Я пишу при луне. Освещает луна белый лист. На листе капля крови. Рядом капля текучих чернил. Помню время, когда от тебя всегда уходил беглым шагом, торопясь уничтожить каприз, заставляющий вскоре вернуться. Прошла пара лет и теперь, по утрам ты готовишь молочный омлет, вкусный чай или кофе, гренки и бутерброд, и пророчишь счастливую жизнь на еще одну жизнь вперед. И я верю. Пусть будем две жизни долгие жить. Твою и мою. И про третью не забывай - нашу - горькую, сложную, вкусную как каравай из пшеничного хлеба. Останется только вином запить и упасть опьяненными средь простыней бледно-розовых, белых, цвета небес. Пролежать в них как минимум тысячу дней, а потом убежать в какой-нибудь лес... Ты так сильно этого хочешь - я знаю. Я тоже хочу поскорее оставить кошмары, людей, города. Но пока что придется послушать, как я кричу, посреди лунной ночи проснувшись от мрачного сна. Вытираю промокший лоб, собираю волю в кулак, пару раз затянусь сигаретой (одной на двоих), возвращаюсь в постель. Скажешь, что я - дурак, потому, что не смел разбудить. Но у них (у кошмаров) есть странная, злая черта: тот, кто будит того, кто кричит и рыдает во сне, забирает кошмар себе. Скажешь ты: - Ерунда. Я отвечу: - Прости, в моем сне ты жива, а я - нет. И мне горче обиды на свете нигде не найти, чем позволить себе умереть раньше, чем ты; чем позволить тебе безудержно, долго страдать от того, что когда уходил, не посмел тебя взять с собой. Лучше пусть ты умрешь в одиночку, в полях предрассветных иль где-то в дремучем лесу - - лучше так, чем останешься вся в слезах. И поверь, умирать я тебя на своих руках отнесу. Буду волком выть, буду письма гневные слать небесам, отобравшим важнейшую часть меня. До скончания дней буду это скончание ждать. Если нужно - найду и в зловонном аду тебя. Я пытался так долго тебя тащить за собой в мир тоски и собственной меланхолии... Теперь же, в моей груди распустились магнолии, и я смело пошел в мир любви. С тобой.
