Земля трясется, может быть, не чаще,
чем век назад,
и так же, как тогда,
шатается людское счастье
и устанавливается беда.
О шаткости, о бренности, о тленности
разрушенные города
задумались — о том, о чем по лености
не думали, пока земля тверда.
Жилье внезапно потерявший житель
склонился перед натиском идей,
задумался:
всеблаг ли вседержитель?
Зачем ему мучения людей?
Но как столетие назад, тревога
о том, где спать, о том, что есть,
глушит сомнение в благоволенье бога,
откладывает прения: он есть?
Бог — высоко. До бога далеко.
Присутствие его неощутимо.
И трогая трехдневную щетину
рукой,
сгущенное вскрывает молоко.
