Пробудился от грохота градин
по железу, по дереву, по
всей земле, заработавшей за день
лишь усталость, да множество ссадин,
да тревогу в пожарном депо.
Возникай, лебединая стая,
из глубин ледяного яйца.
Засти солнце цветущего мая,
дай мне голос, по звездам читая
Валерик и Любовь мертвеца.
В каждой мыши, включая летучих,
в каждой рыбе, сопернице шхун,
в той козе, что на скальные кручи
скачет мимо светящейся тучи,
отозвались кликун и шипун.
Матерь Божия, ты ли не рада
на краю ойкумены, вдали
раздарить леденцы звездопада
убежавшим из шумного града?
Глад отшельничества утоли.
О, не надо сиделок и нянек —
верен твой материнский покров,
сладок твой глазированный пряник.
Все не так, но не тонет «Титаник»,
гору льда в небесах расколов.
Обновлюсь ли, как молодец в чане,
или выпаду за волнолом, —
прерывает глухое молчанье
лебедей легендарных ячанье
в замороженном ливне ночном.
ОБЪЯВЛЕНЬЕ
В том городе он требовался вечно,
безостановочно и бесконечно,
всегда, при всех,
не глядя на предвестья роковые
и реки древней крови, каковые
Сукко, Су-Псех.
В том городе, который голяком
шатался день и ночь, кровь с молоком,
сто раз разрушен, столько же основан,
неоднократно переименован,
кликушей Клио к вечности влеком.
Там называли музыку живой
за то, что в забегаловке любой
понтийский грек с собачьей головой
выл на луну и лаял на прибой.
Там обитали древние герои,
но мы отметим беженцев из Трои.
А тот, который требовался там,
отсутствовал,
скитался по другим местам
и что-то там
предчувствовал.
Ударил шквал, каких бывает мало,
и полис пал, закончились пиры,
на этот раз его совсем не стало,
снесло с горы.
Существовали темные века,
которых было девять или десять,
и место стало плоским, как доска,
ни поразбойничать, ни почудесить.
Лишь издали посматривала Троя
на свой переселенческий десант,
лишь объявленье с башни долгостроя
гласило: требуется музыкант.
2006
