Ночным захлебнувшись соком

Ночным захлебнувшись соком,

Бессонница бьет в висок мой

Вопросами о высоком

По классике — например:

Бывает ли жизнь на Марсе?

На шею ко мне комар сел

И пьет мою биомассу

Нахально, без всяких мер.

Грузиться, пожалуй, хватит.

И лучше заснуть в кровати,

Проснуться в рассветной вате,

С улыбкою до бедра.

Ведь утро еще не скоро.

И с пола глядит с укором

Любимой чашки осколок,

Уроненный из ведра.

А может, мне сон приснится,

Где в небе блестят зарницы,

Где флюгер поет синицей, —

Казалось, простая жесть.

И будет вокруг красиво,

И буду кричать: «Спасибо!»

Не хмуриться что есть силы

И взглядом траву не жечь.

Нет, не будет нынче сна, роль моя уже ясна, и опасна, и трудна, и, конечно, не видна. Не с бутылкою вина напиваться допьяна, не плясать потом, чтоб в тучу от стыда ушла луна. Ночь нежна, а я одна.

Я рассказываю сказки старому креслу, скоро оно замурлыкает и полезет обниматься со мною всеми своими четырьмя ногами.

А еще жила однажды в аквариуме рыба. Не золотая, а темно-синяя, только лицо у нее было зеленое и печальное. Печальное — потому что рыба хотела стать птицей, а в аквариуме было не разбежаться и не взлететь. Но однажды, хозяева взяли рыбу с собой на море. На Черное. И наклонили аквариум случайно. А рыба разбежалась и выпрыгнула, чтобы в полете превратиться в птицу.

А жизнь счастливая штука, так что она и правда превратилась.

В пингвина.

И обнаружила, что жарко и хочется кушать. А если кушать, то рыбу. А рыбу она есть не могла из сострадания. И умерла от огорчения.

А потом ученый нашел этого пингвина, доказал, что в Черном море они водятся, и получил большую премию и жил долго и счастливо.

А в мире творится осень, время плохое,

А я становлюсь колючей, как каланхоэ.

Сухие листья и даже вино — сухое.