— Итак, я летел с двадцать третьего этажа…
Мюнхгаузен посмотрел на своих слушателей. Они
сидели, ухмылялись и не верили ни одному его слову.
И тогда ему захотелось рассказать о том, что у него
на душе, о том, что его давно печалило и волновало.
— Я летел и думал,- заговорил он так правдиво и искренне,
как не говорил никогда.- Земля, думал я, в сущности,
неплохая планета, хотя не всегда с ней приятно
сталкиваться. Вот и сейчас она тянет меня к себе, даже
не подозревая о возможных последствиях. А потом, когда
я больше не смогу ей противиться, она спрячет меня,
как прячет собака кость. Прячет, а после сама не может
найти. Земля тоже не сможет меня найти — если станет
искать когда-нибудь…
Мюнхгаузен опять посмотрел на слушателей. Они
по-прежнему ухмылялись м не верили ни одному его слову.
И ему стало грустно — так грустно, что он величественно
поднял голову и небрежно окончил рассказ:
— Я задумался и пролетел свою конечную остановку.
Только это меня и спасло.
