Вот бывает — сидишь. Сычом на пне замшевом, мглистом, а может, на крыше машины, разговаривая с таксистом, а может, жуком с серебристыми крыльями у края кувшинки, а может, замерзшим усталым странником, вслушиваясь в какофонию вечеринки.
Сидишь — и не думаешь ни о чем.
Пока чужие стихи не заденут тебя плечом.
И сразу — в вихрь, водоворот случайных аллегорий.
До боли.
До боли.
До боли.
Когда тебя разложит, размажет, расхлябит на дроби, кусочки и доли —
следует помнить:
Ты — это собрание по крупицам будущего и мертвого, пар, поднимающийся от стручков папоротника болотного, миг, затухающий молча под бой железа, рев, наползающий вместе с тучами цвета проржавевшего напрочь обреза.
Мир — это матовый отблеск льняной картины, мы, непонятно кем назначенные портными, куб, перепутанный нами с клубком и скрипящий гранями, плач Водолея — повторяет, что раненый, раненый, раненый.
Все — это не более, чем простая структура циклов, но, прерываясь, становится больше, чем смех в самом бедном иглу, и как по камням и песку возвращаться босыми, если наш дом уж давно сожрала ледяная пустыня?
