Жарко!
Суслик – ванькой-встанькой
у дороги на виду.
Я иду с комсоргом Танькой,
речи дерзкие веду.
Мол, стишки-стихотворенья
о героях, о хлебах –
как со звездочкой печенье
у халтурщиков в зубах.
Что нужны иные фразы,
силой полные слова,
чтоб врезались, точно фрезы,
в круглую болванку лба!
Не бояться правды, солнца,
чтоб в райкоме на сей год
розовее поросенка
на столы не лег отчет…
С губ утерши пот соленый,
часики подняв к глазам,
Танька говорит серьезно:
– Так же выступишь и там!
Хорошо. Я в город еду.
Я к трибуне выхожу…
Только вот в минуту эту
смелых слов не нахожу.
Ледяной стакан хватаю…
мысли даже не связал…
на портреты я взираю
и смотрю в притихший зал…
И – помимо моей воли –
вдруг слова мои – умру!.. –
что-то там о шумном поле…
и о флаге на ветру…
Мол, у нас любой – Стаханов…
Смерть буржуям в их «раю»!
Я уже почти стихами
за трибуною пою!
И в президиуме важном
мне кивают: молодец!
Языком пустым, бумажным
шпарю я. Уже конец.
Что-то мямлю о героях,
о рассветах, о коровах,
что дела наши бессмертны…
перевыполним ужо…
И трещат аплодисменты.
Неужели хорошо?!
Нет, конечно. Стыдно… правильно…
Понимают все, что нет…
Так кончается собрание.
И народ идет в буфет.
Молча пью в сторонке пиво,
сигарет глотаю дым.
Улыбаюсь людям криво…
Что скажу я там, своим?!
1964
