Между Лубянкой и Политехническим…

Между Лубянкой и Политехническим

стоял мой дом родной –

"Советский спорт".

Мой первый стих был горько

поучительным,

а всё же мой –

ни у кого не спёрт!

Я в том стихе разоблачал Америку,

в которой не бывал я и во сне,

и гонорар я получал по метрикам,

и женщин всех тогда хотелось мне!

И бабушка встопорщилась на внука вся,

поняв, что навсегда потерян внук,

и в краску типографскую я внюхивался,

боясь газету выпустить из рук.

Я сладко повторял "Евг. Евтушенко",

как будто жемчуг выловил в лапше,

хотя я был такой Несовершенко,

из школы Исключенко,

и вообще.

И внутренние штирлицы дубовые,

надеясь по старинке на "авось",

меня

там, на Лубянке, привербовывали,

стращали,

подкупали…

Сорвалось.

Тянул другой магнит –

Политехнический,

неподкупаем и непокорим,

не в полицейский воздух –

в поэтический.

Мое дыханье тоже стало им.

Там отбивался Маяковский ранено

от мелкого богемного шпанья,

и королём поэтов Северянина

там выбрали…

Не дождались меня.

Здесь "Бабий Яр" услышала Россия,

и прямо у сексотов за спиной

случились в зале

схватки родовые

С Галиной Волчек,

и со всей страной.

И, словно воплощённая опасность,

чаруя этих и пугая тех,

Москву трясла, как погремушку, гласность

в тебе, как в колыбели,

Политех!

Булат нам пел про Лёньку-Короля.

Кавказской чёрной тучей шевелюра

мятежными кудрями шевелила,

над струнами опальными паря.

И среди тысяч свеч,

в страданьях сведущих,

в ожогах слёз тяжёлых, восковых,

стоял я со свечой за моих дедушек

у стен Лубянки,

где пытали их,

А если и не создан я для вечного,

есть счастье –

на российском сквозняке

быть временным,

как тоненькая свечечка,

но у самой истории в руке.

Между Лубянкой и Политехническим

теперь стоит валун из Соловков.

А кем он был открыт?

Полумифическим

подростком из "сов. спортовских" портков.

Железный Феликс в пыль подвалов

тычется.

Я этому немножечко помог.

Между Лубянкой и Политехническим

вся жизнь моя…

Так положил мне Бог.