Семь лет – это недолго.
Я за мою Рахиль
дольше служить обещался,
точных
мне не назначили дат и сроков.
То есть не знаю:
уже обманут,
или время не вышло,
на нем зарубку
трудно оставить –
течет водою.
Ушел хозяин,
и скот разбрелся,
праздное поле –
стоит под паром,
давно здесь не сеют,
давно бурьяном
позаросли тучные прежде пашни.
Хозяйство заброшено,
я один
пытаюсь его поддержать, но тщетно:
многие руки нужны,
моими
не сделать в хозяйстве и сотой доли.
Дом, хоть в низине,
дорог далеко,
все не в пустыне:
сюда заходят
старый погонщик,
ведя верблюда,
нищий бродяга
разжиться хлебом,
а будет удача –
так чем получше.
За обедом с ними
(котел похлебки,
вино, когда раздобыть удастся)
внимательно слушаю.
Врут, конечно,
я бы и сам, побродив по свету,
вот бы рассказывал
стал бы рассказывать: мол, видали
разные дива – и то и это.
Что говорить?
Не всегда же правду.
Всё же рассказы меня смущают;
с улыбкой лукавой
сквозь дым похлебки
(стоит на золе и не скоро стынет)
они говорят о каких-то новых
городах и странах,
проезжих трактах –
в юности я о таких не слышал.
Каждого спросишь:
а как хозяин?
Слышали? Знали?
А ответ молчанье.
Странно:
он был знаменит,
такие
люди не могут теряться в мире.
Только смеются –
в далеких странах
кто и слыхал о деревне вашей!
Зовут за собою,
в пути-дороги.
Добрые люди, и жаль, что с ними
нельзя мне пуститься
смотреть пустыни,
земли,
застроенные домами,
великие храмы,
в которых Богу
просторно слушать молитвы наши.
Нельзя мне сняться с этого места,
нельзя мне прежде, чем я исполню
договоренное,
чем награду
мне отдадут от щедрот Лавана.
