Голова, мир, стрелки – всё кружится словно / веретено.
Лбом и носом прилипла к стеклу вагона. / Пора, аминь,
Но, сложив козырьком над бровями руки, / вгляделась в ночь,
Чтоб увидеть тебя и отсрочить разлуку / ещё на миг.
Ты стоял на перроне в дождя осколках, / так мил и люб:
Белый шарф на шее, пальто с высоким / воротником.
Что со мной ты сделал, какие струны, / скажи, молю,
Ты задел так нежно улыбкой юной – / да так легко.
В запотевших стёклах окна плацкарта / рассеян свет.
Не могу, не хочу понять, как меня ты / околдовал.
Я так ясно вижу в тумане, в дымке / твой силуэт
И глаза – глубокие и голубые, / ах, как Нева.
Чёрный зонт да бежевые перчатки: / ты весь – контраст.
Я намного старше; пусть скажут: сладок / запретный плод,
Пусть осудят грубо не знавшие счастья, / как мы на раз
С головой нырнули в забытой страсти / круговорот;
Как, меня покоривши подобно атланту – / любой ценой,
Ты к заветным мечтам, к сокровенным тайнам / провёл мосты.
Мы так тесно, до дрожи, до боли, до крика / слились в одно,
Подведя суету с ежедневной рутиной – / под монастырь.
Ты последние зёрна поэзии чистой / спас – на крови
На своей ты из них прорастил обелиски – / таков твой дар;
Невозможно разный: аристократичный / и строгий вид,
А за ним импульсивный и романтичный / живёт бунтарь.
Поезд тронулся. Вижу зелёные блики – / то запонки:
Раньше бронзовые, а теперь – в малахите. / Прошу, маши.
Благодарна, что дамбу тревоги сорвал ты / и мастерскИ
Нас укутал в лоскутное одеяло / твоей души.
Пять минут, как пропали огни перрона – / прошли века.
Всё смотрю в окно, и мне видеть больно / свои глаза,
Но я знаю: сквозь дождь, страшный ветер, холод / наверняка
Мне с письмом твоим уж летит – не голубь – / летит сапсан.
Между нами – незримые красные нити / сплетают ткань.
Без тебя, погляди, дорогой мой Питер, / дышу едва.
Вот и всё, утонула в тебе навечно. / Ну, что, пока.
Я живу в ожидании новой встречи. / Твоя, Москва.
