Оболочка не просит ещё воды,
А душа не желает ни вздоха воздуха.
Божий сын, мытарь, стрелочник, поводырь –
Я любитель ходить по воде как посуху.
На подопытной тверди девчонка есть,
Пеленает эфирность льняными косами.
Поощрять и наказывать – тяжкий крест,
Но не мне привыкать к перекатам с плёсами.
Движет ей – ошибается или врёт –
Безрассудная шалость лихой упрямицы.
Кабы ведала, душенька, наперёд,
Под какой парусиной по Лете сплавится…
Серо-бурые дни, голубой экран –
Ни собаки, ни дружбы, ни шёлка с пяльцами,
Ни мечты… Только пара дешёвых драм
И животных движений при овуляции.
Отражаясь в зрачках карамельных глаз,
Зреет сливовый сад, серебрится инеем.
И досадно, что нынче не праздник Спас,
А скорее, молитва к Усекновению.
Генетический сбой? Акушерский брак?
Выбор сумрачный повода, будто слизень, тих.
Всё равно врач напустит пещерный мрак
На известие с запахом хлорной извести.
Сам бы крикнул ей: «Мамочка, как же так!
Полюби, захоти, обогрей ладошками!»
Хоть не плотник, а папа мой – не рыбак,
Мне предписана жертва, и кости брошены.
Если сможешь поднять невесомость крыл,
Ворковать надо мной в инвалидном креслице,
Пробираться в колючесть терновых слив,
Знай, что жертвенник наш то горит, то теплится.
Я люблю тебя всякую, ты пойми.
Не дано в смертном теле узнать подробности.
Трудно душам без памяти быть людьми,
В море выборов личное решето нести.
Да. Планировал высечь огонь потерь –
Мироточат глаза, оживают пламенем.
Только в спелую сливу вползает червь.
Если хочешь воскреснуть душой теперь,
Будь по-твоему: «Мамочка, не рожай меня!»
