Еще светло. Но смех
я слышу истеричный.
Еще светло. Но все
истерзаны вниманьем.
Затменье будет, говорят. И кто-то спичкой
коптит себе кусок стекла, как в детстве раннем.
Еще светло. Бегут, смеясь, из школы дети.
Уходят с санками домой, уносят лыжи.
Еще светло. Но все равно на белом свете
там, в небесах, луна к светилу ближе, ближе.
И вот, смотрите…
– Ничего не вижу! Ярко!
– Нет, вы смотрите!
– Жжет глаза!..
– Но день тускнеет?!
– Да, да, темнеет наверху…
– Скупей огарка
чадит наш солнечный костер. И вдруг чернеет.
Галдят вороны. По дворам скулят собаки.
Как будто выключают свет
по зонам неба.
И вот уж мрак пошел ночной. И в зябком мраке
круг черный солнечный повис. Он вроде хлеба.
Вокруг сияют лепестки. Он как подсолнух…
иль сковородка на углях… Я понимаю –
что не навек… но все равно, как в снах бессонных,
в тревоге я лицо к зениту поднимаю.
В соседях плачут. Вон зажгла машина фары.
И вдоль шоссе все фонари включили срочно.
И тишина. Ни перебранки. Ни гитары.
– Да скоро ль кончится?!
– Еще минута.
– Точно?!
Как страшно? Что ж орбита медлит, завитая?
Али сломалось что-то там?!
– Но вот и сбоку
вдруг появилась… золотая запятая…
– Она растет! Ну, наконец-то! Слава Богу!.. –
И снова радостно свистят в кустах синички.
Собаки лают. И молчат в окошках дети.
– А я так вовсе не успел… сырые спички…
– А я смотрел – и ничего… живем на свете!
Чего боялись?! Все предсказано наукой.
Придет, уйдет, как вздох, короткое затменье.
Луна не бомба. Не пугайте, будто букой.
И астрономию читайте в воскресенье.
Все это так. Но грянет день – и каждый снова,
дела отбросив, став на пять минут невеждой, –
на астронома, на учителя седого,
который знает все, – придет смотреть с надеждой…
1989
