В Гурзуфе

Он был когда-то здесь; на склоне этих гор

Стоял он в царственном раздумьи; это море

Влекло его мечты в неведомый простор

И отражалося в подъятом к солнцу взоре.

На этом берегу, в соседстве диких скал,

Беглец толпы людской, лишь волн внимая шуму,

Свою великую в тиши он думал думу

И песни вольные в мечтаньях создавал.

Те песни разнеслись по свету, и доныне

В сердцах избранников они звучат… а он,

Певец земли родной, погиб, людской гордыней,

Отравой клеветы и завистью сражен.

В холодном сумраке безвременной могилы

На дальнем севере, под снежной пеленой,

Лежит он — и доднесь презренные зоилы

Святыню имени его сквернят хулой.

Но сердцу верится, что в царстве вечной ночи

Певцу невнятен шум житейской суеты;

Что, сквозь могильный сон, души бессмертной очи

Доступны лишь лучам бессмертной красоты;

Что, может быть, сюда, на этот склон оврага,

Где верные ему платан и кипарис

Под небом голубым и солнцем разрослись,

Где дремлют старые утесы Аю-дага, —

Певца святая тень приносится порой

Вдали земных сует, страстей, обид и горя,

Как некогда, смотреть в простор безбрежный моря,

С волнами говорить и слушать их прибой.

1894