Стол

В сыром углу мой грозный стол

Стоит с надменностью монгола

На грузных тумбах, вросших в пол,

На тумбах, выросших из пола.
Я знаю, этот стол стоит

Века — с невозмутимым видом,

Суконной плесенью покрыт,

Как пруд в цветенье ядовитом.
С тех пор как хам за ним сидел

Времен Судейского Приказа,

Он сам участник черных дел —

Мой стол, пятнистый как проказа.
Потел и крякал костолом.

На стенах гасли блики зарев.

За настороженным столом

Указ вершили государев.
Но в раззолоченный камзол,

В глаза ханжи и богомола,

Плевала кровью через стол

Неистребимая крамола!

. . . . . . . . . . . . .
Мой друг — эмпирик. Он не зол.

Но вы представьте положенье —

«На грузных тумбах — грозный стол» —

Одно мое воображенье...
Он вышел некогда из недр

Древообделочного треста,

Был скверно выкрашен под кедр

И скромно занял это место.
Он существует восемь лет.

Разбит. Чернилами измазан...

Должно быть, так...

Но я — поэт

И верить в это не обязан!