Наутро будут зеркала разбитого куски
И в рюмке тридцать грамм твоей тоски.
***
И если, вдруг, придётся умирать,
То места нет надёжней чем кровать.
Фелиция
И пусть распахнуты все двери были, но
я влез в твой дом через закрытое окно,
(которое открыла, впрочем, тоже ты)
А в страшных снах моей Фелиции горят цветы,
и этот бессознательный пожар
на свет рождает злую птицу-жар,
она сжирает солнце и луну
и оставляет лишь одну звезду,
светящую сейчас в моё окно,
а в страшных снах моей Фелиции с тех пор темно.
В той череде навязчивых ночей
при свете электрических свечей
мы пили спирт и белое вино,
и я напоминал тебе Его,
от хитросвившихся в экстазе тел и глаз
за тридцать с лишним вёрст иконостас
упал, но красный треугольник на стене
как бы кричал, что смертен бог и что извне
нет ничего плюс точками на лбу
я обозначил гейшу, ты — дыру
от пули — мол — ничей.
А в страшных снах моей Фелиции бежит ручей,
в котором та спасается от чёрного крыла,
что полностью закрыло небосвод,
вспоров при этом облака живот
(освободив святую жидкость и
ей напьётся пять седьмых земли),
но только лишь она коснётся вод,
свернётся тот ручей в водоворот —
ты тонешь в обесцвеченной крови,
и твой передрассветный хрип полон любви.
***
Её найдут на берегу у самой кромки сна,
а через несколько минут свой трон займёт Весна.
