Я хотел бы родиться во всех странах,быть беспаспортным, к панике бедного
Да,всеми рыбами быть во всех океанахи собаками всеми на улицах мира.
Не хочу я склоняться ни перед какими богами,не хочу я играть в православного хиппи,но я хотел бы нырнуть глубоко-глубоко на Байкале,ну а вынырнуть, фыркая, на Миссисипи.
Я хотел бы в моей ненаглядной проклятой вселеннойбыть репейником сирым — не то что холеным левкоем.
Божьей тварью любой, хоть последней паршивой гиеной,но тираном — ни в коем и кошкой тирана — ни в коем.
И хотел бы я быть человеком в любой ипостаси:хоть под пыткой в тюрьме гватемальской,хоть бездомным в трущобах Гонконга,хоть скелетом живым в Бангладеше, хоть нищим юродивым в Лхасе,хоть в Кейптауне негром, но не в ипостаси подонка.
Я хотел бы лежать под ножами всех в мире хирургов,быть горбатым, слепым, испытать все болезни, все раны, уродства,быть обрубком войны, подбирателем грязных окурков —лишь бы внутрь не пролез подловатый микроб превосходства.
Не в элите хотел бы я быть, но, конечно, не в стаде трусливых,не в овчарках при стаде, не в пастырях, стаду угодных,и хотел бы я счастья, но лишь не за счет несчастливых,и хотел бы свободы, но лишь не за счет несвободных.
Я хотел бы любить всех на свете женщин,и хотел бы я женщиной быть — хоть однажды...
Мать-природа, мужчина тобой приуменьшен.
Почему материнства мужчине не дашь ты?
Если б торкнулось в нем, там, под сердцем, дитя беспричинно,то, наверно, жесток так бы не был мужчина.
Всенасущным хотел бы я быть — ну, хоть чашкою риса в руках у вьетнамки наплаканной,хоть головкою лука в тюремной бурде на Гаити,хоть дешевым вином в траттории рабочей неапольскойи хоть крошечным тюбиком сыра на лунной орбите:пусть бы съели меня, пусть бы выпили —лишь бы польза была в моей гибели.
Я хотел бы всевременным быть, всю историю так огорошив,чтоб она обалдела, как я с ней нахальствую:распилить пугачевскую клетку в Россию проникшим Гаврошем,привезти Нефертити на пущинской тройке в Михайловское.
Я хотел бы раз в сто увеличить пространство мгновенья:чтобы в тот же момент я на Лене пил спирт с рыбаками,целовался в Бейруте, плясал под тамтамы в Гвинее,бастовал на
Рено», мяч гонял с пацанами на Копакабане.
Всеязыким хотел бы я быть, словно тайные воды под почвой.
Всепрофессийным сразу. И я бы добился,чтоб один Евтушенко был просто поэт, а второй был подпольщик,третий — в Беркли студент, а четвертый — чеканщик тбилисский.
Ну а пятый — учитель среди эскимосских детей на Аляске,а шестой — молодой президент, где-то, скажем, хоть в
Леоне,а седьмой — еще только бы тряс погремушкой в коляске,а десятый... а сотый... миллионный...
Быть собою мне мало — быть всеми мне дайте!
Каждой твари — и то, как ведется, по паре,ну а бог, поскупись на копирку, меня в самиздате напечатал в единственном экземпляре.но я богу все карты смешаю. Я бога запутаю!
Буду тысячелик до последнего самого дня,чтоб гудела земля от меня, чтоб рехнулись компьютерына всемирной переписи меня.
Я хотел бы на всех баррикадах твоих, человечество, драться,к Пиренеям прижаться, Сахарой насквозь пропылитьсяи принять в себя веру людского великого братства,а лицом своим сделать — всего человечества лица.
Но когда я умру — нашумевшим сибирским Вийоном,—положите меня не в английскую, не в итальянскую землю —в нашу русскую землю на тихом холме, на зеленом,где впервые себя я почувствовал всеми.
