На Никольском царит полутьма.
Не кукует судьба. Раза два б ещё!
Никогда и не думал я, ма,
Что встречаться мы будем на кладбище!
Душат слёзы. Шепчу невпопад:
- Спи себе! Все долги твои розданы.
Перед ликом твоим сто лампад
Воссияли вечерними звёздами.
Доторчал до сверчков-скрипачей –
Всё никак от тебя не уеду я.
Помнишь, как на чигольский ручей
Мы ходили, неспешно беседуя?
Поливали до самой зари
Кабачки, топинамбуры, ландыши...
Говори, обо всём говори,
Что легло в одиночестве на душу!
Голос-песня, всё краткое – дли!
Жаль, недолгая вышла распевочка...
Он такой же, как в давние дни,
Голос твой, постаревшая девочка!
Сиротой ты росла от войны,
Без вины у людей виноватая,
Так тебя и довёл до сосны
Чёрный век, шаг железный печатая.
Всё ж старались о горьком забыть,
Да и я – уподоблюсь ли нытику?
Но мою умеряла ты прыть,
Чтоб не лез я в большую политику:
“Баре как-то поладят, сынок,
Ты ж задаром загубишь головушку!
Нынче снова лизание ног
Входит в моду, да лить будут кровушку”.
Мама, на уши мне макарон
Не навешают, шли б они к лешему!
Мне бы – на станционный перрон
Да к углу, твою старость пригревшему!
Пять минут от перрона ходьбы –
Обнимались при встрече в порыве мы...
Как тебя обижали жлобы
В этом доме с плакучими ивами!
Я им руки хотел обломать,
Дать им в морду за злые их гадости...
До седин, моя бедная мать,
Ты не знала покоя и радости.
Лишь теперь обрела ты покой,
Убежав на погост от обидчичков.
Хорошо, что всегда под рукой, –
Наедимся пасхальных куличиков!
Светит в душу стеклянное дно,
Только, сердце хмельное, не выскочи!..
А таксисту – ему всё равно –
Я последние отдал полтысячи.
(17 июня 2005)
