Воробей Воробеич и Ерш Ершович жили в большой дружбе.
Каждый день летом Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:
– Эй, брат, здравствуй!..
Как поживаешь?
– Ничего, живем помаленьку, – отвечал Ерш Ершович. – Иди ко мне в гости.
У меня, брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь.
Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками, водяными козявками…
– Спасибо, брат!
С удовольствием пошел бы я к тебе в гости, да воды боюсь.
Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу… Я тебя, брат, ягодами буду угощать, – у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика.
Ты ведь любишь сахар?
– Какой он?
– Белый такой…
– Как у нас гальки в реке?
– Ну вот.
А возьмешь в рот – сладко.
Твою гальку не съешь.
Полетим сейчас на крышу?
– Нет, я не умею летать, да и задыхаюсь на воздухе.
Вот лучше на воде поплаваем вместе.
Я тебе всё покажу…
Воробей Воробеич пробовал заходить в воду, – по колена зайдет, а дальше страшно делается.
Так-то и утонуть можно!
Напьется Воробей Воробеич светлой речной водицы, а в жаркие дни покупается где-нибудь на мелком месте, почистит перышки и опять к себе на крышу.
Вообще жили они дружно и любили поговорить о разных делах.
– Как это тебе не надоест в воде сидеть? – часто удивлялся Воробей Воробеич. – Мокро в воде, – еще простудишься…
Ерш Ершович удивлялся в свою очередь:
– Как тебе, брат, не надоест летать?
Вон как жарко бывает на солнышке: как раз задохнешься.
А у меня всегда прохладно.
Плавай себе, сколько хочешь.
Небойсь летом все ко мне в воду лезут купаться… А на крышу кто к тебе пойдет?
– И еще как ходят, брат!..
У меня есть большой приятель – трубочист Яша.
Он постоянно в гости ко мне приходит… И веселый такой трубочист, – всё песни поет.
Чистит трубы, а сам напевает.
Да еще присядет на самый конек отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю.
Душа в душу живем.
Я ведь тоже люблю повеселиться.
У друзей и неприятности были почти одинаковые.
Например, зима: как зяб бедный Воробей Воробеич!
Ух, какие холодные дни бывали!
Кажется, вся душа готова вымерзнуть.
Нахохлится Воробей Воробеич, подберет под себя ноги да и сидит.
Одно только спасение – забраться куда-нибудь в трубу и немного погреться.
Но и тут беда.
Раз Воробей Воробеич чуть-чуть не погиб благодаря своему лучшему другу – трубочисту.
Пришел трубочист да как спустит в трубу свою чугунную гирю с помелом, – чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу.
Выскочил он из трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться:
– Ты это что же,
Яша, делаешь-то?
Ведь этак можно и до смерти убить…
– А я почем же знал, что ты в трубе сидишь!
– А будь вперед осторожнее… Если бы я тебя чугунной гирей по голове стукнул, – разве это хорошо?
Ершу Ершовичу тоже по зимам приходилось несладко.
Он забирался куда-нибудь поглубже в омут и там дремал по целым дням.
И темно, и холодно, и не хочется шевелиться.
Изредка он подплывал к проруби, когда звал Воробей Воробеич.
Подлетит к проруби воды напиться и крикнет:
– Эй,
Ерш Ершович, жив ли ты?
– Жив… – сонным голосом откликается Ерш Ершович. – Только всё спать хочется.
Вообще скверно.
У нас все спят.
– И у нас тоже не лучше, брат!
Что делать, приходится терпеть… Ух, какой злой ветер бывает!..
Тут, брат, не заснешь… Я всё на одной ножке прыгаю, чтобы согреться.
А люди смотрят и говорят:
Посмотрите, какой веселенький воробушек!» Ах, только бы дождаться тепла… Да ты уж опять, брат, спишь?..
А летом опять свои неприятности.
Раз ястреб версты две гнался за Воробьем Воробеичем, и тот едва успел спрятаться в речной осоке.
– Ох, едва жив ушел! – жаловался он Ершу Ершовичу, едва переводя дух. – Вот разбойник-то!..
Чуть-чуть не сцапал, а там бы – поминай как звали.
– Это вроде нашей щуки, – утешал Ерш Ершович. – Я тоже недавно чуть-чуть не попал ей в пасть.
Как бросится за мной, точно молния!
А я выплыл с другими рыбками и думал, что в воде лежит полено, а как это полено бросится за мной… Для чего только эти щуки водятся?
Удивляюсь и не могу понять…
– И я тоже… Знаешь, мне кажется, что ястреб когда-нибудь был щукой, а щука была ястребом.
Одним словом, разбойники…
II
Да, так жили да поживали Воробей Воробеич и Ерш Ершович, зябли по зимам, радовались летом; а веселый трубочист Яша чистил свои трубы и попевал песенки.
У каждого свое дело, свои радости и свои огорчения.
Однажды летом трубочист кончил свою работу и пошел к речке смыть с себя сажу.
Идет да посвистывает, а тут слышит – страшный шум.
Что такое случилось?
А над рекой птицы так и вьются: и утки, и гуси, и ласточки, и бекасы, и вороны, и голуби.
Все шумят, орут, хохочут – ничего не разберешь.
– Эй, вы, что случилось? – крикнул трубочист.
– А вот и случилось… – чиликнула бойкая синичка. – Так смешно, так смешно!..
Посмотри, что наш Воробей Воробеич делает… Совсем взбесился.
Синичка засмеялась тоненьким-тоненьким голоском, вильнула хвостиком и взвилась над рекой.
Когда трубочист подошел к реке,
Воробей Воробеич так и налетел на него.
А сам страшный такой: клюв раскрыт, глаза горят, все перышки стоят дыбом.
– Эй,
Воробей Воробеич, ты это что, брат, щумишь тут? – спросил трубочист.
– Нет, я ему покажу!.. – орал Воробей Воробеич, задыхаясь от ярости. – Он еще не знает, каков я… Я ему покажу, проклятому Ершу Ершовичу!
Он будет меня поминать, разбойник…
– Не слушай его! – крикнул трубочисту из воды Ерш Ершович. – Все-то он врет…
– Я вру? – орал Воробей Воробеич. – А кто червяка нашел?
Я вру!..
Жирный такой червяк!
Я его на берегу выкопал… Сколько трудился… Ну, схватил его и тащу домой, в свое гнездо.
У меня семейство, – должен я корм носить… Только вспорхнул с червяком над рекой, а проклятый Ерш Ершович, – чтоб его щука проглотила! – как крикнет:
Ястреб!» Я со страху крикнул, – червяк упал в воду, а Ерш Ершович его и проглотил… Это называется врать?!
И Ястреба никакого не было.
– Что же, я пошутил, – оправдывался Ерш Ершович. – А червяк действительно был вкусный…
Около Ерша Ершовича собралась всякая рыба: плотва, караси, окуни, малявки – слушают и смеются.
Да, ловко пошутил Ерш Ершович над старым приятелем!
А еще смешнее, как Воробей Воробеич вступил в драку с ним.
Так и налетает, так и налетает, а взять ничего не может.
– Подавись ты моим червяком! – бранился Воробей Воробеич. – Я другого себе выкопаю… А обидно то, что Ерш Ершович обманул меня и надо мной же еще смеется.
А я его еще к себе на крышу звал… Хорош приятель, нечего сказать.
Вот и трубочист Яша то же скажет… Мы с ним тоже дружно живем и даже вместе закусываем иногда: он ест – я крошки подбираю.
– Постойте, братцы, это самое дело нужно рассудить, – заявил трубочист. – Дайте только мне сначала умыться… Я разберу ваше дело по совести.
А ты,
Воробей Воробеич, пока немного успокойся…
– Мое дело правое, – что же мне беспокоиться! – орал Воробей Воробеич. – А только я покажу Ершу Ершовичу, как со мной шутки шутить…
Трубочист присел на бережок, положил рядом на камешек узелок со своим обедом, вымыл руки и лицо и проговорил:
– Ну, братцы, теперь будем суд судить… Ты,
Ерш Ершович, – рыба, а ты,
Воробей Воробеич, – птица.
Так я говорю?
– Так! так!.. – закричали все: и птицы и рыбы.
– Будем говорить дальше.
Рыба должна жить в воде, а птица – в воздухе.
Так я говорю?
Ну, вот… А червяк, например, живет в земле.
Хорошо.
Теперь смотрите…
Трубочист развернул свой узелок, положил на камень кусок ржаного хлеба, из которого состоял весь его обед, и проговорил:
– Вот, смотрите: что это такое?
Это – хлеб.
Я его заработал, и я его съем; съем и водицей запью.
Так?
Значит, пообедаю и никого не обижу.
Рыба и птица тоже хочет пообедать… У вас, значит, своя пища.
Зачем же ссориться?
Воробей Воробеич откопал червячка, значит, он его заработал, и, значит, червяк – его…
– Позвольте, дяденька… – послышался в толпе птиц тоненький голосок.
Птицы раздвинулись и пустили вперед Бекасика-песочника, который подошел к самому трубочисту на своих тоненьких ножках.
– Дяденька, это неправда.
– Что неправда?
– Да червячка-то ведь я нашел… Вон спросите уток, – они видели.
Я его нашел, а Воробей налетел и украл.
Трубочист смутился.
Выходило совсем не то.
– Как же это так?.. – бормотал он, собираясь с мыслями. – Эй,
Воробей Воробеич, ты это что же, в самом деле, обманываешь?
– Это не я вру, а Бекас врет.
Он сговорился вместе с утками…
– Что-то не тово, брат… гм… да!
Конечно, червячок – пустяки; а только вот нехорошо красть.
А кто украл, тот должен врать… Так я говорю?
Да…
– Верно!
Верно!.. – хором крикнули опять все. – А ты все-таки рассуди Ерша Ершовича с Воробьем Воробеичем.
Кто у них прав?..
Оба шумели, оба дрались и подняли всех на ноги.
– Кто прав?
Ах вы, озорники,
Ерш Ершович и Воробей Воробеич!..
Право, озорники.
Я обоих вас и накажу для примера… Ну, живо миритесь, сейчас же!
– Верно! – крикнули все хором. – Пусть помирятся…
– А Бекасика-песочника, который трудился, добывая червячка, я накормлю крошками, – решил трубочист. – Все и будут довольны…
– Отлично! – опять крикнули все.
Трубочист уже протянул руку за хлебом, а его и нет.
Пока трубочист рассуждал,
Воробей Воробеич успел его стащить.
– Ах, разбойник!
Ах, плут! – возмутились все рыбы и все птицы.
И все бросились в погоню за вором.
Краюшка была тяжела, и Воробей Воробеич не мог далеко улететь с ней.
Его догнали как раз над рекой.
Бросились на вора большие и малые птицы.
Произошла настоящая свалка.
Все так и рвут, только крошки летят в реку; а потом и краюшка полетела тоже в реку.
Тут уж схватились за нее рыбы.
Началась настоящая драка между рыбами и птицами.
В крошки растерзали всю краюшку, и все крошки съели.
Как есть ничего не осталось от краюшки.
Когда краюшка была съедена, все опомнились и всем сделалось совестно.
Гнались за вором Воробьем да по пути краденую краюшку и съели.
А веселый трубочист Яша сидит на бережку, смотрит и смеется.
Уж очень смешно всё вышло… Все убежали от него, остался один только Бекасик-песочник.
– А ты что же не летишь за всеми? – спрашивает трубочист.
– И я полетел бы, да ростом мал, дяденька.
Как раз большие птицы заклюют…
– Ну, вот так-то лучше будет,
Бекасик.
Оба остались мы с тобой без обеда.
Видно, мало еще поработали…
Пришла Аленушка на бережок, стала спрашивать веселого трубочиста Яшу, что случилось, и тоже смеялась.
– Ах, какие они все глупые, и рыбки и птички.
А я бы разделила всё – и червячка и краюшку, и никто бы не ссорился.
Недавно я разделила четыре яблока… Папа приносит четыре яблока и говорит:
Раздели пополам, – мне и Лизе (сестра писателя. – Ред.)».
Я и разделила на три части: одно яблоко дала папе, другое – Лизе, а два взяла себе.
