушивался к шуму бурлившей в двух шагах речонки.

Куда она бежит, эта горная светлая вода?

С перевала она спустится в озеро, из озера выльется большой рекой, а там дальше попадет в Тобол, в Обь, в Северный Ледовитый океан.

На этом пути вода много поработает: будет сносить песок и камни, будет подмывать берега, будет вертеть мельничные колеса, понесет на себе лодки и барки, будет поить людей и животных и кончит тем, что там, на севере, превратится в ледяные горы.

Работа воды вообще громадная.

В течение тысяч лет она превращает целые скалы в песок и глину, делает громадные наносы и вообще изменяет видимую поверхность земли.
Мне вообще что-то не спалось.

Да и холодная эта осенняя ночь в горах.

Около огня грелся один бок, а другой мерз.

Нужно большую привычку, чтобы спать в такую ночь под открытым небом, и я долго поворачивался с боку на бок...
А безымянная речка все говорила и говорила...

Я вслушиваюсь в ее шепот, и вот мне кажется, что я начинаю разбирать отдельные слова.
- Скорее, скорее... - казалось, шептала вода, журча по камням. - Ах, как далеко мне бежать!

Нужно торопиться...

Скоро наступит зима, и можно замерзнуть где-нибудь на дороге.

Скорее, скорее...

Я уже не в первый раз делаю этот путь.

Добегу до моря, потом поднимусь кверху туманом, соберусь в тучи и вернусь опять сюда дождем или снегом.

Ведь я везде нужна: без меня все бы умерло.

Ах, скорее, скорее!..
- А я здесь полежу, пока ты путешествуешь, - лениво ответил большой камень, обросший лишайником. - Мне и здесь хорошо...
- Ах ты, лежебок, лежебок!..

Вот погоди, как-нибудь весной я тебя скачу под гору! - бормотала вода. - Я уже много таких камней стащила вниз...

Смешно даже смотреть, как тяжелые увальни кубарем летят под гору.

Пока до свидания!..

Скорее, скорее!..
- Мне эта вода много неприятностей наделала, - проговорило усталым голосом татарское мыло.
- И мне тоже... - тоненькими голосами ответили какие-то зеленые травки.
- Я давно иду оттуда, из степи... - рассказывало татарское мыло. - Там у меня был хороший друг - ветер.

Он разносил мое семя во все стороны.

Да...

А как я добрался до гор, и пошли неприятности.

Вот уже больше пятидесяти лет взбираюсь на перевал и не могу дойти.

По нескольку лет иногда торчу на одном месте, а то и назад приходится спускаться.

А все вода: то корни у меня подмоет, то все семя унесет под гору...

Вообще очень трудно, господа!
- Трудно, трудно, - ответила зеленая травка. - У тебя и вид такой усталый.

Впрочем, когда переберешься туда, через горы, там отдохнешь.
- Когда-то еще переберусь, братцы!.. - ворчало татарское мыло. - А вы куда?
- Мы тоже на ту сторону перебираемся помаленьку...

Ах, как трудно!..

Только бы перебраться...

Там, говорят, очень хорошо.
- Где это хорошо? - спросил худенький желтый цветочек, спрятавшийся меж камнями.
- А по ту сторону гор...
- Ну, я оттуда иду и могу сказать, что не особенно-то...

Я едва перелез через горы.
- А далеко еще до вершины?
- Порядочно...

Я не один шел, да другие отстали на полдороге.
Тут все заговорили разом, так что я не мог разобрать, в чем дело.

Больше всех волновалось татарское мыло.
- Не верьте ему! - повторяло оно с особенным азартом. - Я знаю, там хорошо...

Иначе не стоило идти так далеко.
- Вот увидим...

Да, увидим! - шептала скромная зеленая травка. - Недаром говорится, что там хорошо, где нас нет.

Уж пошли, так нужно идти...

Мы не какая-нибудь сорная трава, которой все равно, где ни расти.

У нас своя дорога... да!

А там увидим, что будет...
- А как у вас там, в степи? - спрашивал в свою очередь желтый цветочек.
- Ничего...

Как кому, - кто что ищет...
- Мне бы где-нибудь около болота поселиться, - мечтал вслух желтый цветочек. - Я люблю сырые места...
- Ну, в степи тебе, пожалуй, трудно придется, потому что там мало воды.

Там больше солонцы, а на них растут только ковыль да полынь...

Впрочем, эти желтые цветы везде проберутся.

Довольно нахальный народ...
Последнее замечание вызвало горячий спор, так, что я даже проснулся.

Да, все это был сон, но сон очень правдивый.

Уже светало.

Вершина горы была закутана густой мглой.

Огонь погас, и я чувствовал, что продрог до костей.
- Артемий, вставай!..
Опять весело загорелся огонь.

Артемий вскипятил воду в чайнике.

Мы на скорую руку выпили по стакану чаю и отправились на перевал - оставалась всего какая-нибудь верста.

Правда, приходилось карабкаться порядочно, обходить большие камни и вообще преодолевать большие препятствия.
- Ну и дорожка!.. - ворчал Артемий, зевая спросонья.
Наконец мы поднялись на самый перевал.

Небо несколько прояснилось, и можно было видеть далеко по ту и по эту сторону Урала.

Мы стояли на самой границе, отделявшей Европу от Азии.

Урал являлся громадным каменным порогом, через который с таким трудом азиатские растения переходили в Европу, а европейские в Азию.