АРМЕЙСКАЯ САГА.

гл. 1. Призыв. май-76. Первые шаги

Владимир Озерянин

«Моя служба в СА»

(срочная)

Призыву май-76 посвящается.

...Кто не был,тот будет,кто был, не забудет...

28 февраля 1976 года нам, группе пацанов в количестве 30 человек, вручили дипломы с записью - фельдшер. Так как такая мужская группа в нашем училище была единственной, т.е. десятки лет ни до нас, ни десятки лет спустя таких групп не было, то практически 100% педагогический коллектив, в течение четырех лет был крайне озабочен, как дотянуть это «стадо баранов» до финиша. «Стадо баранов» - постоянное любимое сравнение - выражение руководительницы нашей группы - Ореховой Александры Георгиевны. Как я уже сказал, «стадо» состояло из тридцати штук. А овечек (т.е. будущих медицинских сестер) примерно около шестисот, «переменного» состава. Кому приходилось бывать в медицинских учебных заведениях, те видели, что форма одежды обучающихся, ежедневно - белые халаты.

Теперь представьте, тридцать, так и хочется повторить вверху приведенное сравнение, но мы так оскорбительно о себе не думали, в общем, пацанов, примерно по шестнадцать лет, оторванных от пап и мам, не обученных стирке белья, лишенных современных стиральных «Тайдов». Но как требовалось в выписке о зачислении, привезли с собой, новенькие, мамами накрахмаленные и отутюженные на 1 сентября (1972 год) халаты. Проходит 1-я - 2-я неделя обучения - халаты черные и рваные. Педагоги в ужасе, пытаются заставить нас стирать - после стирки они выглядят ничуть не лучше. Читатель возможно спросит, а девочки зачем?! Правильно, мы кинулись к ним. Кое-кому один - два раза постирали, затем стали отнекиваться, ссылаться на занятость, а то и клянчить шоколадки. Ну а мы же в основном салаги, да и времена сорокалетней давности, особенно на периферии - не то, что сейчас секс-подготовка с детского сада. В общем, дамы нас стали игнорировать. И стали мы похожи на привидения в темно-серых балахонах. Задумался педагогический коллектив,и кого-то прошибла идея. Так как группа вроде, не простая, а спецгруппа, набрана по заказу Министерства обороны, то кинулись в ноги к военкому.

Внимание читатель, первый мой контакт с

людьми при погонах, хотя и виртуальный. Военный комиссар недолго думал:

- В форму их!

- А в какую? – спросила директриса училища.

- Ну, если нельзя полностью в военную, то хотя бы в стилизованную под нее.см.ФОТО:Занятие с нашей группой по НВП.

Замечу, что училище абсолютно гражданское. Но придумали; - зеленая офицерская сорочка с галстуком и темные брюки, черные ботинки - для теоретических занятий в классах и аудиториях. Все практические занятия в лечебных учреждениях, по-прежнему - в халатах, с сохранением всех выше перечисленных проблем по ним, до самого концы обучения.

С тех пор военком постоянно, минимум один раз в месяц вызывал всех нас в военкомат. Проводил построения, смотры внешнего вида. И что нас больше всего тогда раздражало - заставлял коротко стричься.

Еще пару штрихов о моих первых контактах с армией. Был в нашей группе Дима Цымбалюк. Его старший брат служил фельдшером в недалеко расположенной от училища части. И вот одна из первых случайностей - закономерностей в моей дальнейшей службе - жизни. Генсек, "дорогой" Л.И.Брежнев в том же 1972 году, году нашего поступления в училище, ввел в ВС СССР, «золотой фонд», - институт прапорщиков - мичманов.

И в скором времени брат Цымбалюка получил это звание. Где-то в конце третьего курса, случайно разговорившись со старшим Цымбалюком, мы узнали, что нам, будущим фельдшерами, для того чтобы получить «золотые звезды» прапорщика, необходимо всего-то прослужить два года срочной (безупречной) службы. Затем без всяких предварительных учебных заведений, а всего лишь подав рапорт и оформив документы - получить погоны, должность, и 180 рублей в месяц! Баснословная, по тем временам сумма. Оклад врача по окончании медицинского института в гражданской системе - 110 рублей, фельдшера - 69 рублей. Я специально, при случае поинтересовался - оклад главврача ЦРБ-186 рублей.

Как выражался великий полководец, А. В. Суворов, (об этом я прочитал где-то намного позже) - «Заманивай, ребята, заманивай!» эти слова он кричал, когда его солдаты под напором превосходящих сил противника, спасались бегством.

Так и в нашу армию основная масса офицерского состава, прапорщиков и военнослужащих по контракту, пришла и приходит исключительно заманенная меркантильным интересом. Соответственно сбежав с гражданки.

Попутно узнаю. Что этот оклад может быть увеличен ровно вдвое, если попасть служить в одну из групп Советских войск за границей. Мечта отложилась в серой прослойке глубоким рубцом.

И еще на эту тему,в начале четвертого курса, среди ребят, поползли почему-то

глухие, полушепотом слухи, что сын нашей директрисы, с большим трудом и благодаря высоким покровителям, поступил после 11 классов, в Военно-медицинскую академию в г. Ленинград. И что самое интересное туда можно поступать оказывается и после медицинского училища, и с дипломом фельдшера со срочной службы, а что самое невероятное - в звании прапорщика, учиться шесть лет с сохранением все того же оклада в 180 рублей!

Вторая тайная мечта, которую даже было страшно вспугнуть дерзкими мыслями,поступить и закончить эту академию, еще глубже застряла в мозгу.

Дипломы получили. За все групповые и частные «заслуги» в течение четырех лет, руководство училища запретило проводить нам официально выпускной вечер. Сложились по десятке, и на 300 рублей, по тем временам (1976 год) в одной из комнат общаги, тихо и мирно сами себе устроили проводы, до утра разошлись и разъехались кто куда. Старались не подвести свою маму. А. Г. Орехову, так, как вся группа ее уважала искренне, несмотря на вначале приведенные «оскорбления» с ее стороны, но мы все осознали, что они справедливы и заслуженные многократно. Добавлю к этому, что наша руководительница, была дочерью офицера, полковника. В возрасте сорока, не замужем, без детей, от отца видимо много переняла. Относилась к нам строго, но справедливо, и с уважением. Лично мне ее методы воспитания в дальнейшем помогали, и не раз.

На третий день по выпуску я заторопился в свой РВК, становиться на воинский учет. Слегка волновался. Призыв был на носу, затаенные мечты напоминали о себе. Меня почему-то направили на прием непосредственно к военкому. Постучался в кабинет.

- Да! - Захожу, небольшой кабинет со стойкой-перегородкой. Молодой майор, приветливо улыбаясь, поднялся навстречу, поздоровался за руку, представился: майор Гусев.

Я так же расслабился, представился, подал свои документы. Товарищ майор, полистав документы, выразил свое удовлетворение, тем, что я получил образование, и в армию иду не каким-нибудь, как он выразился, зачуханным стрелком - гранатометчиком, а дипломированным специалистом.

-В армии фельдшера нужны, и вы молодой человек, будете призваны в первой партии, и, скорее всего, будете направлены служить в Германию. Сердце радостно екнуло. Я покраснел, заменьжевался, так как будто он прочитал мои потаенные мысли. Поблагодарил за доверие и убыл домой. На дворе стояло 3 марта 1976 года.

24 апреля 1976 года в 9 утра почтальон, мне лично, вручил повестку. Видимо, будучи заранее психологически, готовым, к получению подобного приглашения, реакция была относительно вялой. Участился пульс, минут на 10, перед глазами промелькнуло короткое время работы и быта в гражданской жизни, чувствуя, что если и вернусь в нее, то очень и очень не скоро. Сообщил родителям, о том, что завтра в 12 дня нужно быть в РВК.

К проводам готовились, поэтому все что необходимо, (а мероприятие совпало с пасхой), было подготовлено. Ночь была напряженной, но еще молодой организм, легко справился с нагрузкой. Похмеляться в дорогу не стал.

Куда положено прибыл без опоздания, через пару часов переехали на сборный пункт ОВК. Как оказалось, из тридцати человек нашей группы в училище, одновременно на сборный пункт прибыли семнадцать. Практически все кто был из нашей области. Неожиданной встрече были рады все без исключения.

По обнимались, порасспросили друг друга, где кто, чем это время занимался. Кто-то намекнул, что неплохо было бы окропить встречу. А так как все без исключения были с похмелья, то никто возражать не стал. Но ни у кого ничего с собой не осталось ни грамма. На проходной наши сумки шмонали и буквально на глазах у честного народа разбивали об бетонную стену и асфальт бутылки, банки и т.д.…Там, в углу,стоял насыщенный запах самогона различного разлива и казенки.

Прозвучала очередная команда на построение. К нашей шеренге подошел майор Гусев:

-О, Озерянин! Ты здесь?

Я обрадовался еще одной почти родной душе:

- Так точно, товарищ майор! Он мне тоже улыбнулся.

- Ну что мужики, через полтора часа отправка, как смотрите на то чтобы попрощаться?

Мы не поверили своим ушам.

- Вы что серьезно, товарищ майор, - спросил кто-то в пол голоса из шеренги.

- Абсолютно серьезно - ответил военком.

- Деньги есть у всех, полагаю?

- Так точно - снова в пол голоса, но уже всей шеренгой.

- Быстро соберите по пять рублей, и освободите чью-нибудь сумку - скомандовал майор.

Подходящая сумка оказалась у Степы Мартынюка, ее освободили.

- Кто смелый? Два человека за мной!

Смельчаками оказались Степа (потому что сумка его), да я (так как рядом стоял, да и майора знал только я). Товарищ майор провел нас через КПП, указал, где магазин, сам с нами не пошел. Водки получилось много. Две бутылки вручили военкому за идею и помощь. Но вся компания по прежнему стояла на плацу. Возникла проблема: как выпить? И здесь выручил майор Гусев:

- Становитесь вкруг, спинами внутрь, по очереди, по два человека заходите внутрь, выпивайте кто, сколько может, всей толпой изображайте просто беззаботную толпу новобранцев посреди плаца.

Получилось все в лучшем виде. На фоне десятков таких же групп- кружочков (от разных РВК), на нас никто не обратил внимания. Хотя по плацу шастало много офицеров и прапорщиков. С нами товарищ майор пить не стал, хотя мы настойчиво предлагали. Попрощался со всеми за руку. Прозвучала очередная команда: «Становись!». После чего нас пересчитали, сверили по спискам, дали команду: « По машинам!»

На вдруг повеселевшую и потяжелевшую группу молодняка снова никто внимания не обратил, видимо было не до нас. Больше, я лично майора Гусева никогда не встречал. На память от него, остался автограф в военном билете, и теплые воспоминания. Спасибо, товарищ военный комиссар. В дальнейшей службе практически не вспомнить ни одного эпизода, чтобы кто-то из командиров и начальников проявил заботу о подчиненном бескорыстно, не подолгу службы. Ранним утром мы прибыли эшелоном в славный град Славуту, Хмельницкой области.

Славута. Сборный пункт уже межобластного масштаба. База. Накопитель. Распределитель, перед отправкой куда-нибудь. От железнодорожного вокзала колонной повели в военный городок. Стоял густой туман, капало с веток деревьев, роса, чистейший воздух. Военные по одиночке, двигались в сторону городка в плащ - накидках и хромовых сапогах. Зашли на территорию части - широкий и длинный плац. Высокие двухэтажные казармы, оригинальные.

Такой военной архитектуры, в дальнейшем мне встречать не приходилось. Представьте себе залы в длину не менее 50 метров, и шириной до 25. Имитация коридора по середине двумя рядами колонн. От пола до потолка - минимум 4 метра. Кровати, расставленные в два яруса по ротно, кажутся на фоне размеров зала - миниатюрными, игрушечными. Кто-то сказал: «Казармы Екатерининские, это она строила их для своих кавалеристов». Может быть. Других мнений не поступало. У меня возникло чувство приобщения к истории славных предков. Тогда оно еще было нежное и искреннее.

В залах чисто, светло, свежо. Правда, в умывальниках и туалете, расположенных с торца этих казарм, был полный бардак привнесенный современными поколениями. Полы разбиты, залиты водой. До раковин умывальников и до унитазов нужно было прыгать по кирпичикам и доскам. Из кранов текло, унитазы забиты, сливные бачки сломаны, в санузле стоял нормальный русский дух, которого обычно ни одна вражеская сила не выдерживала. Здесь же, рядом, в подсобке, за рубль, механической машинкой, старая семитская морда, избавляла наши набалдашники от лишней растительности, подчистую, наголо. Даешь под Котовского!

На построении перед завтраком, нам сообщили, что ночью с 25 на 26 апреля умер МО СССР маршал А.А.Гречко. Лично в моей душе это сообщение посеяло какие-то смутные ощущения. Как же так, меня не успел призвать, а сам.... Потом я много раз читал и слышал о маршале много положительного. Завтрак. Обед. Ужин. Ничего более

удивительного, и отрицательного, в меню, в своей жизни ни до, ни после встречать не приходилось. Читатель может не поверить, а продовольственники тех лет будут, возможно, возмущаться, но это чистая, правда. Я в двух словах скажу только о первом блюде на обед. Бачок под первое, на десять человек. Чистая, повторяю, прозрачная пресная, кипяченая вода и один, один! Целый «лопух» - пардон - лист капусты. Десять голодных, молодых, здоровых желудков, обалдели. И это что же, так два года?!

Помню, единственное что было съедобным,

это груша в компоте (из сухофруктов). И то она досталась далеко не всем. После такого обеда многие побежали в солдатскую чайную. Там помещение было маленьким. Возле прилавка давка, столпотворение. Времени в обрез. На выходе в темном коридоре, местные «деды» отобрали у меня деньги и часы. Придя в свой взвод, я сообщил об этом своему сержанту. Описал по его просьбе внешность «грабителя» с помощью свидетелей. Надо отдать должное, сержанты довольно оперативно вычислили разбойников, и все отобранное, в течение максимум часа - полтора, было возвращено. После обеда нас построили и повели на вещевой склад переодеваться. До сих пор мы еще были в «гражданке». Склад, огромное хранилище. Толстый прапорщик открыл ворота, прямо на полу, посреди бокса, целые бурты шмоток. Горы п/ш* сапог, ремней, пилоток, портянок. Прапорщик, где на глаз, где по подсказке, в основном, размера обуви, быстро бросает очередному подходящему форму. Благо наладилась погода, поэтому прямо на улице перед складом проходит переодевание.

Пока идет получение формы, балуясь, рвем, режем, на бахрому свою гражданскую одежду (чтоб врагам не досталось). Начальник склада при этом успевает, с каким то сожалением приговаривать: «Повезло вам придурки! П/ш, юфтевые сапоги и кожаные ремни, выдают только тем, кто убывает за границу!» Для нас это не понятно: « А что носят те, кто служит в союзе?» - Чуть не хором задаем вопрос. «Х/б*, кирзуху* и ремни из кожзаменителя!» - отвечает представитель «золотого фонда». В душе мы порадовались за себя, как же, мы чуть ли не элита. Нас отобрали в лучшие войска, нам оказали доверие, нас одели в лучшее, что могла предложить Родина. Дальше произошла знакомая для всех новоиспеченных воинов ситуация, несколько часов (или суток), мы не узнавали друг друга.

Вечером, после ужина, сержанты, командиры отделений, обучали нас приводить форму в порядок, подгонять ее под себя, подшивать воротники, правильно наматывать портянки. По соседству с нашим взводом, разместился взвод призывников в ВДВ. Они надели тельняшки и голубые береты. На нас, пехоту, не обращали внимания, в разговоры не вступали, задирали носы, нас игнорировали. Я молча завидовал. Оказалось что мы не самые, и даже очень далеко не элитные. Но в этой голубой «элите», мне еще в дальнейшем предстояло прослужить многие годы.

После завтрака, состоявшего из пюре с полусгнившего, наполовину очищенного картофеля построение всех призывников без исключения. Кто-то из начальства длинно и невнятно объявил, где-то срочно нужно заменить кабель. Погрузка в ГАЗ-66. Увезли за город километров за тридцать. Кабель толщиной с большой палец, уже был растянут по местности на десятки километров. На одну лопату распределили по 50 метров траншеи, шириной на два штыка, глубиной на 1 метр.

Повезло тем, кого выбросили в полях. Нам достался участок в лесу. Пятьдесят метров сплошных корней и тупая лопата (топоров ни-ни). Весна была прекрасная. Днем до +25° и выше, ночью лужи слегка подмерзали. Разделись до пояса. Контролеры от связистов, бегают вдоль траншеи, замеряют ширину, глубину. Громко возмущаются, другие подразделения уже закончили, а вы тут копаетесь. Наши командирчики тоже им подпевают. Уточняем, а где уже закончили - то? А вон, показывают на пахоту. Понятно, слов нет. Возмущаться бесполезно. В обед, после многочисленных обращений к командованию, в термосах - подвезли питьевую воду, об обеде забыли. На сырой, некипяченой, теплой воде, где - то к 18°° мы свои участки траншеи закончили.

На следующий день, на построении, бесплатной и бессловесной рабочей силе объявили: «На склады РАВ*, грузить снаряды!» Привезли на склады. На КПП у всех отобрали зажигательно-курительные принадлежности, даже ощупали карманы. Прошли на территорию, которая показалась мне огромной. Нашему взводу досталось одно хранилище, на высоком фундаменте - рампе. По всей длине рампы с нее свисали десятки пар узеньких рельсов на 2 метра в длину. Открыли ворота боксов. Внутри на рельсах стояли небольшие тележки, с нагруженными на них ящиками со снарядами. Все чисто, аккуратно, даже изящно. К рампе подъезжает УРАЛ, свисающие концы рельс ложатся ему в кузов. Наша задача, нежно толкая тележки, заводить их в кузов. И так спокойно работали где-то часов до 12 дня.

*х\б- хлопчатобумажный.

*кирзуха- сапоги из кирзового дермантина.

*РАВ-ракетно-артиллерийского вооружения

гл. 2. Дармовая раб. сила.

Загрузили машин с десять. Снаряды возили, на какое то регламентное обслуживание. Мы с утра видели рядом с проходной, подобие конвейера. Женщины-рабочие что-то там выкручивали - закручивали в головках снарядов, протирали их.

Но вот стали мы загружать очередной кузов. Тележками, которые стояли на рельсах, загрузили пол кузова (водитель старослужащий строчной службы) отъехал и делая маневренные движения, стал резко подавая назад, подъезжать к очередной паре рельс. Пар восемь глаз, включая какого-то майора службы РАВ, прапорщика - начальника хранилища и нас немых исполнителей тупо разинув рты, смотрели на эти уже приевшиеся маневры.

Но тут вдруг произошло то, что заставило разинуть рты до предела. Глаза у всех округлились как у лемуров. Потому что на фоне гробовой тишины, один из заостренных концов рельсы вместо того чтобы аккуратно лечь на доски дна кузова, с хорошо всем слышным, характерным треском вошел в один из ящиков со снарядами. Куда там немой сцене из ревизора! Мы салаги не испугались, не успели. Только через 20-30 минут пришел страх, когда прапорщик объяснил, что от взрыва одного снаряда могла произойти детонация и взрыв всех снарядов в кузове, а от этого взрыва, по цепи, взрыв всех хранилищ....

Рельса не дошла до капсуля 1,5 см. Мы сами осторожно заглянули в этот ящик, после майора. Водиле-мудиле, товарищ прапорщик тут же надавал по шее и его куда - то потащили. Нашу группу резко сняли с объекта, показали перед мордами кулак, предупредив о молчании и отправили в казарму.

«А сегодня вы будете работать на складах ГСМ!» - объявили утром, рабам империи на следующий день. На проходной, как и накануне у всех отобрали огнеопасные предметы. Нашей группе из пяти человек была поставлена задача, отрыть за день котлован под очередную в этой линии, цистерну на 40 тонн. Копали мы на совесть. Как и все что ни делает молодежь в первые дни службы. Два солдата и лопата - заменяют экскаватор. Незадолго до обеда уже заканчивали котлован, отрытый по всем указанным начальством параметрам.

Стояла жара. Одной из сторон котлована был бок предыдущей цистерны. Весь в потеках бензина, грунт пропитан, воздух напоен парами ГСМ. Нас от этих испарений дурманит. Давно хочется курить, но все терпят. Равняем углы, подбираем последние комки земли. Вдруг почти все одновременно замечаем, что Федя Чухта, прикуривает си-га-ре-ту! Все как один, с ревом и лопатами кинулись на него. Он с идиотски невинным выражением морды лица, быстро, слюной на ладони, затушил бычок.

Мы по-прежнему в группе все еще были в фельдшерском составе. « А что я, а что - ну забыл, ну извините мужики» - обычное блеяние придурка. «А как ты пронес спички, сигареты?» «А меня никто не спросил, не проверил и т.д.» все из той же серии солдатского дебилизма. Вот здесь мы уже испугались по настоящему. За каких-то, пару дней уже дважды чуть было не упорхнули в небеса в прямом смысле, не только душой, но и с бренными останками.

- Становись! Равняйся! Смирно! Товарищ полковник! Личный состав, в коллективе... готовящийся к отправке в группу Советских.... по вашему приказу.... доложил.... - так начался очередной день. Перед строем оказался полковник, в полевой форме, в меру широк в плечах, высотой полтора метра с фуражкой.

-Сынки! Е... вашу мать! - хлестнуло по нашим ушам.

- Вы, отправляетесь на защиту передовых рубежей нашей любимой социалистической Родины, б...дь. Вам Родина, б...дь, оказала высокое доверие....

Строй как улей загудел. Дальше я не слышал и не слушал. Я был убит, как на складах РАВ и ГСМ. В очередной раз. Я был поражен. Мы, конечно, были далеко не святые. Учились в зачуханых школьных и задрыпанных училищных, а не в пажеских корпусах. Наш слух, на уровне нашей среды, был давно закален. Но ни родители дома, ни педагоги в учебных заведениях, ничего подобного никогда, боронь Бог, себе не позволяли. А тут, как оказалось в последствии, полковник, заместитель командующего армией, начальник политического отдела, сорока пяти лет, по возрасту годящийся всем нам стоящим в строю в отцы. Это был очередной шок от столкновения с реальной армией. В дальнейшем я буду еще много говорить о так называемых замполитах

- политруках, а нынче с позволения сказать «воспитателях».

После ""отеческого"" напутствия нас начали собирать в дорогу. Снова эшелон. Остановка, аэродром Озерное, Житомирской области. На взлетную полосу вывели в семь утра. Ночью еще раз похолодало, лужи на бетонке прихватило стеклом. Мы в своих п/ш на голое тело, беспомощно оглядываясь, дрожа от холода пытались прижаться друг к другу. Перед посадкой, старшой, который нас сопровождал, объявил

- пилотки снять, в них выложить все оставшиеся деньги, ценности, часы - они, мол, вам там ни к чему, солдату не положено, а мы все это, напишите адреса, отправим вам домой. Денег, часов, даже цепочек — было еще много, судя по наполненным пилоткам.

Ложь! И откровенный, не прикрытый грабеж. Естественно никто и не думал кому-то чего- то отправлять. Я лично вычистил из карманов немного, около сотни рублей, часы оставил. Сотня - это как потом оказалось - около трехсот марок ГДР, ох как бы они мне там пригодились. В очередной раз, пользуясь нашей безграмотностью, нас надули. Но здесь замполитов конечно и близко не было. Они об этом просто «не подозревали».

С ревом зашел на посадку, с длинным, узким туловищем - ТУ-134. По трапу спустились представители ДМБ-май-76 - выпуска ""фирмы-ГСВГ». Первое что бросалось в глаза - все, щегольски одеты. Масса значков на груди, «парадки» подогнаны, как влитые. Брюки клеш - со вставными клиньями, каблуки на ботинках точеные, удлиненные. У каждого аккуратные чемоданчики, со всевозможными надписями и обклеены переводными красотками.

Смотрелись красиво и впечатляюще. Они были счастливы. Мы поглядывали на них с завистью и тоской. Но вот их построили, надо полагать в последний раз, перед уходом с аэродрома. И тут в их коробке прошло какое-то оживление. В сторону нашей колонны полетели брючные ремни, сопровождаемые криками дембелей: «Вешайтесь сынки! Хватайте ремни, они вам очень пригодятся для этого дела! Х…й вы доживете до нашего праздника!» И т.п.

С этими напутствиями нас начали по быстрому загонять на борт. Настроение сами понимаете, еще резче «поднялось» вниз. В салоне согрелись. Солнце заглянуло в иллюминаторы, и закравшийся в душу страх слегка оттаял. Взлетели. У кое-кого что-нибудь еще сохранилось типа корки хлеба в вещевом мешке, поделили, перекусили. По радио предупредили, полет будет продолжаться 1 час 50 минут. Высота 10000 метров.

Осмотрелись на своих местах. В хайках подлокотников было полно всяких галунов, ниток, шевронов. Выяснили причину. Дембеля во время полета перешивали себе лычки. Кто-то не хотел домой являться ефрейтором, лучше рядовым. Кто-то из рядового перекрашивался в младшего сержанта или даже сержанта, чтобы перед домашними по выпендриваться, и т.д. эта тема будет еще затронута, и не раз.

Пейзаж с иллюминатора, благодаря прекрасной погоде, был изумительный. Редкие облака не мешали с высоты десяти километров просматривать просторы Родины, а затем и стран социалистического лагеря. Время - май. Изумрудно-зеленые, бескрайние поля. Но вот почему-то запестрели мелкие полоски, квадратики, уголки. Что такое? А! Так это же мелкособственническая, держащаяся зубами за свои мелкие наделы, никак не хотящая идти в колхоз - ПНР (Польша). У-у-у! кулаческое отродье. Так нам заложили в мозги с детства.

Но вот снова перелетев водный рубеж (Одер) - пошли большие земельные квадраты и прямоугольники. Ну, это понятно, кооперативная ГДР, молодцы, вот это друзья. Они как и мы, (просто колхозы, у них обозвали кооперативами - а так все как у нас), а вот эти пшеки-поляки.... И зачем им собственная земля? Ну не хотят понять своего счастья в колхозе, и хоть ты им кол на голове теши.

гл. 3. Ну здравствуй, заграница!

Самолет зашел на посадку. Аэродром «Темплитц». Все на выход. Температура окружающей среды +28°С. А каких то пару часов назад, замерзали. Резкий контраст. Сразу же хочется снять куртки, что мы и делаем, пока нами вроде никто не командует. Сирень в цвету. Воздух насыщен благоуханием сосны, березы, сирени, по краям взлетки цветет ежевика.

Ты смотри, так у этих «нехороших» немцев, извечных врагов, земля один в один как и на нашем полесье, Волыни. И сосны и березки того же цвета и роста. И трава и песок такой же. Ну, здравствуй, здравствуй вражеско-дружеская Германия. «Навеки»Froind-Schaft - Фройндшафт. « В колонну по четыре! Становись! Равняйсь! Смирно! Вольно. На ЖД вокзал, шагом марш!»

ЖД вокзал. По рельсам шустро бегает маленький паровозик, пыхтя удушливым дымом и посвистывая. О таких паровозиках «кукушках» мы слышали от дедов и отцов. А тут, вот они живые. «А говорили нам что ГДР - «высоко развитая страна» » - сказал кто-то в строю. «С высоко развитой индустрией и технологией» - вторит ему голос еще - « а они от нас отстали навсегда!» «Посмотрите на этот паровоз - у нас таких уже давно нет, а вот смотрите, смотрите -легковушка едет, да она хуже нашего жопорожца-горбатого!» Мимо проехал «Трабант».

- Э, много вы придурки понимаете!» - осаждает нас сопровождающий прапорщик. - У немцев просто дефицит горючего, у них нет нашей нефтяной Тюмени, вот они и пашут на своем буром угольке, с целью экономии. И «Трабант» - очень выгодная, экономичная малолитражка.

С нашей стороны возражений не последовало. Снова эшелон. Поехали, теперь уже по немецкой земельке. Намаявшись, практически все уснули. 8 вечера показывали часы на вокзале «Франкфурт - на Одере». Пока все выстроились - уже 9°°. Идем строем, по словно вымершему городу. Стемнело, населения на улицах в отличие от наших городов, практически никого нет. Ставни в особняках закрыты наглухо. «Это что - 45 год? Они что от нас попрятались?» «Нет» - в ответ - «Это у них так принято, они рано встают. А кто желает расслабиться - сидят по гаштетам. По улицам зазря не шляются».

Цокаем по красивой брусчатке. «Время скажи» - просит Вася Коптюк. На ходу достаю спрятанные в пистончик* часы, спотыкаюсь, роняю, быстро подбираю с этих каменяк часы. Стекло вдрызг, стрелки стоят

дыбом. «Пошел бы ты Вася!» - заворачиваю их в бумажку, кладу просто в карман. Авось еще стекло поставлю.

Очередной накопитель, пересылка. Казармы немецкие, добротные. Нары деревянные, широкие, двухъярусные. Наверное, с Бухенвальда и Заксенхаузена завезли, очень уж похожи. Речи о матрасах нет, на голые доски! Рюкзаки под голову! Обувь не снимать, вашу мать! Подъем в 5 утра. Отбой! Свет потух. Не знаю, кто как, но я вырубился сразу. Подъем в 5 утра не порадовал, вставать не хотелось, бока намял, и нельзя сказать что выспался. Умылись, побрились. На завтрак. В столовой дикое столпотворение. Завтрак оказался приличным. На плац! Плац показался огромным. Посередине трибуна с микрофоном. Нас фельдшеров отвели в крайний правый угол.

Удачно, в тени деревьев. Солнце уже припекает. Разрешили сесть на свои худые баулы. Плац - экзотика. Восточный базар. Рынок рабов. Впервые в жизни вижу весь Советский Союз в сборе, на лицо. Узбеки, таджики, киргизы, грузины, армяне, чеченцы, осетины, казахи, мордвины, татары, русские, туркмены, коми … и мы хохлы тут. В 9°° начинается работорговля, в прямом смысле слова. Мозги, мышцы и зубы нам, в отличие от средневековых покупателей, предварительно осмотрели на многочисленных медицинских комиссиях.

И это правильно. Сейчас, на этом солнцепеке, торговцам в погонах было намного проще. За пару тысяч лет, цивилизация в этом отношении на месте не стояла. Им не было нужды разглядывать нас в живом виде. Медицинская форма 25-ю, плюс краткие характеристики личного дела, давали возможность быстро отобрать необходимый товар. Отобрав по карточкам нужный по количеству и качеству военнообязанных, товарищ выходил на трибуну и по микрофону, через мощные усилители звучала фамилия: рядовой Кривопупов! (Голопупенко) и т.п. - к трибуне!

Тысячи ушей, напряженно прислушивались в ожидании вызова. Набрав необходимую партию, рабовладелец в офицерских (прапорщицких) погонах спешно уступал место у микрофона очередному коллеге. Отобранных по быстрому грузили в ГАЗ-66-е, Уралы,и увозили к месту дислокации частей.

Наша группа в принципе никуда не торопилась. Но и перспектива снова спать на Бухенвальдских нарах не радовала. Вальяжно подошли прапорщик и два сержанта в голубых беретах и тельняшках. Нам, сидящим практически на асфальте, глядя снизу вверх, они показались тремя богатырями. «Вы чьи будете, хлопцы?» - спросил прапорщик. «Мы медики, фельдшера, вы отбираете в десантники? Возьмите нас, не пожалеете, товарищ прапорщик!» - залепетали мы на перебой.

Прапорщик, а за ним и сержанты, стали оценивающе нас разглядывать. «Нам фельдшера действительно нужны, но только двое, всех забрать не сможем, да и не имеем права» - сказал прапорюга. «Вот ты и ты» - указал он пальцем на Петю Кухту и Олега Тверезовского, - «Ваши фамилии и военкомат». Они представились. Через полчаса мы уже в темпе прощались с однокашниками. Они ушли в отдельную воздушно-десантную бригаду, дислоцировавшуюся в г. Котбус.

После этого, видимо покупатели в канцелярии услышали о группе фельдшеров и месте их прозябания на плацу, товар ходовой, потому что нас не вызывая к «позорному столбу» - трибуне, стали расхватывать как горячие пышки, кого куда прямо на месте, в нашем углу. Не успевали даже толком пожать друг другу руки. Вот подошла и моя очередь окончательно определиться, на какой галере быть прикованным к веслу.

- Рядовой Озерянин?!

-Я!

- Рядовой Мартынюк!

-Я!

- Рядовой Коптюк!

-Я!

- Ко мне! Нехотя подходим.

- Я старший лейтенант Холодов, вот ваши документы, следуйте за мной.

За углом, в метрах пятидесяти ГАЗ-66. В кузов, поехали!» Куда-то прибыли среди ночи. Казарма, двухъярусные кровати. Быстро спать. Подъем 6°°. «Фельдшера выходи! За мной, с вещами, шагом марш!» - все тот же старший лейтенант Холодов.

Как оказалось, мы переночевали в автороте Недлитцкой артиллерийской дивизии, в городе Потсдаме. А идем за старшим лейтенантом в медицинскую роту дивизии, метров триста от автороты. Много людей служило в этих славных местах, и не дадут мне соврать, обо всем, что я собираюсь описать в дальнейшем.

Прибыли к серому, мрачному, как и все здания вокруг, трехэтажному, не блещущему архитектурными излишествами корпусу.

*пистончик- специальный карманчик на поясе армейских брюк. Для хранения личного жетона.

гл. 4. Знакомство с местом службысм.ФОТО:Левое крыло здания медроты. Вход в приемное отделение, кабинет командира, на первом этаже. Второй этаж столовая для больных и переход в стационар.

Вот товарищи солдаты, вы и прибыли к месту вашей дальнейшей службы,

- объявил Холодов.

- Сейчас подойдет старшина роты и объяснит ваши дальнейшие действия.

-Ну, явились голубчики, вашу мать! Почему небритые, мятые, таку вашу мать!Рядом с ним крутился какой то киндер-кнехт*.

- Младший сержант Иванов! Перед нами стоял прапорщик, судя по роже, недавно прибыл с бодуна.

-Я!

-Пусть бросят сидоры в кубрик и бегом в строй, на завтрак!!!

Позавтракали, голодные вернулись назад.Потому что холодная гречневая каша без подливы, не пролазила в глотку. Пришлось проталкивать ее таким же прохладным чаем с хлебом без масла.Общий завтрак уже закончился полчаса назад. Поэтому нам дали то что наскребли на кухне по сусекам.

Стоим в общем ротном строю.

- Майский призыв, выйти со строя. Вышли.

- Я младший сержант Иванов, ваш командир отделения. До конца КМБ - я ваш царь, бог, и воинский начальник.Именно так и заявил.

Перед нами стоял мальчик, ростом 160 см. казалось моложе нас по возрасту, т.к. на лице полное отсутствие растительности (через пару дней моясь в душе, убедились, что и на лобке тоже). Со смешным акцентом, при очень правильном русском произношении. Чуть позже узнали, национальность, - мариец. Очень оригинальный был человечек. С принципами оловянного солдатика. Его не зря назначили через год службы проводить курс молодого бойца с нами. Это был образцовый ходячий устав. Над ним, как поговаривали, даже никто уже не подшучивал, это было бесполезно, он этого не понимал.

Зато мы скоро, очень скоро, благодаря ему узнали всю прелесть службы по уставу.

Но для начала вернемся к привязке на местности, выражаясь языком артиллеристов, т.к. служить по большому счету я попал в артиллерию. И очень крупного калибра. И так ГДР. Искусственно созданное социалистическое государство на немецкой территории. Город Потсдам, культурная столица Германии, пригород столицы города Берлина. Видимо в старые добрые времена он, этот город начинался как дачный поселок, загородная резиденция прусских королей. Но так как в описываемое время город оказался пригородом искусственно созданного Западного Берлина, а вокруг последнего по всему периметру бетонная стена, то чтобы попасть в Восточный Берлин нужно объехать вокруг стены километров 40-50.

Сам город очень красивый. Королевские парки и дворцы, старые и новые кварталы. Наш Ленинград может и красивее, но эти немцы, берут верх чистотой и порядком. С позволения читателя на описании красоты города я подробнее остановлюсь где-нибудь впереди, а сейчас нет времени, младший сержант Иванов подал команду строиться! Артиллерийская дивизия, четырех-бригадного состава, две бригады в Потсдаме со штабом и спецподразделениями - на окраине города в районе Недлитцштрассе, а две бригады в Камышах. Так на русском языке для простоты произношения назвали г. Карл- Маркс - Штадт (КМШ). Это километров двести южнее от Потсдама.

По месту расположения дивизию называют Недлитцкой. Одну бригаду называют верхней, вторую соответственно нижней. Между ними по средине штаб дивизии, со всеми спец. подразделениями включая (ОМедр), отдельную медицинскую роту. Общую для всех спецов солдатскую столовую, продовольственный склад, плац, общагу для офицеров и прапорщиков, военторговский магазин, киоск «Союзпечать»,

большой химгородок и общую для всех спецов мусорку. Все это достаточно компактно, все рядом.

Здания, как и все что вокруг, досталось в наследство от прусской армии. Добротные, каменные, трехэтажные. Одна из них переоборудована под медицинскую роту. Левая половина первого этажа: 1) приемное отделение; 2) физкабинет; 3) клиническая лаборатория; 4) рентгенологический кабинет; 5) кабинет командира части. Через перегородку правая половина: 1) четыре спальных (кубрика) комнаты на десять коек каждая; 2) оружейная комната; 3) ленкомната; 4) в одном конце коридора умывальник, в другом туалет; 5) бытовая, сушилка; в этом же отсеке - аптека. Второй этаж: 1) терапевтическое отделение; 2) хирургическое отделение с операционным блоком; плюс все необходимые подсобные помещения, плюс столовая с кухней для больных. Третий этаж: 1) бактериологическая лаборатория; 2) тайная комнатка для встречи высокопоставленных гостей; 3) фотолаборатория - все это одна треть этажа. За глухой перегородкой в других двух третьих небольшая общага для своих офицеров и прапорщиков.

Кто там точно жил, я не вникал, но самое опасное для нас и неудобное, то, что там жил старшина роты - прапорщик Сукинцов. Так как получалось, что практически круглые сутки он был на месте. Ему для службы, это было очень выгодно и удобно. Чердачное помещение занимали: вещевой склад; кинозал; спортзал; аптечный склад. И для завершения - еще огромное подвальное помещение: в правом углу подвала еще один аптечный склад с дезсредствами, баллоны с кислородом и закисью азота - закрывался на решетчатую арматурную дверь; химический склад; бельевой склад; музыкальная студия и много других помещений неизвестного мне назначения. В левом конце подвала было еще одно помещение на уровень ниже - теплопункт, в котором сходились магистрали теплотрасс с всякими запчастями и вентилями.

Длина подвала 70 метров. От этого помещения в разные стороны расходились просторные тоннели. О них я еще скажу пару слов позже. Вокруг здания медицинской роты - большой, но годами плохо ухоженный сквер. С тыльной стороны - дворик с неплохим газончиком, посреди которого был работающий фонтанчик, а рядом бронзовая скульптура в натуральную величину обнаженная девушка с олененком на коленях (или козленком). Такая себе немецкая Аленушка с братцем Иванушкой. Солдаты всей округи приходили фотографироваться с ней в обнимку. Я, почему относительно детально описал место своей дислокации? да потому что практически с каждым помещением и территорией связан ряд эпизодов.

Теперь попытаюсь по порядку описать действующие лица. Командир части капитан (чуть позже майор) Феоктистов. Крайне неприятная личность, с суровым взглядом и квадратной, как волчий капкан челюстью. С нами, солдатами практически никогда не общавшийся. Врачи. Начальник хирургического отделения: старший лейтенант Козлов, старший лейтенант Дусалиев - ординатор, старший лейтенант Холодов - ординатор. Начальник терапевтического отделения - капитан Аббасалиев, дерматолог - старший лейтенант Ульрих, старший ординатор - капитан Гайдунко. Других пофамильно за 40 лет уже забыл, рентгенолог, бактериолог, начальник приемного отделения и т.д. Фельдшера - прапорщики и сверхсрочники. Они по графику ходили дежурными по части.

*киндеркнехт(нем.)-мальчик-солдат.

гл. 5. Курс молодого бойца.

Призыв солдат в нашу часть происходил примерно следующим образом:

Ежегодно весной набирали фельдшеров и водителей на санитарные автомобили. А каждую осень набирали солдат без образования на должности санитаров и снова же водителей. Получалось очень интересное кино. В суть, которого никто из командования части не вникал, или вникали, но старательно делали вид, что не замечают ничего особенного. Кто из военнослужащих читает эти строки, уже догадался о сути разговора. А суть такова.

Адская спираль «дедовщины» в этой части была закручена, наверное, где-то в конце сороковых, и отшлифована до блеска современниками. Когда в роту пришли мы, на должности «дедов» выдвинулся призыв санитаров. Они полтора года страдали под гнетом предыдущих фельдшеров, и вот наступил их праздник. Жертвы для мщения, в виде нерасторопных овечек, прибыли в полном составе. Фельдшера же, которые прослужили год, сами только что вздохнули на полную грудь.

Только что, в званиях старшин, ушли их гнобители. Они уже год ждали, когда придет свежая струя и подменит их на службе, а они уж отдохнут. Санитары, которые прослужили полгода, это вообще гиены, они только что вырвались полуживые из пасти крокодилов, и рады, что на их место прибыли свежая кровь. На должности санитаров обычно набирали там, на «рынке рабов» во Франкфурте, тех, кто никому был не нужен, с образованием максимум восемь классов, со степенями ограничения, (СО) четыре и ниже.

Правда, в основном русскоязычные. В конкретном нашем случае, четверо вуйков из «полонины»* и двое «москалив». Дело в том, что для срочной службы они были действительно (на наш взгляд, несмотря на то, что нам уже было по девятнадцать) перестаревшие, они попризывались с просрочкой, на момент описываемых событий им было по 23-24 года. Это один их факторов их злобы. Им уже пора молодых галичан - волчат, дома растить, а они вынуждены еще стоять на тумбочке и шваброй (размахивать), полы драить.

Стержневой «дед» роты - рядовой Лисович. Дебил, двадцати трех лет, с вечно полу небритой, мохнато-темной рожей и волчьим взглядом. Это живое воплощение классического «деда», можно сказать «дед» в законе. Он же первый кто следит и за «дедушками» своего призыва, чтобы не расслаблялись, и четко исполняли свои «дедовские» обязанности по отношению ко всем ниже стоящим периодам службы. Он хранитель духа неуставных взаимоотношений между личным составом части. А если грубо выразиться, то это тварь беспросветная. И единственное, ему, тупорылому оправдание, это то, что можно только представить, что до этого, за его полтора года службы пришлось перетерпеть ему самому. Столько злости он скопил.

Но из лиц начальствующих никто ничего «не замечал». Друг и соратник Лисовича рядовой Кравецкий, красивый, статный парень, правда, не из санитаров, а из водителей, примерно того же возраста, но с наличием извилин, неоднократно пытался урезонить Лисовича, но не тут то было. «Ты! Что забыл, что делали с нами?» и Кравецкий сникал, замолкал, и выполнял волю соплеменника и однопризывника.

Но проследуем дальше. Очередным в когорте «дедов» был Саша Шот. Я по имени его назвал не, потому что он был лучше для меня в сравнении с другими «стариками». Нет, он четко следовал в фарватере Лисовичей. Но при жребии между ними я достался в качестве пажа ему. Что это такое? Объясняю. То ли до прихода, то ли сразу с приходом молодежи - «деды» по жребию делили, с кого кому брать деньги, ну и заодно опекать. И так, по жребию, я, слава богу, достался Шоту. Саша родом с города Погар. Не знаю, где он зацепил эту фамилию. Но русский, в отличие от западноукраинских бандеровцев, есть русский. Меня хохла, он неоднократно защищал от ближайших, озверевших «земляков». Ну да ладно, это только присказка...

Вернемся дорогой читатель на «КМБ» т.е. так называемый «карантин».Возвратившись, как я уже писал, с завтрака, товарищ младший сержант Иванов вывел нас, молодежь со строя и завел в спальное расположение. По сравнению с обычными казарменными спальными помещениями, особенно с теми, что в славном городе Славуте, никакого сравнения.

Обычная комната. Десять коек в два ряда, в один ярус. Пять тумбочек, два окна, четыре плафона. Синяя лампочка ночного дежурного освещения. Опись у входа, электро выключатель. Все! Да, входная дверь. Никаких излишеств. Пол деревянный, из досок, крашеный. Стены побелены известью, панели на 1,20 выкрашены, синей масляной краской.

-Товарищи, молодые бойцы! - слегка картавя, как Ленин, скомандовал Иванов.

- Развяжите свои вещевые мешки и выложите их содержимое на свои кровати.

- А где моя кровать? - спросил я у Иванова. Он, пытаясь не подавать вида, слегка растеряно оглянулся на приоткрытую входную дверь. Там столпились, заглядывая внутрь, наши опекуны.

- Твоя, вторая направо, - спокойным тоном, с достоинством в голосе произнес один из них. Это был Шот. Первая справа от входа кровать «деда» Шота. Вторая справа, значит моя. В левом ряду, по диагонали, в противоположном углу, кровать «супердеда» Лисовича. Для поддержания уставного порядка, на комнату, умные командиры подселили по два «деда». Скорее всего, у штатных командиров до этого даже мысли не доходили. Такими мелочами заправлял старшина роты, прапорщик Сукинцов. Следующие жильцы - Шершнев И Чекменев - прослужившие год - они до конца своего второго года службы в кубрике почти не появлялись. Два полугодка - Лимонов и Пятаков. Остальные мы. Остальным также подсказали, где их место.

Разложите туалетные, письменные принадлежности в тумбочки. Через десять минут строимся на улице! - продолжает командовать наш Царь и Бог.

- Ну что пацаны? Картина Репина - «Приплыли»? - спрашиваю я.

Сидим на табуретах все трое, понуро опустив головы, нахохлившись, как воробьи перед грозой. В головах полная каша - неразбериха и смутное ощущение тревоги. Я осмотрел свое ложе. Наволочка застирана. Лицевое полотенце (вафельное) в дырках. Тоненькое, серое, старое одеяльце. С простынями и матрацем познакомимся попозже.

Так - так - так... - сказал пулемет, значит вот здесь, в таких условиях мне предстоит жить два года? Задаю сам себе вопрос. Ответ, где-то болтается в мутном, непроглядном тумане. Да -да - да. два года, это 730 дней и ночей. Бьют молоточки в висках. И еще не известно чем они закончатся. Чуть позже я узнал, что всю службу (основную ее часть) можно провести и на гауптвахте. Можно пару-тройку лет прослужить в дисбате, с последующим дослуживанием своего срока там, где и начинал. Можно попасть в тюрьму. А можно по тысячам мелких и больших причин просто не дожить до заветного дембеля.

- Строиться! - прокукарекал младший сержант. - В кубрике, в проходе!

Построились.

- Садись!

Присели.

- Слушайте меня внимательно. Сейчас вас трое фельдшеров,

сегодня - завтра должны подвезти еще троих фельдшеров и четырех водителей. Когда соберутся все, тогда мы и приступим к плановым занятиям по курсу молодого бойца, а так же я подготовлю вас к принятию присяги.

- Озерянин?! Тебе понятно?

- А что, что понятно?

- Встать! Когда к вам обращаются по фамилии, нужно вставать, принимать строевую стойку, ответить громко и четко: «Я!» «Так точно!» «Никак нет!» - Понятно?

Поднимаюсь с ленцой и недоумением на лице, типа, чего тебе надо, пацаненок, чего повизгиваешь? Такая моя реакция отрицательно действует на младшого сержанта, прослужившего год. Можно только через год, своей, службы, правильно оценить его реакцию на мое «а что?» бровки у него поползли на лобик, глазки округлились, он пролепетал что-то нечленораздельное, но к его чести удержался от каких либо более грубых действий.

Еще тогда, сразу, я подумал, что зря теряю поддержку с его стороны. Но! Идя в армию, я по своим скудным понятиям, рассчитывал (ох, как я ошибался!) на уважение «прав человека», слова такие услышал, конечно, полтора десятка лет спустя, а тогда просто что-то было в душе, на что-то надеялся. Типа, ну не должны же здесь меня сгрызть заживо. Ведь, вроде, в цивилизованном мире живем (пусть он даже и называется – лагерем, но ведь социалистическим!).

- Еще вопросы есть? Нет? За мной.

Вслед за Ивановым поднимаемся на чердак. Под крышей из добротной черепицы небольшой отсек, метров двадцать на сорок, условно спортзал. Небольшой, но для армейского уровня достаточный набор спортинвентаря. Брусья, конь, козел, гири, штанга, перекладина, пару груш, маты в достаточном количестве.

- На маты садись!

Присаживаясь, оглядываюсь по сторонам. Помещение достаточно просторное для спортзала такой мелкой части как наша. Обращаю свое внимание на совершенно новенькие кроквы, стропила и другие деревянные детали чердака. Они совершенно свежие, желтые, с выступившими каплями янтарной смолы, с приятнейшим запахом сосны.

- Товарищ младший сержант, а скажите, пожалуйста, сколько лет зданию нашей медицинской роты?

Иванов видимо не зная точного ответа, и досадуя на себя, что сам этим вопросом никогда не задавался, нехотя мямлит, что, судя по истории прусских армий, не менее двухсот лет.

- А крышу, что, перекрывали видимо недавно?

- С чего ты взял?

- Да я смотрю, что дерево совершенно свежее на вид.

- Нет вы ошибаетесь, рядовой Озерянин, просто оно так хорошо сохранилось с тех пор, как его здесь поставили. И вообще не

отвлекайтесь, сейчас будете сдавать зачет по физподготовке.

Легкая разминка, брусья, конь, перекладина. В юфтевых гирях на ногах по шесть килограммов каждая, на перекладине особо не подергаешься, но мы старались. В ВСК по Иванову, почти вписались. Снова отдохнули на матах.

- Следующий час занятий, - объявил командир - строевая подготовка. см.ФОТО: Мое первое изображение в форме. Рядовой СА, комсомолец, всегда готов за дело КПСС сложить буйную головушку.

Степа и Вася как всегда промолчали, меня же черт дернул задать вопрос. А зачем она медикам нужна, эта строевая. И тогда Миша Иванов, будучи врожденным педагогом, смущаясь, краснея, прочитал нам очень краткую и содержательную лекцию с применением наглядных, практических примеров.

Тема: «Щелбан (колобаха и т.п.) для строптивых».

Содержание: для тех, кто задает много лишних вопросов, не выполняет требования и указания, старших по званию и по сроку службы, даже если и делает попытки служить по уставу.... И так далее и тому подобное в медицинской роте в частности, а в дивизии вообще, разработан целый ряд мер по упреждению оного.

Самый первый и самый легкий вид наказания это «Щелбан» с растяжкой. Миша демонстрирует этот прием на поверхности мата. Ладонь левой кисти плотно прилегает к поверхности... лба комментирует Иванов по ходу дела, затем пальцами правой кисти до упора оттягивается средний палец левой кисти и резко отпускается. Наказание выполняется по команде: «Череп в руки!». Наказуемый, по команде обязан резко снять (пилотку) головной убор с головы, зажать его между ног, взять ладонями свой собственный, стриженный наголо череп, наклониться вперед.

Количество щелбанов тоже имеет воспитательное значение, и отпускается по усмотрению судьи - исполнителя (в одном лице). По окончанию экзекуции, наказуемый, обязан, поклониться судье в ноги и поблагодарить за воспитание, сказать спасибо. Выслушав лекцию, мы поухмылялись, не восприняв ее в серьез. По выражению лица командира я понял, что он понял, что я ничего не понял (прошу простить за каламбур).

- На улицу, бегом марш! Строиться! В одну шеренгу становись! Равняйся, смирно, налево, прямо, шагом марш! плац в сорока метрах от медицинской роты. В течение последующих пятидесяти минут младший сержант демонстрировал нам чудеса строевой подготовки, мы ему в ответ, свою полную несостоятельность в этом отношении.

- На право! В расположение шагом, марш!

Возвращаемся в казарму, в свой кубрик - комнату. О - ба - на! Здесь, надувшись, как сычи, сидят, понуро опустив головы, три наших копии. Здорово мужики! Кто такие, откель будете? Нехотя, глядя с подо лбов, подают по очереди руку. Боря, Толик, Федя. Кушнир Борис, Парпауц Анатолий, Максимчук Федор. Фельдшера. С Черновицкой области. Братья, друзья по несчастью (или по «счастью»). Кратко выясняем кто - есть - кто. Прибыли по тому же этапу - сценарию, что и мы. Все ясно, все понятно.

- Все, быстро за мной!

Бежим за Ивановым в подвал. Кладовая химического имущества. Прапорщик - начальник склада быстро и расторопно подбирает нам по размеру противогазы и прочую химзащитную амуницию, которую мы впервые видим. Строимся на улице. По расписанию у нас занятия по ЗОМП*. Что это такое, узнаем по ходу занятий. Хим. городок метров за триста от медицинской роты, в глубине темного, одичавшего сквера. Вокруг лужи и грязь, невысохшие, от прошедшего на днях дождя.

- Вспышка справа! - громко подает непонятную нам команду Иванов, по ходу марш-броска.

Мы, разинув рты, смотрим, остановившись на него.

- Что салаги, остановились?! Почему команду не выполняете? А?! Вас чему учили в школе и училище на начальной военной подготовке?! А?!

Мы, потупившись, виновато молчали. Может где-то в других местах этому и учили, нас, увы, нет.

- Начинаю ликбез. По команде вспышка справа, всем независимо от месторасположения, резко развернуться в противоположную сторону, лечь на землю, закрыть кистями рук глаза, - скороговоркой оттарахтел, Иванов. - С места, бегом, марш! Вспышка слева!

Мы шмякаемся, где попало, кое-кто в грязь, кто-то головой в левую сторону.

- Понятно. Будем отрабатывать эти упражнения до потери пульса.

И пошло. Вспышка справа, слева, справа, сверху... Стоп, а здесь как действовать, товарищ младший сержант?....

Отработали. Замаялись.

- Газы!

Ну, это мы уже проходили.

- Химзащиту одеть! Не знаете?! Показываю. И так два часа. Жарко, пот заливает глаза.

- В казарму бегом, марш! Химзащиту сдать. Строиться! На спортгородок, бегом, марш! до пояса раздеться! Десятиминутная разминка. Прохождение на бревнах. Качание брюшного пресса. На крокодил*! Быстрее, быстрее! На полосу препятствий! Бегом, бегом! Быстрее! Задыхаемся, падаем.

- Я там, кое-кому упаду! Шланги вы гофрированные! Час физо* пролетел.

- В казарму, бегом, марш! Помыть руки. На обед, строиться! В столовой, мы молодежь, сидим за отдельным столом во главе с Ивановым. Пока еще о специфике приема пищи ничего не знаем и не врубаемся. На каждый прием пищи роту водит старшина, прапорщик Сукинцов. Кушает с ротой. Столы на десять человек. Тот, кто оказался за столом по средине, то есть как раз напротив бачков с первым и вторым блюдом, автоматически назначается раздатчиком пищи. Места за столом заранее не закрепляются. В этом одна из маленьких сержантских хитростей. Они зорко, с хитрецой, следят, кто сядет напротив бачков. Значит, самый проголодавшийся, который надеется захватить себе порцию пожирнее. Да, не тут то было.

- Рядовой Кушнир!

-Я!

- Встать, вы назначаетесь раздатчиком.

Боря среди нас шестерых, самый толстенький.

- А це як? - спрашивает скулящим голоском Боря, почувствовав какой то подвох.

- Бери черпак, и всем по очереди разлей первое. Мы по очереди подаем свои алюминиевые миски. Иванов первым. Кушнир подхалимски вылавливает из борща единственный кусочек сала и перекладывает его в миску Иванову. Он тут же приступает к трапезе. Моя миска заполняется где-то пятой по счету. Не торопясь, приступаю к поглощению горячего и кажущегося очень вкусным борща. Хлеба на столе предостаточно, а еще гречневая каша с мясом и подливой. И сладкий компот. Хорошо. Терпимо. Но, только Боря поднес первую ложку ко рту...

- Раздать второе - командует Иванов.

Кушнир, еще ничего не сообразив, надеясь, что второе - то, раздаст кто-то другой, медленно поднимаясь, с недоумением смотрит на нехорошего командира.

- Да, ты, Кушнир, ты теперь на весь период КМБ, раздатчик за нашим столом.

Снова лучшие кусочки мяса, и половина подливы достаются уроженцу Эль-мари. Он очень быстро их поглощает, не особо пережевывая.

- Закончить прием пищи, командует Иванов, проглотив одним махом компот.

- Как закончить?

- Убрать со стола, сложить посуду! Иванов резко встает.

- Ни фига себе?! Я же только приступил ко второму. Это что такое? Как понимать? Он что издевается? Со скоростью молнии проносятся в голове эти вопросы.

Да нет,не шутит, уже вся рота потянулась на выход. За столом тихая паника. Никто не знает, за что хвататься. Судорожно пытаюсь проглотить кусочек сала от второго блюда. Каждый хватает, что попало. Стоя, одной рукой кто запихивает в рот целый кусок хлеба, кто ложку сухой гречневой каши, другой рукой, убирая со стола. Кушнир не успевавший съесть даже половины борща, суетливо воровато сует в карман пару кусков хлеба. Уборка стола, это соскрести со своих мисок остатки пищи в бачки. Хлебом смести крошки и лужицы со стола туда-же. Бачки, миски, кружки составить на левый край стола.см.ФОТО: Третий по счету стол ""мой"". Место по средине.

- На выход! Стоиться! Быстро! Рядовой Озерянин! Сдать посуду в мойку. Я, уже пробежавший метров пять - шесть в сторону выхода, тихо бормоча какие - то «лестные» слова-проклятья в сторону командира,

возвращаюсь обратно к столу.

- Чем салага не доволен? - рычит кто-то из проходящих «дедов» и толкает кулаком в плечо.

Молча сверкаю в ответ глазами. Собираю быстро и сдаю в «окно приема грязной посуды» - тару с нашего стола. Бегу в строй.

- Опаздываете в строй! Рядовой Озерянин!

- Я посуду сдавал!

- Ты мне еще поговори. Почему без разрешения становитесь в строй?

Выбегаю обратно, подхожу к Иванову строевым шагом: Товарищ младший сержант! Разрешите стать в строй!

- Становитесь! - цедит сквозь зубы младший сержант. Прибываем в казарму.

- Тридцать минут на перекур! Разойдись! Медленно расползаемся в разные стороны.

- Строиться! Диким голосом орет Иванов!

- Да что это такое? Каждый из нас задал про себя вопрос.

- Что за издевательство? Он что полный идиот? До обеда гонял как Сидоровых коз, с обеда ушли полуголодные. Так он еще и перекурить не дает.

Медленнее, чем бы хотелось Иванову занимаем места в строю.

- По команде разойдись, вы должны вылетать со строя в любую свободную сторону со скоростью пули! Понятно!?

- Так точно!

- Р-р-разойдись!

Разбегаемся сломя голову. По мнению Мишки Иванова не достаточно быстро.

- Становись! Разойдись! Становись! Разойдись. Хрен с вами, пока достаточно.

От обещанных тридцати, пятнадцать минут прошло. Обидно. Бреду в сторону курилки - беседки. В курилке человек семь. Не нашего призыва, хотя вижу, что с нашей части. Не смело переступаю порожек, разглядываюсь по сторонам в поисках места. Застыла гробовая тишина, среди только что весело болтавших курильщиков. Присаживаюсь. Вдруг курилку наполняет лай гиены перемешанный с шипением гадюк.

- Ты! Ты-ы-ы!!! Кто такой!?

- А что такое? Неприлично для местного обчества, нагло спокойным голосом спрашиваю я.

- Ты с-с-сученок п-почему без спроса и разрешения вошел в курилку? Дико вращая белками глаз, пролаял с сычанием рядовой, как чуть позже я узнал, Лисович.

- А у кого спрашивать, я старших по званию здесь не вижу.

- Что? - опешил Лисович, озираясь по плечам соратников, в поисках лычек на погонах.

Я проследил за его мечущимся взглядом, и одновременно мы наткнулись на одинокую, узенькую лычку ефрейтора Шота.

- А-а-а! - завизжал «дед». Ефрейтор, тебе урод, что, не старший по званию?

- Нет, неуверенно пролепетал я.

- Вон отсюда! И зайди, как положено!

Медленно, с попыткой сохранения остатков достоинства, выхожу с курилки и бреду в сторону казармы. От такого начала службы затошнило. В голове две мысли. Уйти в казарму, как это сделало большинство, или выполнить приказ самодура и вернуться в курилку. Выбрал среднее, закурил возле угла казармы. Но, ужас! Этим самым я, гад такой, грубейшим образом переступил статью устава, разрешающую курить только в строго отведенных для этого «позорного» занятия местах! Ну, как могла, «строго уставная» душа, рядового Лисовича пройти спокойно мимо такого «ужасно-грубого» нарушения устава.

- М-мужики! Завопил он на весь двор блаженным голосом.

-В-вы -в-вы только посмотрите, что вытворяет э-т-о-т слоник - и сам пулей вылетел из курилки в мою сторону. Брюзжа слюной, с кулаками подскочил ко мне.

- Череп в руки, с-сука!Заорал он диким ревом.

- Да пошел - ты - отказался я от выполнения команды.

- Что-о-о?!!! - начал задыхаться, захлебываясь слюной и злостью, с перекошенным лицом «дед».

Фофан с силой удара молотка припечатался к моему лбу. Пилотка улетела метров на пять в сторону. Голова закачалась как маятник, искры снопом сверкнули из глаз...

- Ну, с-сука, после КМБ, я тебя достану, т-ты меня запомнишь.

- Поживем, посмотрим, - просипел я в ответ.

*полонына-альпийские луга в горах Карпат.

*ЗОМП-защита от оружия массового поражения.

*физо-физическая подготовка.

*крокодил- металлический снаряд на спортивном городке.

гл. 5а. Служба началась

Развернулся и пошел в сторону другой курилки, которая почему-то стояла пустой. Пока дошел до нее, Иванов прокукарекал бодреньким голоском молодого петушка:

- Строиться!

Я выбросил окурок в бачок возле курилки и бегом стал в строй.

- Озерянин! Ты что, ходил курить в офицерскую курилку?

- Никак нет, я только выбросил там окурок.

- Так ты что курил на улице?

- Никак нет, я только прикурил, и тут вы подали команду строиться.

- Ну, я с тобой разберусь, запомните все, та курилка для командного состава, вам туда вход воспрещен. Слушайте меня внимательно, сейчас с каждым из вас, начальник хирургического отделения, старший лейтенант Козлов, проведет индивидуальное собеседование, заходить будете по очереди, по вызову. Озерянин, ты первый, вперед в ординаторскую, на второй этаж, за мной.

Хирургическая ординаторская. Комната, примерно пять на четыре метра. Три - четыре стола. Телевизор. Кушетка. За столом по средине, молодой с холеным симпатичным лицом, но крайне холодным взглядом старший лейтенант.

- Разрешите войти.

- Проходи, вот сюда на середину.

На полу старый, протертый до основы, серый палас.

- Товарищ старший лейтенант, рядовой Озерянин, по вашему приказу прибыл!

- Хорошо, ваши паспортные данные, что, где, когда и с какими успехами окончил?

Я по порядку ответил.

- У кого из вашей тройки - фельдшеров, успеваемость была самая высокая?

- Товарищ старший лейтенант, вам повезло, вместе со мной прибыл рядовой Мартынюк, он единственный в группе из тридцати человек окончил училище с «красным» дипломом!

- Да? Это хорошо. Вы свободны. Следующий!

Спустился во двор, в солдатской курилке находился только наш призыв. Зашел, свободно закурил. Пацаны поинтересовались о результатах беседы. Кто-то высказал мнение, что по результатам беседы нас распределят в штат по отделениям. Делаю небольшое отступление, по такому поводу. Все, кто хотя бы одним глазом заглядывал в армию, знают, что на должностях младшего медицинского персонала работают служащие и военнослужащие женщины. Еще они служат связистками, поварами, писарями -машинистками и.т.п. представьте, что в нашей медицинской роте ни одной женщины, и даже духа их не было. И еще больше того - и в штате других служб дивизии - тоже ни одной бабы. Солидный мужской монастырь, артиллерийский. Фельдшера здесь служили на должностях медсестер. Писарями и телефонистками в основном ребята из Татарстана. Ну, а поварами - само собой разумеется, прирожденные кулинары плова, лагмана, шашлыка и т.п. - сами знаете кто.

Вышел с собеседования последним, веселый разбитной, молдаванин, Толик Парпауц вместе с Ивановым.

- Строиться! Перед вами стоит наш главный «завхоз» рядовой Иван Запевалов, сейчас он выдаст вам уборочный инвентарь, и пойдете на уборку территории. Спускаемся в подвал, вслед за «завхозом». Получаем грабли и веерные скребки.

- Что лопух, - обращается ко мне с улыбкой до ушей, рядовой Запевалов, - говорят, что ты уже успел всех «дедов» на уши поставить?

Делаю вид, что не понял о чем речь.

- Ну, ты, смотри, старайся так больше не делать. Запомни, здесь ты никто, и никто тебе в случае чего не поможет. Папы и мамы отсюдова очень далеко; Оформят как несчастный случай! - бросает он мне «утешение» вдогонку.

Иванов распределил территорию между нами, объяснил что, куда и как грести. Работа показалась относительно легкой, до ужина управились. И, даже прошла усталость. Но затаились обиды, злость, непонимание и даже страх перед дальнейшей службой.

Ужин. Обеденный опыт мы быстро намотали на ус. Поэтому картофельное пюре с кусочком жареного морского окуня и чай проглотили за три секунды. Кто успел, насовали в карманы хлеба.

Возле казармы, подождали когда старички накурятся и разбредутся с курилки. Мой опыт посещения курилки уже обобщили. Накурились всласть без помех.

- Взять ручки, тетради, конверты, зайти в ленкомнату. До вечерней прогулки написать письма на Родину, - эту команду все выполнили с удовольствием.

Написал и я. Матери и своей возлюбленной. Кратко, но со сплошными восторгами о службе, я имею в виду, ни слова о реальной действительности.

По плацу нарезали уже четвертый круг. В колоне по четыре, маршировали все призывы, кроме четвертого периода. В очередной раз прозвучала команда: «Запевай!» Над плацем, в вечернем, чуть прохладном воздухе, громко, звонко и чисто, как у соловья взвивался голос ротного запевалы, Ваньки Запевалова. Представьте себе такое совпадение. На редкость, фамилия соответствовала таланту. И песен он знал множество. И он же ротный каптенармус - «завхоз». И в принципе, как оказалось в дальнейшем, неплохой товарищ, если учесть при этом год разницы в службе.

Об этой разнице придется вспоминать еще много раз по ходу моей писанины. Внешне Запевалов выглядел примерно так: рост под 170, широковат в кости, круглая плутовская рожа. Голубые глаза, губы, как колбасы, постоянно растянутые в озорной улыбке до ушей, даже во сне, да нос картошкой. В общем, я нарисовал вам почти портрет артиста Леонова.

Роту водил по плацу наш Иванов.

Колонна строилась таким образом. В передних шеренгах сержанты всех призывов, кроме «дедовского» (но их там почти и не было), затем мы «лимоны», за нами полугодки...., за ними прослужившие год. Соответственно, если это передвижение на прием пищи, то замыкают колонну «дедушки». Эта иерархия соблюдается строжайшим образом. Везде. Всегда.

Нет- нет, чтобы не было возражений, «деды» - сержанты, могут себе позволить все.

-Построение на вечернюю проверку! Объявляет дневальный по роте, рядовой Лимонов. Рост 176 см. Прослужил шесть месяцев. Фигурой напоминает вопросительный знак. Руки ниже колен. Морда бледная, глаза пустые, прозрачные. Нос тонкий, длинный, с ноздрей торчит поочередно, зеленая сопля. Губы тонкие, красные, рот постоянно открыт. Выражение лица скорбно-обиженное. Картавит. Диагноз; москвич.

- Ргота - плиготовиться к вегегней пговегке! - как телерепортер Степаненко, - гота, на вегегнюю повегку становись!

Мы пулями вылетаем в коридор. Построение в две шеренги. По тупости стараемся не выпячиваться в передней шеренге и жмемся во вторую, к стенке. Как повар отрезает мясо от кости, так рев и кулаки, старших призывов отделяют нашу каплоухую шеренгу от стенки вперед. Дежурный зачитывает именной список. Доходит очередь до меня. Четко и громко отвечаю по уставу: «Я»!

Мое «Я» как- то странно, непроизвольно, обрывается на неоконченном выдохе. Как будто я поскользнулся и внезапно приземлился задницей на лед. Это кто-то со всей силы долбанул мне между лопаток кулаком. Осторожно, с небольшим поворотом головы, скашиваю глаза назад. Сзади, оскалив волчью пасть, стоит мой новоиспеченный «друг» - Лисович.

- В чем дело? - еле ворочая языком, так как не могу вдохнуть, шиплю я.

- Ты, сученок, слишком громко, отвечаешь на свою фамилию, ты еще слишком зеленый, чтобы так открывать пасть, - прошипел он мне в ответ.

- Десять минут на помыть ноги - отбой в 22°° без предупреждения!

- прокартавил Лимонов.

Быстро раздеваемся, бежим в умывальник, ополаскиваем ноги. Ныряю в кровать, как в спасительную раковину, рассчитывая хоть здесь найти покой до утра.

- Отбой! - прокричал дневальный.

Успел даже провалиться в сон. Открылась дверь в комнату и прапорщик дежурный по части, обратился к Иванову: «Командир, поступила команда от оперативного дежурного по штабу дивизии. В солдатской столовой снова вышла со строя картофелечистка. От всех спец. рот требуют по одному бойцу. Кого выделим от тебя?»

- А что, кроме молодых, больше никого нет? - неуверенно пропищал Иванов.

- Я тебе помогу, Иванов, а то ты долго думаешь - прошипел из - за спины дежурного, ночной командир роты - Лисович. У меня всякие мечты отоспаться сразу растаяли, как и остатки мгновенного сна.

- Кого? - еще раз пропищал Иванов.

- А ты не догадываешься? У нас сегодня есть должник, я тебе уже говорил. Отведешь Серега, его в столовую, но чтобы в любой ситуации его оставили работать до утра.

- На этот раз Лисович отдал распоряжение прапору, дежурному по части.

Позже я узнал, как это могло так быть. Прапорец только что отслужил срочную, фельдшером. Дежурным по части заступил первый раз. Еще вчера нынешний «дед» неоднократно вылизывал задок нынешнему «куску» будучи «черпаком». Отсюда и панибратские отношения.

- Озерянин!

-Я!

- Ты сегодня назначаешься в наряд на работы, одевайся, иди к дежурному по части, он проводит тебя в столовую. Поможешь наряду чистить картошку. Вернешься, доложишь. Понял?

- Так точно, товарищ младший сержант, - полушепотом ответил я.

Сослуживцы, затаив дыхание, замерли от счастья. Их пронесло. Включая и вчерашних однокурсников. Никто не возразил, никто не предложил помощь, никто не разделил участь. Если умирать, то ты умри сегодня, а я завтра, а может и повезет. С тех пор, как я пишу эти строки, прошло почти 40 лет. Заверяю всех несведущих и не ведающих ничего ни в одном армейском звене, в сторону улучшения между солдатами, ни в одной из нынешних армий СНГ не изменилось. Наоборот - усугубилось.

Вслед за прапорщиком Руфьевым, я по диагонали пересекал плац в сторону столовой. Здесь два прапорщика полушепотом обменялись кратким диалогом. Я поступил в распоряжение неизвестного мне прапорщика, дежурного по столовой. Время было 22.30, помощник дежурного провел меня в картофелечистку. Миллионы мужчин прошли через этот терпимо пахнущий цех. Ничего здесь интересного. Аппарат, под названием картофелечистка, обычно работает только у какого-нибудь начпрода - энтузиаста, да и то 2-3 дня в году. А остальные миллионы тонн картофеля, дорогие мамаши, перечищаются ручками (у некоторых даже очень белыми) ваших сыночков.

Очень многие проводят именно в этом цеху более половины всей службы, о чем никто, естественно потом старается не упоминать. Поздоровался с друзьями по несчастью, получил нож, и дело не хитрое. В три часа ночи план выполнили. Под шутки, прибаутки, рассказы и расспросы. «Дедов» среди нас естественно не было по этому работали без напряжения. По окончанию чистки, удовлетворенный дежурный по столовой, всех привлеченных отпустил по своим ротам. Меня повел в мясной цех.

гл. 6. Присяга.см.ФОТО: наш призыв принял присягу. Я в третьем ряду крайний справа.

- Вот тебе тряпка, вода в кране, порошок посудомойный в пакете. Сначала отмоешь панели, затем пол. Не торопись, я отпущу тебя в роту в половину шестого. Закончишь уборку цеха, доложишь мне.

Армейский анекдот: Ночью стоит дневальный на тумбочке. Дежурный по роте ходит по расположению и проверяет качество проделанной работы по уборке. Сходил в туалет, умывальник-чисто. Взял носовой платок и провел им по подоконнику. На платке смачная пыль. Дежурный спрашивает у дневального: ""это как называется"", показывая платок, а тот отвечает: ""свинья всегда грязь найдет""

Цех был небольшой, через час кафель панелей и пола сверкал приятной белизной в свете жужжащих мертвым светом, неоновых ламп.

- Товарищ прапорщик, ваше задание выполнено!

- Молодец, хорошо сделал, а вот видишь в углу на подставке, большой ржавый топор?

- Вижу.

- Бери его, бери большую тряпку и идем со мной.

Выходим на улицу, за углом небольшой холмик речного песка.

- Вот, дорогой, садись на этот песок, макай в него тряпку и надраивай топор до зеркального блеска, чтобы я утром мог перед ним побриться. Все понял?

- Так точно.

-Давай работай.

Топор к утру мне самому понравился, ну настоящее зеркало.

- Все, сынок, свободен, до роты сам добежишь, и доложи дежурному своему, что прибыл.

Пока бегу через плац, кратко объясняю: до принятия присяги молодежь в наряды ставить запрещено. Ни в караул, ни по роте, ни в столовую. Но на все возможные подсобные работы, командиры используют молодежь с превеликим удовольствием под вечным предлогом - нехватка рабочих рук. Прибежав в казарму - доложил дежурному, разбудил Иванова - доложил ему, и с его высочайшего

разрешения нырнул под одеяло. Успел уснуть, и что более всего удивительно - за 10 минут успел выспаться. Когда Лимонов просявкал «Подъем!» - он не был мне в тягость. Большую роль сыграла, конечно, в этом молодость, и может то, что я по биоритму - «жаворонок». С подъема, быстрое, по горящей в пальцах Иванова спичке одевание, и бегом, бегом на улицу. Построение на ходу и кросс. Трехкилометровый.

Шестикилограммовые юфтевые сапоги очень «способствуют» кроссовой подготовке. Ноги, все-таки, после десяти минутного сна заплетаются. Бегущие вслед полугодки подгоняют криками давай, давай и еще одним оригинальным способом. Стараются попасть носком своего сапога в подошву впереди бегущего «лимона». Трасса для кросса - асфальтная дорога, идущая на подъем. В эту сторону мы еще не бегали. На промежуточном финише небольшие одичавшие заросли.

- На месте стой! Желающим разрешаю отлить. С этим делом мы справились быстро. Но с высоты холма открывалась интересная панорама. Какой то широкий канал, с противоположной стороны красивая набережная с декоративными уличными фонарями. Берег выложен то ли гранитом - то ли просто бетоном. Отступив от набережной, метров 50 стояла высокая бетонная стена. Из-за стены торчали круглые бетонные башни - вышки. Внутри башен просматривались пулеметы, направленные в нашу сторону. Вдоль стены по набережной, бежала группа крепких парней. Похоже, что это тоже были солдаты. Они были похожи, и чем-то непохожи на нас. Крепкие, рослые, коротко стриженные, в спортивной форме. Бежала эта группа весело, не торопясь, что-то, приветливо крича и жестикулируя в нашу сторону.

- Кто это? - спросили мы у Иванова.

- Я вам приказываю на них не реагировать. Делайте вид, что вы их не замечаете. Это наши враги - фальцетом запищал наш командир.

На наших мордах застыли огромные знаки вопросов с открытыми ртами, вместо точек, внизу знаков. За каналом территория Западного Берлина. А прямо напротив нашей дивизии, стоит дивизия НАТО. А это нас приветствуют их солдаты, они тоже на физзарядке. Со всех сторон полушепотом стали объяснять нам полугодичники:

- Это, вы сможете наблюдать ежедневно. Но помните, что мы со своей стороны ни кричать, ни жестикулировать права не имеем. Они нас провоцируют.

Мы этим советам поверили... знаки вопросов с наших портретов растаяли сами собой. Красивая картинка противоположного берега, как-то поблекла, и тоже растворилась в утренней дымке. Над куполом их штаба гордо реял огромного размера звездно-полосатый флаг. Реально я его видел впервые в своей жизни. В лучах восходящего солнца все это смотрелось впечатляюще. Но на душе было тревожно.

- Быстро перестроились! В обратную сторону бегом, марш! В интересное место попал я служить, пролетали в голове легкие мысли. С этими мыслями я и растянулся на асфальте со всего маху. Назад мы бежали вниз, ноги сами собой несли вперед. Ефрейтор Пятаков все-таки умудрился перецепить меня носком под подошву сапога. Принцип «волчьей стаи» набирал обороты. Пятаков, как в последствии оказалось, сам по себе вполне нормальный солдат и товарищ, отрабатывал стайные законы. А меня, видимо объявили в стае, вне закона. Сами волки, открыто работать боялись. Натравливали не шакалов, шакалят. Локти и колени саднили, но времени на возмущение не было. Я лишь взглянул в глаза обидчику, он свои стыдливо отвел в сторону, ладно переживем.

- На перекладину! На брусья, на «крокодил». Кроме «лимонов» больше никого на спортплощадке не было. «Деды» курили за углом казармы, делая вид, что нас не замечают. На следующую ночь, чистить картошку пошел Степа Мартынюк. Саша Шот, мой куратор, в неравном споре с Лисовичем, меня отстоял. Затем все ходили по очереди. В этом духе и режиме, прошел месяц. Прибыли через пару дней водители: Чкадуа, Бабаков, Желнов из Донбасса, и Барсукевич из Белоруссии. Через пару дней, они ушли в автокарантин, и до присяги мы их не видели.

Толик Парпауц - хитрожопый Черновицкий молдаванин, под покровительством своего земляка, терапевта с госпиталя капитана Марару, через пару дней тоже исчез. Спрятался, в какую-то мифическую спортроту. Там ему пророчили великое спортивное будущее на длинных дистанциях по прыжкам в сторону. Нас пятеро под командой полководца Иванова мужественно тянули день в день, минута в минуту, расписание КМБ. Из командования в течение месяца к нам никто носа не совал. Два раза в неделю, в составе роты мы посещали только политзанятия.

Выезд на ВАП (винтовочно - артиллерийский полигон).

В армии так принято, что присягу военнослужащий принимает с личным оружием в руках. У нас в частности это были АК. А перед тем как их держать в руках, желательно познакомиться, что это такое. Нельзя сказать, что я впервые в армии взял в руки стреляющее орудие. С пятого по седьмой класс мы пацаны активно мастерили самопалы. Порох доставали всеми правдами и неправдами. С восьмого класса и до окончания медучилища во время каникул бегали на охоту, (крайне редко удавалось что-то реально добыть из дичи) но стреляли много. Ружья втихаря брали у отцов и друзей постарше. Как остались живыми и невредимыми до сих пор непонятно.

Сейчас, будучи давно официально зарегистрированным охотником, диву даюсь. Ведь не соблюдали абсолютно никаких мер и правил. В училище, проходя НВП* много «стреляли» с «лазерной винтовки» навыки в прицеливании она давала, но это для нас было все равно, что с фонарика светить. Один раз выезжали в тир на «тучинский» полигон. Стреляли из реального автомата «ППШ». Но мы его уже всерьез не воспринимали и результатами не интересовались.

Еще я часто посещал в городские тиры, пострелять с воздушки. Были случаи, удивлял товарищей, когда сбивал зверушек с одной руки. Весь личный состав роты во главе с майором Феоктистовым прибыл в полевой тир, расположенный недалеко от городка. Стреляли по мишеням, выполняли упражнение. На огневой рубеж выходили по три. Я поразил без напряжения все три мишени. Построение здесь же после стрельбы.

- Рядовой Озерянин!

-Я!

- Выйти со строя! - скомандовал командир. - За отличные показатели при выполнении упражнения.... Объявляю вам благодарность!

- Служу Советскому Союзу!

- Стать в строй!

- Есть!

Пока происходила эта церемония, я наблюдал за выражением лиц сослуживцев. Оно было самое разное. От непонятно-удивленного у Лисовича до гордости за товарища у Мартыновича, у основной массы- безразличное. Для меня эта благодарность была маленькой капелькой бальзама на душу, в бочке дегтя.

- Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик.... рядовой... С автоматами «на грудь» - по очереди мы выходили к столу, брали в руки папку с текстом присяги. Момент был торжественно волнующим. Руки и ноги прошибала мелкая дрожь. Все старшие призывы внимательно следили, не будет ли с нашей стороны каких либо проколов. Подход, отход, фиксация. Любая осечка в дальнейшем должна была послужить поводом для подначек. Осечек не было. Сильно переживал Иванов. Ему тоже выставлялась оценка по нашей подготовке. Мы его не подвели.

*НВП-начальная военная подготовка.

гл. 7. Терапевтическое отделение. И не только...

Во всех ВС СССР медицинская служба заступает на дежурства с девяти утра, на сутки. Кроме войскового звена. Там заступают со всеми нарядами вместе, в восемнадцать ноль-ноль. Но до тех дежурств мне еще не скоро, аж через год...По распределению в терапевтическое отделение попали я и Боря Кушнир. Старшей медсестрой отделения к тому времени был сержант Шершнев, просто медсестрой - младший сержант Чекменев. Вот они уже месяц и ждали нас - дождаться не могли, так как работали бессменно, не уходя с отделения вообще.

Мы тоже с нетерпением жаждали работы по профилю, по специальности. После бесконечной Ивановской муштры. После уборок бескрайней территории, после ночных чисток неиссякаемых тонн картошки. После авральных ночных разгрузок вагонов с углем, ежедневных утренних уборок спального помещения, после многих и многих других, непривычных в гражданском быту нагрузок.

Перед первым ночлегом после присяги, я получил подробный инструктаж от куратора, деда Шота. Он усадил меня на мою кровать, сам присел, напротив, на свою.

- Слушай салага меня внимательно. (Деду при этом 19,6, салаге 19,4 лет). Рядовой ГСВГ, получает в месяц по 15 дойчмарок, денежного содержания. Из них ежемесячно ты будешь отдавать мне 10 марок. Ну, чего скривился? Ты родной мой не обижайся. Все это очень справедливо. Мне скоро на дембель. Нужно собрать чемодан, купить дембельский альбом, небольшие подарки родственникам. И вообще имей в виду, что я в свое время точно также отдавал свои деньги бывшим дедам. Дань кроме тебя, мне еще будут платить Кушнир и Максимчук, остальные Лисовичу. И вообще, вам молодым деньги сейчас ни к чему. Вы все равно их прос...те в чепке (чайной). На туалетные принадлежности и конверты тебе пятерки хватит, а без конфет и печенья перебьешься. Я немецкие пряники первый раз понюхал через три месяца службы, и действительно ничего со мной не случилось. Кому - либо жаловаться не советую. И еще, тебе повезло, что платить будешь мне, некоторые старики забирают марки подчистую. Кроме того, каждое утро, когда не на смене и не в наряде будешь подшивать мне подворотничок и заправлять мою кровать. Да, и вообще быть моим ординарцем, например покупать мне сигареты «цивильные» и выполнять другие мелкие поручения.

- Все понял?

-Да.

- За это я буду тебя защищать от других старослужащих и старших призывов. Не страдай, придет время и ты свое, точно также компенсируешь.

Построились на вечернюю поверку, проверились. Перед отбоем помыли ноги. Отбой! Ныряю под одеяло.

- Кто там из «лимонов» ближе всех лежит к выключателю?!Заорал Лисович.

Ближе всех оказался естественно я.

- Пусть кто-нибудь из твоих выключит - сразу же заступился за меня Шот.

Произошло четкое закрепление нас за дедами.

- Ладно, Мартынюк, выруби свет - нехотя прогугнявил Лисович. Степа встал, подошел и выключил свет.

- Ты что мудак! Вас Иванов, что ничему не обучил? Ты не знаешь как правильно выключить свет? Лимонов! Ну-ка подскажи желторотому.

-Есть! С готовностью квакнул Лимонов.

- Магтын, включи свет обратно. Отойди к своей кровати. Так, теперь строевым шагом подойди к выключателю, отдай ему честь. Скажи: Товарищ выключатель, разрешите вас вырубить!

Степа бледный от всех перепетий, выполнил все подсказки.

- Лимонов? Ты что опупел, а отче наш, кто будет рассказывать?

- Так они же еще его не знают.

- Как не знают? Озерянин! Вас Иванов обучил вечерней молитве?!

- Н,нет...

- Лимонов, с подъема и до завтрака, я буду их по очереди опрашивать знание всех солдатских молитв и законов. За подготовку ты отвечаешь! Понял?

- Понял - прошамкал соплями в носоглотке москвач. Затем схватился с кровати и выскочил в коридор. Как потом оказалось, он предупредил дневального, чтобы тот разбудил его и нас в 2 часа ночи.

- Чего стоишь? Обиженным голосом, заорал на все еще стоящего возле выключателя Степу, Лимонов, забежав в кубрик.

– Строевым, в кровать шагом марш

- Что тут за шум у вас?- приоткрыв дверь, заглянул дежурный по части - прапорщик Дедушкин.

- Молодежь доучиваем, устраняем недостатки и недоработки Иванова, товарищ прапорщик. Бодреньким голосочком с наглецой, доложил сержант Шершнев, официально старший комнаты.

Прапорщик, ухмыльнувшись, в роскошные усы и хитро мигнув

глазами, закрыл дверь.

Отступление: Все прапорщики, фельдшера в части, да и во всей дивизии сами прошли два года срочной в этой же части. Надеюсь не надо подробно объяснять, что Дедушкин прекрасно сориентировался о какой до подготовке идет речь.

В два часа ночи нас поднял дневальный. Лимонов проводил всех шестерых в трусах и тапочках в ленкомнату.

- Вот вам мой блокнот, быстро перепишите вот это, это и это. Все выучите наизусть, чем быстрее выучите, тем быстрее окажетесь в кровати. Я буду спать за столом. Кто выучил, меня разбудите и доложите. Зря не беспокоить. Кто будет невнятно отвечать, будете зубрить до подъема, и я доложу потом Лисовичу.

Не буду утомлять читателя текстами солдатских молитв. Их вариантов великое множество. Прошло с тех пор более двадцати пяти лет, а я до сих пор периодически встречаю их в солдатских блокнотах. Через час, полтора Лимонов у всех принял зачет и мы ушли досыпать. Экзамен, после физзарядки, у меня принял лично ""главный дед"". К его великому огорчению пришлось по неволе выставить «... ять».

В половине девятого мы разошлись по отделениям. Я с Борей, во главе с Шершневым прибыли представляться в ординаторскую терапии. Начальник отделения капитан Аббасалиев, азербайджанец. Маленький, максимум метр пятьдесят, радушно улыбаясь, выскочил из - за стола, поздоровался за руку. Представился сам, представил врачей - офицеров отделения. Старший ординатор - капитан Гайдунко, ординатор - старший лейтенант Ульрих. Записал наши паспортные данные.

- Я рад, что такие орлы - соколы пришли работать в наш коллектив. Выражаю надежду, что проблем у нас с вами не будет, а если вдруг возникнут, обращайтесь по команде. Ваш непосредственный командир, сержант Шершнев, он же полностью введет вас в курс и содержание работы в отделении. Вопросы?

- Никак нет, товарищ капитан!

Сержант Шершнев. Роста среднестатистического. Крепенький. Лицо круглое, глазки глубоко - утопленные подо лбом. Взгляд лукаво злой. Чем - то смахивал на мультяшного домового с круглой бородой. Хотя у него были только рыжие усы. Он не торопясь, провел нас по функциональным кабинетам и палатам. Ознакомил с необходимой документацией и ее ведением. Довел устно наши обязанности во время дежурства. В отделении постоянно находилось от тридцати до пятидесяти больных. Нас получалось четыре медсестры.

Старшая медсестра отделения - Шершнев; процедурная медсестра - Чекменев; и две медсестры постовые, то есть я и Боря Кушнир. Как выяснилось в последствии - это больше чем достаточно при рабской эксплуатации труда солдата срочной службы. Почему так, поймете дальше по ходу повествования. В течение дня мы делали процедуры: инъекции внутривенные, внутримышечные, подкожные; раздавали таблетки; Производили перевязки дерматологическим больным; С утра зондирование, сбор и отправка в лабораторию всевозможных материалов на анализы.

Уборка всех кабинетов и палат проводилась руками солдат из команды выздоравливающих, естественно из молодых. Старикам и здесь был почет и уважение. Штатные санитары (типа Шота и Лисовича, а они по штату как раз и были в терапии) почему-то в отделение не привлекались. Наш ночной отдых, Шершневым был определен по четыре часа. Но до часу ночи он проверял выполнение нами всех назначений и процедур, так что, поделив остальное время по полам, мы уже падали с ног.

- Товарищ сержант, у нас уже глаза слипаются, разрешите пару часиков? Ничего, ничего, вам положено после смены, отсыпаться четыре часа в роте, вот и отдохнете. Глубоко спрятанные глазки лукаво сверкнули, а ухмылку наполовину скрывали пышные рыжие усы.

Смену отстояли. Прием пищи дежурная смена «медсестер» производила в госпитальной столовой, которая находилась тут же в отделении.

По приказу Шершнева доложили прапорщику Сукинцову, что с дежурства в отделении прибыли.

Старшина роты, прапорщик Сукинцов. Стройный, заматерелый, по-мужски симпатичный тридцатичетырехлетний мужчина. Крепко пьющий. В Германию прокрался в качестве служащего, сантехника. «Качественно» починив сантехнику одному из влиятельных командиров, призвался в прапорщики. В то время любыми путями пытались задержаться на хлебном месте как можно дольше. А срок пребывания служащего ограничивался тремя годами, военнослужащего - пятью. Вот и подался сантехник в прапора. Срочную он прошел где-то на севере в начале шестидесятых. Рассчитывая на то, что прапорщиком удастся задержаться еще на пять лет, когти рвал - из нас разумеется перед командованием части. Доказывал свою преданность и незаменимость.

Активно привносил в службу роты, худшие элементы не уставщины со своей срочной службы.

- Это хорошо, что вы прибыли. Получите уборочный инвентарь у, Запевалова,и на территорию. Вопрос, а как же насчет отдохнуть, то есть поспать после дежурства, застрял невысказанным у нас в глотке. Территорию уже скребли двое из водителей прослуживших полгода. Петя Рогуля и Вова Величко. Их было трое, хохлов из Казанстана. Третий, Коля Кондратенко, был где-то на выезде. Неплохие, бедовые, уже настрадавшиеся пацаны. Они не скрываемо обрадовались нашему

появлению. Обозначили нам масштабы работы, а сами откровенно стали отлынивать. До обеда мы с задачей справились.

Обед. После КМБ, влившись в ряды роты, за столами в столовой мы сидели по-новому. На правом краю, у окна: Лисович - Шот; Пятаков - Лимонов; и шестеро нас. По прежнему голодали. До присяги наловчились совать хлеб по карманам или за пазуху и потом при благополучном малейшем случае жевали его с лучшим аппетитом, чем нынешняя молодежь «Сникерсы».

Распределение завтрака происходило так. Сначала на край стола в сторону дедов кочевала миска с мясом и подливой. Они сами накладывали себе в тарелку гарнир (картофельное пюре, гречку, перловку и т.п.) делили поровну кусочки мяса и обильно поливали гарнир подливой. Если были кусочки сала, они доставались полугодичникам, им же, если она оставалась, остатки подливы. Мы сухую гречку или перловку, чтобы проглотить запивали чаем без сахара. Сахар, деды засыпали в кружку так, чтобы «ложка стояла» как они любили пошутить. Этот сахар так и оставался по полкружки, т.к. пить такой чай было невозможно. Главное, чтобы нам не досталось.

Врать не буду, масло доставалось всем одинаково, по положенной двадцатиграммовой шайбочке. Разницы между завтраком, обедом и ужином никакой. Если разве что, в супе или борще был случайно кусок мяса, то понятно кому он доставался. Я уже говорил что на ужин хронически была рыба. Жареная, тушеная и т.п. Первые пару месяцев службы, с голодухи, она кажется необычайно вкусной. Через полгода на нее уже смотреть тошно. Старшие призыва ее и не кушали. Рыбы на ужин нам доставалось и по два, а то и по три (если кому повезет) кусочка. По корке две хлеба мы прихватили и в этот раз. Кое-кто за этим делом зорко следил.

Построились, возвращаемся через плац в роту. Сукинцов шел по краю плаца.

- Иванов, останови роту! Скомандовал Лисович с задней шеренги. Построй молодых отдельно в одну шеренгу.

Команды негласного командира роты мариец выполнял безукоризненно и безропотно. Сукинцов бросил косяк в сторону роты и потопал по своим неотложным старшинским делам. Сердце екнуло в догадке.

- Иванов! Ну-ка проверь карманы у этих козлов, они по-моему все еще голодают, пора отучить их от этой вредной привычки.

Личный состав роты замер в различных позах и с разным выражением лица, в зависимости от прослуженного срока службы. Мы без вины виноватые, от стыда и страха то опускали глаза вниз, то отводили их в сторону. Тельца наши желали просочиться в трещины асфальта. Или хотя бы принять какую то позу чтобы несчастные куски хлеба не выпирали из карманов, брюк -галифе. Но не тут то было. Это для нас все было впервой, а для остальных такие представления давно пройденные этапы.

Призыв Лимонова, - полугодичников, с явным злорадством и наслаждением, аж слюна капала с высунутых языков. Черпаки - годовики, в основном фельдшера - сержанты, стояли изображая полное безразличие. Ну а дедушки, кроме главного, насупили морды и играли роль грозных, но справедливых судей. Главный в это время срывался с цепи.

- Сами достанете или мне по вашим карманам, - пазухам, пройтись! Живее! Я повторять не буду.У меня была половинка горбушки. Толик Максименко умудрился распихать по карманам четыре куска, у других чуть поменьше. С превеликой неохотой доставали свои заначки.

- А теперь жрите! Жрите его! Быстрее! Что не лезет? Максимчук! Сейчас я его тебе кулаком в глотку запихаю! Что? В сухую не пролазит говоришь? Сейчас ты у меня кефирчиком запьешь, после отсоса! Сцена была позорная. Мимо проходила саперная рота дивизии, они даже приостановились, чтобы посмотреть на то, что медики вытворяют.

- Не крошить! Все в рот, в рот, я вас накормлю, на всю жизнь хватит!

Максимчук пытался часть хлеба раскрошить, одной рукой возле кармана, второй у рта, чтобы хоть от части хлеба избавиться. Он действительно в таком количестве и при таком темпе жевания, не проглатывался.

- Ну, наелись?

-Заканчивай! Рота становись! - не выдержал на этот раз Иванов. Угрюмо заняв свои места в строю, мы пошли в расположение.

- Запевай!

Запевалов тут же рявкнул в луженую глотку, а мы подхватили пересохшими губами. Максиму Перепелице из известного фильма, такая служба не могла и в кошмарах присниться.

гл.8. Штрафник.

- Ты сегодня заступаешь дневальным по роте, распишись в журнале, что ознакомлен, - ошарашил меня новостью дежурный по роте ефрейтор Пятаков.

- Чего? Ты что спятил? Я же только сегодня с дежурства в отделении сменился!

- А я здесь ни при чем, старшина, прапорщик Сукинцов распорядился. Ты и Максимчук, дневальными по роте. Давай торопись. Нужно готовиться в наряд. Побриться, подшить воротничок свежий, выгладить хэбэ. Подучить обязанности дневального по роте. Не дай бог получишь замечание на разводе. Сапоги почисти! - Это уже он мне вдогонку.

Душевный солдат, ефрейтор Пятаков. Другой бы и этого не подсказал.

Впервые готовился в наряд. По роте. Под моим наблюдением и охраной будут люди. Личный состав всей части; плюс ружейная комната. Во мне поселялось чувство огромной ответственности. Готовился тщательно. Наглаживался, брился, мылся, подшивался. Солдатское хэбэ-брюки, стрелки на них наглаживаются штык-ножом. Эти стрелки как раз чтобы навытяжку, не шелохнувшись простоять на разводе. Затем они уже никому не нужны и рассыпаються при движении через пять - десять шагов. На разводе сносно доложил обязанности дневального и дежурного по роте, дежурному по объединенному штабу. Замечаний по внешнему виду не имел.

Дежурным по роте заступил сержант Дош. Старшая медсестра хирургического отделения он, по штату. Дежурство приняли в течение пяти - десяти минут. В голове был туман. Начинали сказываться предыдущие бессонные ночи. Дневальные на прием пищи ходят по очереди. Один, вместе с дежурным по роте, идут и принимают у дежурного по столовой накрытые столы. Принимают пищу вместе с ротой, затем первый дневальный мчится в расположение роты и становится у тумбочки. Второй рысью несется в столовую.

Если ты «лимон», то из пищи тебе в лучшем случае достается чай (без сахара), в обед компот и может быть баланда остывшая от первого блюда. Но сначала нужно собрать побыстрее ложки нанизав их на большую проволочную булавку и внимательно пересчитать. Не дай бог не хватит одной - двух штук! Затем быстро проглотить, что осталось от сослуживцев сдать помощнику по столовой убранные столы. Бегом в посудомойку вымыть ложки, и по счету передать хлеборезу. В хлеборезке сидит «черпак», с мордой в квадратный метр и пудовыми кулаками. Сначала он проверяет чистоту ложек.

- Ты! Урод! Ты что принес?! Ложки жирные! Перемыть! Пулей обратно в мойку. Воды горячей нет, посудомоя нет. В роту уже опаздываю. Холодной водой жир отмываться не желает. Самые жирные протираю неприкосновенным носовым платком. За него еще спросят на утреннем осмотре. Назад в хлеборезку. Натужно сопя, как кузнечные меха, маслодав* снова пальцами проверяет наличие остатков жира. Вроде удовлетворен. Пересчитывает, сверяется по бумажке с количеством личного состава в роте, стоящих на довольствии.

- Ты! Баран! Здесь же двух ложек не хватает. У меня отвисает челюсть до пупка.

- Ищи!

Безнадежно опаздываю в роту. Несусь по залу. Глаза расширены до предела, сами рыщут по всем закоулкам, слава богу на столах других рот, еще не везде убрано. Но их тоже охраняют. Но может менее бдительные? Можно нарваться. Деваться не куда. Вроде незаметно подбираю в разных концах зала пару ложек. Бегу в мойку. Бегу к ненавистному хлеборезу. Сам себе сдаю кросс в двести метров по диагонали через плац в роту, со скоростью звука.

Сержант Дош, аж языком поперхнулся.

- П-почему опоздал?

Лицо у бедолаги пошло красно-бледными пятнами. Вообще то пацан страдает комплексом. Головка маленькая, тыковкой. Зубки передние один на другой позалазили. Подбородка почти нет на голове и над верхней губой — жиденькие волосинки. Типичный дегенерат. Правда, позже неоднократно хвастался, что бабка немецкого происхождения. Хотя в России фамилии вроде бы передаются не по еврейскому принципу,

- Марш принимать наряд. Подбегаю к первому встречному черпаку.

- Слышь друган, объясни, в чем смысл приема наряда дневальному по роте. Спасибо, друган (кто-то из водителей) не послал сразу далеко и безвозвратно, объяснил.

- А тебе ничего принимать и не надо, кроме разве что, посчитай уборочный инвентарь. Чтобы все было по описи, и в наличии,

- А, а, а пппорядок в роте на территории как принимать, - от волнения, заикаясь, застрекотал я.

- Ну, ты и дурак. Ты видел, кто стоял дневальными сегодня по роте?

-Ну, видел. Лисович и Болотов.

- Во, молоток! А теперь врубись, один дед, второй черпак. Они что тебе буду сдавать в вылизанном состоянии порядок в расположении и на территории? Вот ты завтра, смотря кому, будешь сдавать, если своему призыву, считай, повезло. Ну, давай, действуй салага.

С растерянным в очередной за день раз видом, я побрел в умывальник считать специально разбросанные по полам швабры, веники, тряпки и тазики. Максимчук в это время стоял у тумбочки (или как чаще выражаются, «на тумбочке») вид у него был не менее тоскливый чем у меня. Он уже нахватался бананов по поводу и без повода.

- Лева, Дош в кубрике, — прошептал он мне. Иди, доложись, что наряд принял, а то он уже кипишует.

- Товарищ сержант! Рядовой Озерянин наряд по роте принял! Есть замечания по порядку в расположении и на территории, - проблеял я последнее предложение на пол тона ниже.

-А чем вы товарищ солдат до сих пор занимались? А? Я вас спрашиваю! Еще пол часа времени вам! Идите и принимайте!

-Есть! – пулей вылетаю в коридор. – Толя, спрашиваю у Максимчука, ты Лисовича не видел?

-Так, ось там, в кубрику у водіїв (Да вон там, в кубрике у водителей).

Надо заметить, что Черновицко-Тернопольские ребята с большим трудом переходили в общении на великий и могучий язык до самого конца двухлетнего срока службы.

- Слухай Лева, тут мэни казалы, що нэ трэба, дежурному

говорыты, що е замечания по порядку, все равно прыбыраты нам

прыйдэться.

Я развел руками, а пусть будет что будет, и пошел искать

Лисовича. Постучался в кубрик водителей. Открыл дверь. Дедушка возлежали на боку, как древний римлянин, на одной из заправленных кроватей. На соседних кроватях лежали такие же «древние». В кубрике было сумеречно, свет не зажигали. Возможно, что я случайно попал на совет старейшин. Все посмотрели на меня как на мелкую, но досадную помеху, прервавшую интересную беседу. Лисович лежал лицом ко входу. Из под мохнатых бровей в меня уперлись два тусклых, злых, огонька блеклых глаз.

- Шшо надо? - спросил он.

- Сержант Дош приказал принимать у вас порядок на территории и в расположении - пролепетал я.

- Солдат, передай Дошу, что я завтра приму у него наряд так, что кое у кого, жопа потрескается, ты понял? Пошел вон отсюда! - просипел дед.

Иду снова к дежурному: Товарищ сержант, дневальный по роте рядовой .... Наряд по роте принял, замечаний нет!

- Ах нет говоришь? Сейчас я сам проверю территорию, И Дош вышел на улицу. Через минуту он вернулся обратно.

- Солдат ты чего стоишь? За мной на территорию!

Я выскочил вслед за ним. Уличное освещение работало в достаточно положительном режиме. Территория была освещена хорошо.

- Значит так, товарищ солдат. Сейчас время 21 час. До 22, чтобы территория сверкала. В 22.30 после отбоя я буду учить вас мыть полы в расположении.см.ФОТО: территория перед фасадом нашей части.Слева газетный киоск.

В течение часа, я сгребал с территории фантики, окурки и прочую мусорную гадость. Вы спросите, откуда мусор у нас на территории? Элементарно. Просто напротив здания нашей медроты, я уже об этом упоминал в самом начале, располагалось офицерское общежитие. Ежеминутно, в течение суток, из окон на общий газон, этого добра вылетало предостаточно.

В 21.30 рота построилась перед входом. Через пару минут с места, с песней двинулась на плац. Вечерняя прогулка в течение получаса. Деды курили за углом. Прапорщик Сукинцов со скучающим видом, курил у кромки плаца. Я добросовестно размахивал скребком. Все все хорошо понимали. Был тихий, теплый июньский вечер. Восточная Пруссия отдыхала. Армейская идиллия. Тишину нарушали только Ванька Запевалов из нашей роты и запевалы из других подразделений.

Высоко эстетично образованные старлейторы, литехи, прапора - «куски», «сверчки» - сверхсрочники и их постельные прокладки - как русскоязычные так и немецкого происхождения нашвыряли относительно немного мусора. В течении часа с минутами я справился. Прибыл в роту и доложил дежурному в 22.10. Дош сверкнул мышиными глазками, и криво ухмыльнулся потускневшей фиксой из белого метала.

- Хорошо, качество уборки, я проверю с утра. А сейчас приступаем к уборке помещений расположения. Ты, Озерянин и ты Максимчук, идите сюда, на тумбочке постою я. Берите веники и щетки, быстро подметите в умывальнике, туалете и коридоре. Через 15 минут поставленная задача была выполнена.см.ФОТО: Умывальник роты до капитального ремонта.

- А теперь приступаем к главному - вещал голосом сенсея Дош. В умывальнике стоит сорока литровый бак.

-Наберите в него две трети горячей воды и тащите в конец коридора.

Набрали, вытащили.

Краткое отступление в отношении пола в коридоре и на остальных этажах нашего здания. О, это уникальные полы. Ничего подобного в дальнейшей службе мне встречать не приходилось. Это была гордость нашего начальства и проклятие для уборщиков. В частности для дневальных роты. Они, полы, были вымощены ярко белой плиткой. Но плитки были мало того, что белые, но еще и не плоские, а в мелкую гофрированную полоску по диагонали. Видимо, чтобы на них нельзя было поскользнутся. Да, чисто вымытый такой пол смотрится здорово. Но, одно маленькое, но. Он не был предназначен для сапог солдата Советской Армии. Сапоги были качественные, на литой резиновой платформе. При соприкосновении с плиткой этого замечательного пола, на нем оставались черные полосы разной длины. С подъема и до отбоя десятки тяжелых сапог оставляли сотни таких полос.

К отбою пол становился лоснящимся - черным. Любоваться его белизной мог только наряд по роте, в течение ночи, до подъема. Ну и днем перед посещением роты высоким начальством, если не запускать личный состав в расположение, а случайно заходившие, по крайней необходимости, ходили по нему на цыпочках.

- Так, вот вам кусок хозяйственного мыла – продолжал кацапский немец.

В принципе, дальнейший ход приготовления моющего средства (раствора) мы уже замечали в процессе нашего непродолжительного срока службы. Штык-ножом мыло тоненькой стружкой необходимо было настругать в бак с горячей водой. Затем щеткой-шваброй взбить густую мыльную пену. Металлической тарелкой из-под второго блюда (благо, этого добра, баков, тарелок и т.п. ворованного со столовой хватало), разбросать пену на пол, толстым слоем по щиколотки. Затем щеткой, с короткой жесткой щетиной драить эту плитку до самозабвения. Надо заметить, что щетка была в виде швабры, с ручкой. И так с поступательными интервалами, периодически взбивая и разбрасывая пену, в течение часа - полутора, вдвоем работа завершилась. Пол сверкал матовой белизной. В нем даже отражались наши удлиненные силуэты. После уборки умывальника и туалета, где раковины и унитазы также отмывались до сверкающего состояния, в 24 часа мне было предложено дежурным, уснуть до 3°°.

Это я быстро и с удовольствием выполнил.

- Дежурного поднимешь в 5.30. - прошептал мне Толя. В 3°° я уже стоял у тумбочки.

Тишина. Личный состав роты спит. Я один. Глубоко зевнул. Передо мной решетка ружейной комнаты и электрические часы на стене. Я, впервые, совершенно один и бодрствующий. Жуть как хочется спать. Но нельзя и негде. В голову лезут разные мысли. Вплоть до возвышенных. Типа, ну вот я и стал настоящим солдатом. Я охраняю настоящее боевое оружие и сон своих сослуживцев. Или, а как там дома, как мои родители, чем занята моя любимая. О трудностях первых шагов службы, чего бы сделать такого, чтобы быстро их преодолеть и так далее. Ах, как хочется спать, но нельзя, ведь я на боевом посту и тому подобное.

Ну вот, уже и пять утра, вот и еще полчаса прошло, пора поднимать дежурного. В потемках (включение дежурного освещения в спальных помещениях у нас не практиковалось) нахожу кровать сержанта Доша. Он спит одетый поверх заправленной кровати, только сняв сапоги.

- Товарищ сержант, - шепчу ему на ухо и легонько толкаю в плечо.

-Да, ... встаю, встаю.

Я убеждаюсь, что он сунул ноги в сапоги и ухожу на свое место у тумбочки. Сержант посещает туалет и выходит на улицу возвращается через минут пять. Замечаний по уборке территории нет. Я рад, надеюсь, сегодня мы сдадим наряд без сучка и задоринки. Неужели сегодня буду спать с отбоя до подъема? Это целых восемь часов. Эх, хорошо!

Дежурный по роте зашел в комнату дежурного по части. Они вышли с дежурки вместе без пяти шесть, и одновременно в расположение роты вошел командир части майор Феоктистов и начальник штаба капитан Басин. Дежурный по части прапорщик Дедушкин, а затем мы по очереди, негромко представились. Начальник штаба вручил прапорщику пакет, который тут же незамедлительно был вскрыт, и озвучен. В 6°° медицинской роте учебная тревога. Оставалась минута. Дош подошел ко мне и шепотом произнес:

- Твои личные действия по тревоге?

- Я посыльный за четырьмя офицерами.

- Значит так, у тумбочки остаюсь я, ты действуй по плану тревоги, еще раз прошептал Дош.

- Подавай команду.

- Рота подъем! На всю мощь голосовых связок и молодых легких гаркнул я.

Резко и противно заскрипели панцырные пружины солдатских кроватей.

- Учебная тревога! - После небольшой паузы выдохнул я.

В кубриках стоял приглушенный шум. Через приоткрытые двери комнат было слышно, как деды и черпаки сквозь зубы, про себя матерковали. Остальные шуршали молча. Дош в это время вскрыл ружейную комнату. Кратко рявкнула сигнализация. Тут же понеслась выдача оружия - разбор автоматов.

Я схватил свой и прокричал дежурному номер «1122». Затем быстро в «кубрик», отвязал под кроватью вещевой мешок. Мигом скатился в подвал. ОЗК* и каску в руки. Бегом на улицу. Всю амуницию на себя, на ходу. Бегом по маршруту. Через пять минут тяжело, жарко. Вещмешок и автомат оттягивают плечи. Каска бьет по пояснице. Предрассветные сумерки. А вдруг не уложусь во время. Бегу по парковой зоне. Может оставить мешок с ОЗК под кустом? Сверлит мысль, будет легче. Авось никто не увидит? Быстро снимаю его и бросаю в кустарник. см.ФОТО: вот здесь слева в кустик ах я его и бросил.

Стараюсь запомнить место. Бегу,

стало легче. Всех своих «подопечных» оповестил. Бегом в роту. Заметно светлеет. К своим кустам. Мешка и ОЗК нет. Минута на поиски - нет. Прошибает пот. Бегом, в роту. Перед ротой куцая шеренга уже прибежавших посыльных. Напротив ряд прибывших офицеров и прапорщиков. Командир части чего-то им доводит. У его ног стоит чей-то вещевой мешок и ОЗК. Может не мой?

- Товарищ майор, разрешите стать в строй?

Командир делает вид, что меня не замечает, хотя я стою перед ним. Приглядываюсь к биркам на амуниции, которая стоит у него возле левой ноги, ошибки нет. Вещевой мешок и ОЗК мои.

- И в то время, когда все военнослужащие срочной службы, честно и добросовестно... - вещает командир.

Но я дальше уже не слышу. Короткие волосы шевелятся на голове. Что теперь будет? Позор...

- Рядовой Озерянин! За недобросовестное отношение к исполнению... - шум в ушах.... - на первый раз объявляю вам выговор! Стать в строй. Старшина? Возьмите поведение солдата под свой контроль.

- Я. Есть! Сверкнули стальным блеском глаза на суровой морде лица прапорщика Сукинцова.

Сердце мое ухнуло в малый таз.*

В 8.30 после завтрака, построение на развод. Находящихся в наряде, это мероприятие обычно не касается. Но Дош оскалив хорьковую мордочку прорычал мне:

- Озерянин, марш на развод!

Стою, ни живой, ни мертвый, в строю.

- Рядовой Озерянин!

-Я!

- Выйти со строя на пять шагов!

Выхожу. Сукинцов кратко информирует присутствующих об утреннем событии. За нарушение уставных норм при приведении

части в боевую готовность, рядовому Озерянину, объявляю три наряда вне очереди!

- Есть три наряда вне очереди!

- Сегодняшний наряд не в зачет, после обеда готовишься, к заступлению в наряд!

- Есть!

- Стать в строй!

На одеревеневших ногах занимаю свое место в строю. Наряд не в зачет, это значит, что в 18°° нужно снова стоять в строю на разводе. Ну и естественно никакого времени на подготовку к наряду, то есть поспать хоть час, мне уже никто не предоставит, я штрафник, мне об этом даже не стоит заикаться.

Дежурным по роте был назначен... сержант Шершнев. Его оказывается, как моего непосредственного командира, так же решили ткнуть носом за мои грехи. Я тут же начал догадываться, чем его дежурство обернется для меня. Он уже пару раз «весело, с озорством» заглянул мне в глаза, его взгляды были многообещающие. Вторым дневальным заступал рядовой Лимонов. На его щербатой харе светилась счастливо-сострадательная ухмылка.

Сутки отстояли. Шершнев спал. Лимонов стоял на тумбочке до 13°°. я убирал все, что необходимо в казарме и на территории. С 1°° до 6°° стоял я. С утра, и целый день, кроме перерывов на прием пищи, где всю черновую работу выполнял естественно я, и еще я убирал территорию. Пришло время сдавать наряд. Дежурным"" по роте заступал ... рядовой Лисович. В его глазах, как в тихих омутах, светилась ядовитая ненависть ко мне.

- Иди сюда, - просипел он мне. Подхожу.

- Как думаешь сдавать наряд?

- У меня все готово.

- Это тебе так кажется,салага. Пошли со мной. Он впереди, я за ним, спустились в подвал. Посмотри на потолок. Высота подвального потолка была примерно один метр девяносто сантиметров. Под потолком проходили десятки труб различного предназначения. Канализационные, теплотрасса, кабели и т.п.

- Подпрыгни, вцепись рукой за одну из труб, ладонью второй проведи по верхней поверхности соседней трубы - скомандовал он. Выполняю команду, сверху обильно посыпалась пыль. Ее многолетний слой был толщиной в пару сантиметров, Она ждала меня с 45-го года.

- Твоя задача, оттереть все трубы от пыли, подмести пол, намастичить и натереть до блеска пол в подвале. Когда закончишь, доложишь мне. Если мне понравится, возможно что еще немного сегодня поспишь. Вопросы?

- А-а п-п-почему я должен здесь убирать, это ведь не входит в территорию для наряда?

- Будешь, задавать вопросы, пойдешь очки в туалете

драить, зубной щеткой. Скажи спасибо, что я еще не послал тебя мыть лестницу до третьего этажа снизу вверх, как это делают такие, как ты в соседних частях. Ты понял? Че-пе ходячее.

После ужина, вечерней прогулки и вечерней поверки с отбоем, я пошел выполнять приказ. Набрал ведро теплой воды, взял тряпку, табурет и спустился в подвал. Освещение тусклое, полумрак. Глаза слипались, руки не сгибались, на душе тоска. Воду приходилось менять часто. Протирать пыль было относительно легко. Тяжелее было в одиночку толкать - таскать тяжелую наполненную танковыми траками натирку, так называемую ""бабу"". К двум часам ночи работа была сделана. Но в это время за углом на лестнице, я услышал какой-то разговор с

хихиханьем. Замедлив работу, я прислушался.

- Ни в коем случае спать его не отпускай, придумай еще что-нибудь, пусть пашет, отправь убирать туалет, спать отпустишь за полчаса до подъема. Пьяным полушепотом наставлял Сукинцов Лисовича.

- Конечно, конечно, да, так и сделаю, ты не волнуйся, он у меня службу узнает - заверял Лисович Сукинцова.

Но что меня поразило больше всего, это то, что Лисович тоже был пьяным, и с прапорщиком разговаривал на равных, как закадычные друзья. Немного позже, я узнал, что они сдружились давно, когда Сукинцов еще был «вольнягой» -т.е. вольнонаемным сантехником. В свое время видимо бедолаге Лисовичу пришлось не один раз пошуровать тросом, пробивая, прочищая канализацию на пару с Сукинцовым. В очередной раз я понял, что отдыха не будет. Сукинцов уполз в свою нору на третьем этаже. Лисович прошелся по подвалу, спустился в теплопункт. Там был бардак.

- А здесь я, что ли буду убирать? Ты что не понял? Я же приказывал весь подвал!

- Я не знал, что есть еще такое помещение, - попытался соврать я.

- Ну, так узнаешь, ты у меня здесь и подохнешь сука! Когда здесь уберешь, возьми лезвие и отдраишь все очки в туалете! Понял?

-Да.

- Не да, а так точно. Понял?

- Так точно!

- Вперед!

В теплопункте было жарко, морило в сон. Крутилась мысль поспать с полчаса прямо здесь на полу. Но я знал, что усну и просплю подъем, будет еще хуже. Нет, вперед, за работу. Теплопункт прибрал. Когда дошло дело до туалета, я согласился только протереть полы. Чем обычно и занимался наряд. От чистки унитазов, категорически отказался. За что Лисович пообещал сгноить меня в нарядах. И вообще убить при случае. Но что то у него потом не заладилось. И до драк, дело не дошло.

Драить лезвием въевшийся слой ржавчины на унитазах, еще то занятие. Особенно когда из-за неровной поверхности эта гадость не отдирается. Плакался мне как то Толик Максимчук, которому пришлось таки заняться этой ""работой"". Еще меньше такой унизительной работе способствует наличие фельдшерского диплома и высокое самомнение. Особенно когда задачу эту ставит тебе безграмотный, пьяный, санитар по штату и по рождению.

В половине шестого утра, нырнул под одеяло.

*маслодав-одна из кличек хлеборезов. Помимо нарезания хлеба,они еще и масло штампуют(делят на порции), специальным приспособлением.

*ОЗК-обще-защитный комплект(прорезиненный комлект защиты от оружия массового поражения).

гл. 9. Беспредел продолжается.

Через полчаса вместе со всеми разбитый и мрачный бежал километровый кросс. Лимонов пристроившись сзади всю дорогу пытался сбить меня с ног, это ему не удалось. Перед финишем, я чуть было не съездил его по роже, но усилием воли воздержался, и только послал его на хутор, бабочек ловить. После разминки, вроде взбодрился. Стало легче. После завтрака Максимчук передал, что нужно с 9°° заступать на дежурство в терапию.

Дежурство протекало спокойно. Больных в терапии находилось относительно немного, сказывался летний сезон. Инфекционные, если они и были, то эвакуировались на остров Капут, в инфекционное отделение гарнизонного госпиталя. Ночь я пополам поделил с фельдшером хирургического отделения Харламовым. Харламов, высокий под два метра, скуластый парень, в отличие от других попал в часть с осенним призывом, уже перенес свою часть тягот и лишений в воинской службе, и хотя тоже приобрел ряд отрицательных навыков по отношению к братьям меньшим, но еще не успел потерять человеческое лицо. Работы не гнушался и при случае старался подсказать и помочь. Если не видел никто из старших призывов.

После утренних процедур, я перемыл и поставил кипятить шприцы. Выдержав необходимое время кипячения, выключил стерилизатор из розетки. Через час одному из больных пневмонией подошло время очередной инъекции пенициллина. Стерильным пинцетом достаю из стерилизатора десяти граммовый шприц и случайно замечаю, что прямо по вертикальной полоске где нанесена градуировка, сверкнула трещина. Стеклянные шприцы имеют свойство иногда лопать в процессе кипячения.

В этот же момент в процедурный кабинет заглянул сержант Шершнев.

- Как дежурство? Поинтересовался он.

- Без проблем, товарищ сержант, - бодро доложил я. И тут же без задней мысли демонстрирую ему шприц, и говорю, что вот, дескать, есть одна мелочь, шприц лопнул.

- Где? - начинает его рассматривать - не вижу.

- Да вот же по этой черточке, - тыкаю я пальцем, ее только при повороте на свет заметно. И тут он заметил:

- Ах ты, сука!

Мгновенный удар в солнечное сплетение, через секунду, я лежу в противоположном от двери конце кабинета, под батареей, за пять метров от места контакта.

- Ну гад! Это тебе так даром не пройдет! - резко хлопнув дверью, и вместе со шприцом Шершнев исчез.

Я отдышался, поднялся на ноги. За что? Как выяснилось позже, уже тогда, стеклянные многоразовые шприцы в армии были большой дефицит ( думаю, что искусственный, надуманный, скорее всего аптекари уже тогда имели на этом свой бизнес, и не только на этом) через пару минут Шершнев сам не свой снова залетел в процедурную.

-Пошли со мной!

Иду. Он ведет меня в хирургическую ординаторскую.

-Заходи.

За столом посередине кабинета сидит старший лейтенант, без халата, в повседневной форме. Лицо чисто азиатское, темно-смуглое, скуластое. Глаза черно-оливковые. По-своему, довольно симпатичный, но рожа очень злая.

-Разрешите войти?

-Да!

-Разрешите присутствовать товарищ старший лейтенант?

-Да!

Замираю возле двери, Шершнев рядом. Фамилия старлейтора – Дусалиев (казах).

-Слушаю Шершнев!

-Товарищ старший лейтенант этот солдат во время дежурства разварил 10-граммовый шприц!

-Что? Да вы что товарищ солдат?! Вас что не учили обращаться с инструментарием?!

Я, все еще не веря в правдоподобность происходящего (никак не могу поверить, что стоимость какого-то задрыпанного шприца достойна таких крутых разборок, не исключен вариант, что он был треснувший задолго до моего дежурства). Наивно улыбаюсь.

-Ах, вы еще товарищ солдат и ухмыляетесь? Да вы знаете, что я с вами сделаю? Вы знаете, что такое гаубица Д-30?! Не знаете? Тогда узнаете! До самого дембеля будете на ней правую рукоятку крутить! Я покажу вам, как с казенным имуществом обращаться! Шершнев, еще один прокол со стороны этого солдата, немедленно доложите мне, и я найду место достойное его применения. Марш отсюда!

Стоимость шприца высчитали с моей очередной получки. Десять марок забирал дед покровитель, пять марок оставалось на зубную щетку, пасту, лезвия и тетрадь для политзанятий, шприц стоил около трех марок. Спросите почему Шершнев потащил меня на разборки к хирургу, а не к своим терапевтам? Потому что по штату, начальник хирургического отделения, он же и командир эвакороты, то есть больший начальник, чем просто командир госпитального (т.е. терапевтического отделения). Да и по правде сказать, мои терапевтические начальники, капитан Аббасалиев (азербайджанец) и капитан Гайдунко (украинец) по сравнению с хирургами, были большими либералами. Они на какой тот поганый шприц и внимания бы не обратили. Зная это, великий поборник справедливости Шершнев и потащил меня к не менее великому защитнику порядка- Дусалиеву. А для нас тогда, для меня в частности, они эти Дусалиевы, Феоктистовы и Сукинцовы, были ох и ах какие начальники. Вершители судеб.

В очередной раз парализованный страхом, я меняюсь с дежурства и спускаюсь в роту.

- Товарищ прапорщик, рядовой Озерянин с дежурства в отделении сменился, прибыл в ваше распоряжение.

По глазам Сукинцова вижу, что о шприце он уже проинформирован. Рожа довольная.

- Это хорошо, что в мое распоряжение. Значит так, сейчас идешь к Запевалову, получаешь уборочный инвентарь и до обеда работаешь на уборке территории.

Спускаюсь в апартаменты ефрейтора Запевалова.

- Товарищ ефрейтор, разрешите обратиться...

- Стой, стой Озерянин, не надо так официально... я вижу, что ты уже на ногах не стоишь, сколько суток не спал? Знаю, суток трое-четверо. Вижу, не попал ты в струю. Ну, ничего, крепись, злее будешь. А сейчас пошли со мной. На территории уже работают, Сукинцов один хрен проверять не будет, эта работа возложена на меня. Пошли. Заходим через приемное отделение, на четвертый, чердачный этаж. Ваня своим ключом открыл боковую дверь, и мы оказались в небольшом полутемном помещении, заваленном бэушными матрацами, одеялами, бельем, валенками, сапогами и т.п.

Значит так салага, я вижу каблуки твоих сапог почти стерлись, ты подберешь здесь себе подменку, а то так тебе твоих до конца года не хватит. Дальше, сейчас я тебя здесь закрою, пару часов поспишь, если что я скажу, что только - что ушел сапоги подбирать. Да, только не подумай, что я тебе в чем - то симпатизирую. Лично ты, как и все вокруг - мне на хер не нужны. Просто я, уже все то, что сейчас накатило на тебя - прошел.

Меня в свое время нормальные пацаны тоже поддержали, не допустили до петли. Я, в отличие от наших дуроломов командиров и замполитов вижу, что ты не причем. Ну, отдыхай, авось, когда нибудь пригодишься. Он закрыл меня снаружи, и ушел. Я подобрал себе пару более-менее пригодных сапог, прилег на матрацах и мгновенно уснул. Разбудил меня Запевалов перед обедом, все было тихо, я почти выспался.

- Спасибо, Иван - ты настоящий друг.

- Товарищ выключатель, разрешите обратиться!

- Да, разрешаю - гугнявит Лимонов.

- Товарищ выключатель, разрешите вас вырубить?

- Да, разрешаю - тот же голос.

Резко нажимаю на клавишу, свет гаснет, строевым один шаг и я в постели.

- А спокойной ночи старикам, ты, что не желаешь? - это Лисович.

- Дембель стал на день короче, спи старик, спокойной ночи! - это я вслух, - чтоб ты сука околел к утру - это я про себя шепотом.

- Отбой. - Прокукарекал дневальный.

Мгновенно проваливаюсь в сон. Но нет, это еще не был окончательный отбой. Через пару минут просыпаюсь оттого, что кто-то толкает меня кулаком в бок.

- Проснись лежебока. Ну, у тебя и сон. Крепкий и быстрый. Или может, прикидываешься? - это мой ангел хранитель - Щот. Слышу, какой то противный запах возле носа.

- На, держи, смотри, не урони - он сует мне в руки солдатскую кружку. - Давай, давай - пей быстрее, народ ждет тару.

Я, со сна не совсем соображая, начинаю что-то хлебать:

-Что это такое, мычу сквозь зубы в сторону Шота.

- Пей быстрее, это бражка.

Допиваю пойло, по консистенции - жидкое тесто, по вкусу - да что-то было похожее на квас с сильным привкусом бензина.

Канистра из под бензина, заранее заготовленная, после отбоя кочует под кроватями и каждый обязан налить себе кружку, а старикам - кто сколько захочет. Но выпить обязаны все. Круговая повязка. После узнал, что раствор готовиться на базе теплопункта благо все компоненты имеются в избытке. Там же, на теплопункте, среди теплых труб она выстаивается. Канистра продолжает со скрежетом кочевать из под одной кровати под другую. Дедушки уже общаются счастливо-оживленными голосами.

Наконец шум был видимо, услышан и в коридоре. Дверь приоткрывается, в щель просовывается к выключателю рука, свет зажигается, затем появляется недовольная морда дежурного по части, прапорщика Руфьева.

- Чего не спите? Что за шум после отбоя? Что за запах? -обращается он ко всем сразу. Молодежь имитирует крепкий сон.

- А то ты не знаешь, что это за запах, давно сам употреблял? Подходи, и тебе кружечку нацедим - это Лисович.

- Но - но, товарищ солдат, что вы себе позволяете, - не очень уверенно парирует Руфьев. - Уберите все отсюда и проветрите помещение.

Лимонов встает и куда-то уносит, пустую канистру. Наступает тишина. Я окончательно засыпаю.

Следующий день, на разводе, в 8.30 мне приказано заступить на дежурство по приемному отделению. Штатных фельдшеров срочной службы в приемном отделении не было. Был начальник, капитан Чистяков, был прапорщик - фельдшер. Дежурства фельдшеров-срочников шли по отдельно составленному графику, при этом оперблок и старшая медсестра хирургии не привлекались. И первые, и последующие дежурства в этом отделении мне понравились. Напряженки не было, хотя и без дела сидеть не приходилось. Работа живая. Прием поступающих практически круглосуточный, бывала нагрузка по неотложной медицинской помощи, и достаточно бумажной волокиты. Журналы, медицинские книжки и т.п. главное, что здесь над душой не стояли деды и сержанты. С врачами и фельдшерами - прапорщиками проблем не возникало. Жаль, что этих дежурств, было не более трех в месяц.

Очередной развод, после смены с приемного отделения. Старшина Сукинцов зачитал, что сегодня вечером, я заступаю в наряд по нашей госпитальной столовой. Это на сегодняшнем языке, назвали бы «беспредел», тогда это называлось в армии (да и сейчас на армейском сленге) не вылазить из нарядов. Толком нам никто никогда не доводил, сколько суточных нарядов может быть у военнослужащего срочной службы за неделю, в месяц. Но смутно все имели представление, что в худшем случае через день (то есть сутки через сутки) у меня же получалось, что в лучшем случае, официально, одна ночь в неделю, принадлежала мне полностью, то есть с пребыванием в казарме. И то при условии, что деды (сержанты) не пошлют на какие-либо авральные, ночные работы. На мой косой взгляд в сторону Сукинцова, он метнул не менее жестко-колючий и многообещающий. Перестрелка глазами была кратковременной, нам обоим хорошо понятной, для окружающих незаметной (для не желающих замечать).

Госпитальная (медротовская) столовая была небольшой, примерно на тридцать посадочных мест. Если больных бывало больше, то естественно питались в несколько смен. Располагалась она на втором этаже, над приемным отделением. Имела все необходимые, но очень маленькие цеха, которые сообщались между собой одним узеньким коридорчиком. Причем в одном конце, находилась посудомоечная комнатка, а в противоположном -варочный цех.

Для выполнения подсобной, черновой работы на всех этих объектах, выделялся, как оказалось, аж один человек. Я, вообще, по физиологии своей, тогда еще практически не потел. Здесь на радость Шершневу, Лисовичу, Лимонову и Сукинцову - пот лил с меня ручьями. Все они в течение суток в разное время заглядывали, справляясь, как я тут. В их глазах светилось счастье. Они-то, это уже проходили, и знали, что где- где, а на этом объекте потяжелее, чем в обычной солдатской столовой, или в наряде по роте. Ни минуты покоя. Работы - валом. Горы столовой и кухонной посуды, полы, столы, разделочный инвентарь. Чистка овощей, разделка мяса и рыбы(да, и это тоже, хотя это работа повара).

О! Повар! В этой столовой на тот период работал по моим понятиям уникальный повар. Илья Абашидзе. Грузин с абхазским уклоном. Увалень килограммов за восемьдесят. Большой кавказский, с горным изломом нос, сросшиеся в одну линию широкие черные брови, толстые (чувственные) губы. На улице до +30°С, в посудомойке, при газовой горелке, до +80°С (а может и больше). Работа кипит, пот со лба не успеваю стряхивать. Вода с кранов шумит, посуда стучит - ни хрена не слышно. Но где-то в отдаленности вроде кто-то кричит, и даже как будто мою фамилию. Но тогда, мои уши еще не были привыкшие ко всем интонациям и диалектам народов населявших необъятную Родину, СССР. А поварюга еще и «р» не выговаривал. На его языке звучало что-то наподобие:«Озеля, Озеля!»

- Да что еще такое?- бросаю работу, забегаю в варочный. Небольшое помещение (примерно три на четыре метра), одна электроплита. Грузин в белой куртке, без колпака, рукава закатаны до локтей. Волосы курчавые, усики уже хорошо заметные, руки волосатые. Абрамгутанг.

- Илья! Ты меня звал? Он злобно таращится на меня.

- Да, да, льожку! Льожку!

- Что, ложку помыть?

-Нет!

- Льожку, льожку!

- Подать?

- Да,да!

- А где она?

- Вот, вот.

Рядом с плитой, металлический, разделочный стол. На нем, лежит обычный солдатский черпак, емкостью на 250 гр. Черпак не нагибаясь можно взять, протянув руку.

- Так что, тебе его подать?

- Да!- абхазец пытается изобразить зверскую рожу (он прослужил уже год).см.ФОТО: Абашидзе справа.

- А ты что не можешь ее взять?

- Озеля, не кличи, ты еще не имеешь права кличать, ты ешше малядой.

- Так ты отрываешь меня от работы, чтобы я подал тебе этот черпак?

- Работу успеешь, я хочу так, ты не понималь, так польожено. И все твои, Сукинцов, Шершнев, Лисович - загибает пальцы, говорили мне, что тебья надо, это... как? Загонять!

- А - а! Ну, тогда все понятно. Это таким образом ты будешь меня загонять? Да?

- Да! - Смотрит на меня как бычок.

Не смотря на уже появившиеся внешние признаки полового созревания, лицо еще детское, а хочет казаться уже старым и злым, а это еще у него плохо получается. А меня злость трясет оттого, что и эта черножопая обезьяна пытается на до мной издеваться. Да еще самым

тупым и примитивным способом.

- Илья, тебе сколько лет?

Долго в упор смотрит, соображает, что и как ответить этому салабону, или вообще отвечать нельзя, чтоб не уронить свое черпаковское достоинство.

- И какое у тебя образование? Наконец как выплевывает:

- Мне девятнадцать лет, я шьколу, девять класс закончиль. А ты фельдшир? Ну и чито, ты малядой и все, иди работать.

Иду и думаю. За что я, дипломированный, уже успевший в гражданской жизни попользоваться даже авторитетом среди взрослых, неплохо знающий свое дело... вынужден пресмыкаться перед сантехником Сукинцовым, уродами вообще без образования Лисовичем, Абашидзе. Заправлять кровать и подшивать

воротничок «покровителю» Шоту. И еще и деньги ему отдавать, за

что? «Но - кто вопросы задает, тот по службе не растет». Это я услышал намного позднее. А пока...

- Илья, я пойду работать.

- Иди.

- Озеля, стой, ты не обижаись, я только месяц как стал поварь, а до этого я год из этой столов не выходиль, Я ЗДЕСЬ СПАЛЬ, Я БЫЛЬ вечни наряд. Мине быль очень тяжельо. Иди работать.

Мой медицинский авторитет был напрочь подорван в глазах солдат- больных. Как же, вчера я был в чистеньком, наглаженном халате, выполнял процедуры. Здоровых заставлял убирать в отделении, мыть полы, драить туалет и т.д., а сегодня я как и все смертные мою для них посуду, сам драю полы. В их глазах большое недоумение. Вот тебе раз. Я стараюсь не попадать им на глаза, не высовываться из цехов. Но, увы, это не возможно, а засветиться достаточно раз.

Практика со стороны наших медицинских начальников была порочной. Они набирали ежегодно фельдшеров с запасом на 1 -2-х больше чем нужно. Чтобы можно было, затем выбирать, отсеивать. Благо в те годы этого материала видимо было больше чем достаточно. Но с точки зрения командиров, такой запас вполне логичен, и я на их месте в будущем поступал, по возможности идентично. Никто никогда в армии не экономил на человеческом материале, никто его и не ценил. Никто всерьез не задумывался над вопросом, а что с этого субъекта получиться в дальнейшем.

Главное чтобы в период его пребывания в строю, по возможности извлечь из него максимальную выгоду. А когда это «тело» дождется своего долгожданного ДМБ, и переступит за порог части, это уже его проблемы. Со списков части вычеркнули, а дальше по принципу - с глаз долой и с души вон. А уж такие вещи, как травмы солдатской души, ну что вы, что вы. Для товарищей командиров это пустой звук. Ах да, для этих дел есть огромнейший аппарат так называемых замполитов (ныне их в очередной раз переименовали - сейчас в армиях СНГ - это воспитатели). Девяносто пять процентов из них, от лейтенанта до генерала сами нуждаются в воспитании. При этом, многие в местах не столь отдаленных.

Это я забежал вперед. А пока, притирался к очередному сослуживцу из очен солнэчной Грузии, подошло и 18 часов. Перед сдачей наряда нужно было идти на продсклад, получать продукты на следующие сутки. Для выполнения этой работы привлекались еще один - два человека с роты. Идти надо было до полтора километра, в сторону нижней бригады.

Мне в помощники назначили Толика Парпауца. Его, за какие то «высокие» показатели выперли со спортроты, и он уже вторые сутки околачивался в роте. В руках мы тащили разные носилки, баки и бачки. Складов было два. Первый ближний метров пятьсот от медроты. На нем выдавали мясо, рыбу, молоко и т.п. более ценные продукты. Второй - дальний - там нужно было получить овощи и растительное масло. С первой ходкой мы управились относительно быстро. На дальние склады взяли тачку. Не доходя метром двести, Толик заявил, что дальше я справлюсь сам, т.к. у него есть дела, а вчера он уже на этом складе был. И стал мне показывать, как пройти к этому складу.

- Видишь, вон, там впереди, справа розовое здание?

-Где?

- Ну, вот смотри, розовое, выглядывает из-за угла вон той

казармы?

- Не вижу.

- Ты что слепой?

- Да нет, то, что ты показываешь, я вижу, но это не розовое, а желто-кирпичного цвета.

- Ну да, может быть и так, - и он стыдливо опустил глаза.

- У тебя что, дальтонизм?

- А что это такое?

- Как, ты фельдшер,не знаешь, термин, которым обозначается отсутствие возможности различать цвета?

-Да ладно, ты много знаешь, я просто забыл, промычал тупорылый молдованин, и убежал.

В последствии, служа много лет на границе с Молдавией, пришлось неоднократно убедиться в слабой подготовке медицинских кадров в этой республике, (надо полагать, что с другими профессиями дела обстояли не лучшим образом). По дороге к складам обратил внимание на угол одной из казарм, обращенной фасадом к магистрали. Которая проходила за бетонным забором. На этом углу красовался (когда то) фашистский орел. Со свасткой в лапах. Но наши красноармейцы его в 45 году обезглавили, свастику из лап выбили, а туловище с крыльями оставили в назидание для потомков. Так он там и висел вплоть до вывода наших войск в начале девяностых годов прошлого столетия.

Толик сбежал. В течение минут сорока, я получил, выстояв в очереди мешок картошки, немного свеклы, моркови, лука и литров десять в бачек, растительного масла.

- Почему так дольго? - это Илья.

- Да пошел ты, черножопый, - подумал про себя, - иди и получи быстрее, - высказался вслух.

- Мы опоздаем с ужином!

Дальше я не пререкался. Нужно было работать. Ужин прошел во время. Где-то около 22 перед отбоем, заканчивал уборку. Личный состав на плацу совершал вечернюю прогулку с песнями. Шершнев уже заглядывал и требовал, чтобы я быстрее заканчивал и отдал ему ключи от столовой. Традиционно они хранились у старшей медсестры терапевтического отделения. Илья уже ушел. За ним была еще закреплена бельевая кладовая. Там на мешках с бельем он и спал, не приходя в роту. Где-то на углу под окном послышались приглушенные крики.

- Лева-лева! - кто-то звал меня по имени.

Я открыл окно и посмотрел вниз. Было довольно темно, но, присмотревшись, различил прячущиеся в тени лица Бабакова, Максчимчука, Коптюка, кто-то еще, но не различить было.см.ФОТО:Это уже после моего ухода с роты. сидят, первый ряд: А.Парпауц,В.Коптюк,далее не помню.Стоят, второй ряд:в пол лица Б.Кушнир,А.Чкадуа,А.Максимчук,О.Бабаков, и кто то незнакомый.

- Чего? Мужики? - скрывая голос, спросил я.

- Лева, у тебя хлеб остался?

-Да!

- А масло?

-Тоже есть.

- Разрежь булку вдоль, вложи масла и брось нам. Эту задачу я выполнил мгновенно. Дело святое. Завтра сам буду на их месте.

- Спасибо! - прозвучало снизу.

- Жрите на здоровье.

В этой столовой, на халяву, три раза в день питались дежурный врач (офицер), дежурный по части (прапорщик или сверчок), начальник столовой прапорщик Сальцин, старшина Сукинцов периодически, и другие. Командирам и другим приближенным, если они задерживались на службе, Абашидзе носил еду на подносе в кабинеты или ординаторские. Нас мучил голод. Мама была на расстоянии около двух тысяч километров, за тремя границами, у других еще дальше. В одиннадцать вечера отдал ключи Шершневу. Он с Дошем к тому времени пожарили сковородку мяса, другую рыбы, съели по пару стаканов сметаны. Забрали приготовленные блюда, закрыли столовую и куда то растворились.

В отделениях дежурили Кушнир и Харламов.

Я ушел в роту. Лег. Сон наступил мгновенно. Подъем в полшестого. Это неописуемое счастье, я был бодр и здоров как никогда. Я спал почти семь часов! Предстоящий день уже не казался таким хмурым и тяжелым. Вперед! Наряд я сдавал Лимонову.

- Озерянин, почисти еще рыбу, и я тебя отпускаю, тебе же лучше это сделать, чем идти на вечернюю прогулку, потом на проверку, я прав? Озерянин?

Он был прав. Хотя за сутки эта столовая уже запомнилась на всю жизнь, но топать еще и по плацу, надрывая глотку, а потом торчать минут пятнадцать-двадцать в строю на вечерней поверке, видеть рожу Лисовича и других «приятелей». Нет уж, лучше почищу рыбу, тихонько приду в роту и отрублюсь.

гл. 10. Городская помойка. Гауптвахта

Подъем, зарядка, туалет. Утренний осмотр. Заправка кроватей, своей и своего протектора*. Завтрак. Развод. Дежурство в отделении. Смена утром с дежурства. Уборка территории. Уборка в помещениях роты. Обед. Два часа поспать и подготовиться к заступлению дневальным по роте. Развод. Стрелки на брюках х/б наводятся штык-ножом прямо в строю. Благо брюки жирные, грязные. Без стрелок на разводе нельзя, это кошмар, к наряду не подготовлен! Старшине позор! Солдату от старшины пиндец! Стрелки наводятся до прихода дежурного по части, затем нужно простоять 30-40 минут, не шевелясь, по стойке смирно, иначе они тут же развалятся. Прием наряда до 12°°. сдача наряда до... хорошо, если до 12°°. Подъем. Развод (утренний).

- Рядовой Озерянин!

-Я!

-Назначаетесь на погрузку мусора.

-Есть!

Запевалов приглашает после развода меня, Максимчука и Лимонова к себе в каптерку. Выдает каждому по большой совковой лопате и грабли. Помойка находилась в пятидесяти метрах от здания медроты, посреди сквера. Она представляла собой бетонированную яму в длину 15 метров, в ширину 5 метров. С одного конца пологий спуск, а противоположного - глухая стена. Внутри стоял двухосный прицеп. Мусорка была общей для всех спецчастей, которые располагались вокруг штаба дивизии. По графику 1-2 раза в месяц личный состав в одной из частей, ее вычищал и, прицепив к машине

прицеп, отвозили на городскую свалку.

Общая помойка частей управления дивизии, была постоянно

переполненной. Она непрерывно дымила, рядом штаб дивизии, видимо сжигали кое-какие бумаги, и не в спецтопке. От нее все время тянуло сладковато приторным и в чем-то не знакомым ранее запахом. Чем-то немецким, не русским духом. Получив инвентарь, мы втроем поплелись совершенно без охоты и желания на работу,""именно ту что соответствовала"" диплому фельдшера. В таких местах, я во всей полноте познал, насколько был прав народный комиссар здравоохранения Семашко, когда провозгласил что «Будущее принадлежит медицине профилактической» - т.е. «Без санитарной культуры - нет культуры вообще!А позже, читая произведение одного фюрера, узнал...""что культура всякой нации, начинается с туалета"".

Мусора было много, дышать от вони было не возможно. Не знакомый, приторный «аромат» придавала кожура от бананов, ананасов, мандарин - которых в те времена в Союзе мы не встречали. Рядом был магазин, чайная, общага офицерская - поэтому этих отходов было предостаточно. После девяти к нам присоединился Боря Кушнир, он сменился с отделения и Сукинцов отправил его отдохнуть. С горем пополам, отбиваясь от жирных мух, роями кишащих над нами, дыша через раз от вони, загрузили прицеп.

Лимонов, который все это время отсиживался в сторонке, хотя это его, как штатного санитара, была работа, (но он уже прослужил более чем пол года) послал меня в автопарк. см.ФОТО:Два друга аутсайдера. Несостоявшиеся водители, числящиеся санитарами роты, реально ротные шакалы. Лимонов и Едемский.

Назад я подъехал в кузове ГАЗ-66-го. Вытащили прицеп наверх прицепив его к машине, зачистили дно ямы, расселись в кузове. Выезжаем за ворота части. Ну, надо же! У этой противной работы, оказывается есть и свой небольшой плюс. Свалка то, за городом, километров десять, или даже больше от части. А это -это после нескольких месяцев однообразной серой жизни за забором, это чуть ли не увольнение в город, почти отпуск с выездом на Родину...)) Мы едем через лес, немецкий какой-то очень прореженный, чисто убранный, даже враждебный, но лес. Это моя родная стихия! Воздух чистый, тишина... «Н0LМ» - стрелка, поворот направо.

Вот она общегородская помойка. Огромное болото. Огорожено колючей проволокой. Ворота с будкой, вахтер. Небольшая очередь. Заехали внутрь. Мусор наступает на болото. Слой мусора, разгребает и утрамбовывает экскаватор. Слой грунта, слой мусора. Слоеный пирог из 2-3-х слоев. На старых участках уже растут 4-5 летние сады. Яблоневые, очень аккуратные. О немецких свалках уже неоднократно приходилось слышать за небольшой период службы. Девяносто пять (сто)процентов велосипедов, на которых ездили советские младшие офицеры, прапорщики, сверхсрочнослужащие (и даже срочнослужащие по территории частей) поступали со свалок. Мебель (в кабинетах, каптерках, ленкомнатах), паласы на полах, шторы на окнах, ковры.

А наши фельдшера черпаки (погодки) организовали и оснастили целую музыкальную студию. На удивление подобрался целый квартет музыкантов. Дош - соло, Шершнев - бас, Пятаков -синтезатор, Харламов - ударники. И весь этот набор инструментов оттуда же, со свалки. Их, конечно, собирало не одно поколение, их берегли и лелеяли. Под студию командование отпустило в подвале

помещение - метров тридцать квадратных. Вышеперечисленные музыканты, значительную часть времени проводили именно там.

Да, не дал бог слуху. Комната была великолепно оборудована (со свалки). Тяжелые бархатные шторы, ковры на стенах и на полу (глушить звук), мягкие кожаные диваны, кресла, столы, бра с мягким светом - красота (для тех, кто не понимает). «Немецкая свалка - дополнительный источник благосостояния для советского военнослужащего».

Прицеп разгрузили быстро. Сверчок - старший машины, видимо сам никуда не торопился, и нам разрешил размяться. Я рванул в сторону сада! Ковры и велосипеды меня не интересовали, а заказов не поступало. По дороге наткнулся - глазам своим не поверил- гора посуды, мельхиор, тарелки, вилки, ложки - со свастикой. Рядом куча бумаг - орлы со свастикой в когтях - на папках, на титульных листах. Говорила мама - учи немецкий язык! Единственное что понял

- это гриф «секретно» в правом верхнем углу.

Прочитав к тому времени сотни книг, увидев десятки фильмов посвященных войне с фашистами, слыша с детства разговоры родителей, дедов и бабушек, переживших войну. Имея мощнейшую прививку и стойкий иммунитет в ненависти к немцам и всему немецкому, не мог предположить, что все это еще так свежо. Вот оно реальное, вот они их бумаги, возможно содержащие какие-то реальные секреты того времени, и не уничтожены, спокойно и свободно валяются на свалке (истории) никому не нужны, как и посуда с их символикой. Полистал, плюнул, пнул ногой и побрел в сад. Яблоки были так себе,еще зеленые, сгрыз пару штук. Поехали. В часть прибыли к обеду.

На фоне мнимого благополучия во время обеда произошла драка. Два деда, друга, земляки Лисович-санитар и Кравецкий-водитель чего-то не поделили. Сначала слышалось злобное сычание. Потом очень быстро-быстро пулеметное стрекотание на галицком наречии. Вроде украинский, но когда они разговаривали между собой даже в спокойной обстановке, нам хохлам, но из других областей, понять чего-либо было не возможно. А бедные кацапы, так те только глаза таращили в недоумении.

Стрекотание «пулеметов» нарастало, все притихли и наблюдали за сценкой. Кравецкий взмахнул правой верхней конечностью, и из носа «старейшины» потекла красная жижа. Шнобель мгновенно распух. Молодняк вжал головки в плечики, глазки потупили в свои тарелки. Не доведи господи, кто-нибудь из дедов или сексотов типа Лимонова заметят на лице салабона намек на ликование. Потом никому не докажешь что у тебя с мимикой врожденные проблемы. «Друг» Лисовича выпрыгнул из-за стола и, оглядываясь, помчался по залу. Неожиданную прыть проявил и Лисович. Схватив плоскую алюминиевую тарелку под второе, он запустил ее как «летающую» вдогонку Кравецкому. Тот имел неосторожность оглянуться. Летящая тарелка со свистом врезалась ему в лицо.

Диагноз: «Резаная рана средней трети правой надбровной дуги, переносицы и левой щеки». Теперь дедовская кровь залила лицо Кравецкого. Деды с разных концов обеденного зала бросились нейтрализовать противников, чтобы прекратить драку.

Пострадавших повели в приемное отделение медроты. А что делать? Шила в мешке ... теперь уже все равно... мы по быстрому дожевали остатки обеда. Старший сержант Иванов повел личный состав роты в расположение.

Не знаю, как проводились разборки командованием. Нам салагам ничего не доводили. Но Кравецкий получил от командира части трое суток ареста с содержанием на гауптвахте, а Лисович отделался несколькими нарядами на службу вне очереди. Началась разворачиваться интересная эпопея с посадкой Кравецкого на гауптвахту. До армии я слышал и что-то читал о таком армейском наказании, как содержание на гауптвахте. В нахлынувшем потоке проблем мы многие из молодежи даже забыли о таком слове как «губа». Но вот, реальное происшествие и наказание.

Через неделю,когда рана Кравецкого более-менее затянулась розовым рубцом, его стали готовить к отправке в армейскую тюрьму, на солдатском сленге «гуппельвилла». К этому времени он уже ходил со своим земой - партнером по драке в обнимку. Помирились. Кравецкий принял душ, переоделся в свежее белье. Сукинцов сел старшим в ГАЗ-66, наказуемый залез в кузов. Уехали. Через час пришли пешком обратно в роту. Машина «сломалась» через километр как отъехали. Как я потом услышал краем уха от водителей, поломка была спланирована заранее.

На следующий день попытка повторилась. Но перед обедом, Кравецкий снова был в роте. Как «озвучил» в курилке ябеда и стукач Лимонов, в этот раз на губе не оказалось свободных мест. В процессе дальнейшей службы курсантом и офицером мне приходилось сталкиваться с подобным явлением на счет дефицита посадочных мест, даже на довольно крупных гауптвахтах, хотя это и не удивительно. Чем крупнее это заведение, тем крупнее гарнизон, который оно обслуживает. Но приходилось слышать и о том, что коменданты гарнизонов и их подчиненные начальники гауптвахты, зачастую создавали этот дефицит искусственно.

Любой командир, которого «достал» подчиненный, и уже объявивший ему наказания в виде содержания на гауптвахте, постарается добиться выполнения своего решения. Хотя бы для удовлетворения своего самолюбия, ну и для острастки остальных подчиненных. Так и наша «челюсть», после очередного возвращения Кравецкого, заверил его, чтобы не радовался.

На следующий день, горемыку посадили на заднее сидение командирского уазика. Феоктистов занял свое место рядом с водителем. В руках командира был дипломат, с презентом для коменданта и начальника гауптвахты, как объяснил мне знающий Харламов, с которым мы стояли возле окна второго этажа, в холле хирургического отделения, откуда и наблюдали картину очередной отправки «преступника» в военную тюрьму.

В дипломате коньяк, водка, закуска. Кравецкий был посажен. Прошли дни.

Я стоял дневальным «на тумбочке». Напротив, в окружении почти всего личного состава роты, живописал свои приключения, во всех цветах и красках, вернувшийся почти через неделю с «заключения» ефрейтор Кравецкий. Казарма вздрагивала от жеребячьего хохота, который повторялся почти после каждой реплики «героя».

-Товалищ, ефлейтол, - прокартавил смотревший с подобострастием на Кравецкого Лимонов, - а чего это у вас все время нога, как маятник болтается?

Стоявший, облокотившийся на стенку Кравецкий, действительно беспрерывно шаркал правой ступней по полу.

- Ах, это?

Ефрейтор скосил глаза на Лимонова, на минуту задумавшись, стоит ли удостаивать его ответом, но, заметив, что толпа тоже смотрит вопросительно, с усилием воли остановил ногу и начал рассказывать.

Гауптвахта размещалась в центре города, в большой бывшей немецкой тюрьме. Ходили слухи, что там в свое время сидели Клара Цеткин, Роза Люксембург и другие знаменитые немецкие коммунисты. Половину здания занимала советская средняя школа, вторую половину гауптвахта. Здание это я видел и даже ходил в школу. Но об этом немного позже.

Постройка в виде массивной крепости, с декоративными башнями, башенками, зубцами и т.п.

Со слов Кравецкого работы, для всех содержащихся, какой либо производительной, не было. Поэтому для губарей придумали давно два основных занятия.Первое - строевая подготовка до одури, пока не валились от усталости. Прямоугольный двор, размером 120 на 60 метров. На стенах по всему периметру нанесена красная широкая полоса, на высоте 90 сантиметров от бетона. Занимающиеся строевой, должны были все время поднимать ногу, именно на эту высоту. И ни в коем случае ни на сантиметр ниже, иначе сразу следует реакция проводящего занятие - плюс одни сутки к сроку пребывания.

Второе занятие - на всех этажах длинные, бетонные полы. Их поверхность гладенькая, скользкая. Сначала полы намастичиваются. Затем команда начальника гауптвахты - строиться! В зависимости от количества арестованных - в одну, две или три шеренги, становись! К примеру - в строю десять человек. Прапорщик держит в руке девять кусочков (размером с подошву сапога) шинельного сукна. Внимание! Я сейчас бросаю перед вами на пол суконки для натирания полов. Вы должны их разобрать, кому не достанется, тому плюс одни сутки к сроку. Бросает. Строй мгновенно превращается в стаю бешеных псов. Рев, визг, мат, зуботычины -друзей нет, все враги.

- Становись! Кому не достались полотерки, выйти со строя! Тому, кто выходит - прапор вручает кусок шинели и плюс одни сутки к сроку. Затем каждому нарезается кусок пола.

- К натиранию приступить!

Через пол часа пол сверкает зеркальным блеском.

- В колонну по два становись!

Построились.

-Полотерки сдать!

Сдали.

По коридору бегом, марш. группа «зеков» бегает по коридору вперед - назад, до тех пор пока пол снова становится затоптанным и тусклым.

- Строиться!

Начгуб снова бросает на пол суконки, кому-то снова не досталось, - за это плюс одни сутки. Этот процесс продолжается день в день, бесконечно. На первый взгляд глупо, бессмысленно, тяжело, жестоко? Да! Больше попадать туда не захочешь, никогда.

Антигуманно? Не педагогично? Да! Зато очень действенно. Это уже размышлял я, стоя «на тумбочке». Нога у Кравецкого продолжала рефлекторно выполнять маятникообразные движения. Судя по выражению лиц слушателей и отсутствию лошадиного ржания, повторять подвиги сослуживца, не собирался в ближайшем будущем никто.

*протектор, протекция-защита.

гл. 11. Аптека. Замполит. Дембельские альбомы.

Время мчалось со скоростью курьерского поезда. Это большой плюс для молодого раба Советской (в будущем любой из армий стран СНГ) проходящего обязаловку в виде срочной службы, под лозунгом священного долга. Солдат спит - служба идет - это самая согревающая душу фраза, повторяемая всеми помногу раз на день. Только осознание спасительного финиша под названием ДМБ, в конце этого беспросветного тоннеля, сдерживало и до сих пор сдерживает тысячи молодых горячих голов от многих необдуманных поступков. В том числе и суицидных. Только осознание того, что всему этому дурдому есть официально установленный конец, что дембель неизбежен как крах империализма, который в то время все больше «загнивал», заставляло мужественно переносить все тяготы и лишения воинской службы. И надо отдать должное - закаляло характер, до состояния крепчайшей стали.

- Лева! Иди сюда! - Крикнул из курилки Максимчук.

- Чего тебе? - подходя, ответил я.

- Сейчас узнаешь.

Захожу. Сидит мой покровитель Шот, рядом какой-то сверчок, Толя Максимчук и еще пару человек. Шот: «Знакомься, это твой земляк», - показывает на сверхсрочника, тот протягивает руку. Миша – Лева. Познакомились. Учитывая размеры Союза, земляк в армии, это не абы что. На вид, какой то зачуханный сверчуган, но земляков не выбирают, быстро выяснили, кто есть кто и откуда. Навели справки, нашли общих знакомых, а это уже подтверждение чуть ли не родственных связей.

- Я завтра еду в отпуск,- заявил Миша, - пиши домой, если что, привезу передачу.

Вот это счастье, я даже не подозревал о таком варианте, ведь посылки в ГДР, солдатам запрещены.

- Хорошо. Спасибо, напишу, пока. Привет Родине.

- Озерянин! - это дневальный по роте.

-Я!

- Зайди в аптеку, тебя прапорщик Родионов вызывает!

-Иду!

Аптека, входная дверь расположена напротив входа в ленкомнату, т.е. в расположении роты. Небольшое помещение из маленького коридорчика и двух комнат. Которая побольше - это материальная, поменьше - автоклавная, она же и посудомойка. Начальник медснабжения дивизии - капитан Уткин. Начальник аптеки прапорщик Родионов. Знаком был с ними очень мало, они жили в своем замкнутом мирке. Я только пару раз до этого забирал выписанные на отделение медикаменты. Но они оба ходили дежурными по части, поэтому, будучи в нарядах по роте, сталкиваться приходилось. Капитан Уткин, толстый неуклюжий, в очках, с постоянным прищуром, как все близорукие. Флегмат, «Пиджак»*. Прапорщик Родионов, стройный, сухощавый, интеллигентный. Себе на уме, его жена как потом оказалось, работала рядом, в офицерской общаге продавщицей в военторговском магазине, в кондитерском отделе.Захожу.

- Здравия желаю, товарищ прапорщик!

- Здоров, коли, не шутишь, проходи. Озерянин, тут такое вот дело, я приболел, ложусь в госпиталь. Буду отсутствовать около месяца. Я присмотрелся и выбрал тебя, чтобы ты поработал в аптеке на это время. Командир части разрешил. Не отказывайся. В отделении ты еще успеешь наслужиться. Здесь ты отдохнешь от нарядов и своего Сукинцова. Будешь только ходить 1-2 раза в неделю по приемному, это уже оговорено.

Я молчал, но мимика лица невольно видимо выдавала опытному прапорщику тайную радость. Для солдата срочной службы, всегда и везде заполучить отдельный участок работы с ключами от отдельных помещений было везением по высшему разряду. Я всячески пытался скрыть свои эмоции. Возможно, Родионов воспринял это как безразличие с моей стороны.

- Ты справишься с этой работой?! Или мне найти кого-то другого?

- Так, точно справлюсь!

- То-то Озерянин, идем, покажу, чем будешь здесь заниматься. В течение часа я был введен в курс аптечных дел. Отпуск лекарств, работа с дистиллятором, автоклавом и ряд других мелочей. Мне были вручены ключи от медицинского склада на чердаке и от склада дезинфекционных средств в подвальном помещении. Предупредив об ответственности за наркотические и ядовитые вещества, Родионов тот же час убыл домой.

Так я внезапно стал аптекарем. Уткин где-то отсутствовал. Закрыв и опечатав аптеку, я ушел в роту поделиться впечатлениями от нового назначения с Коптюком и Мартынюком. Пацаны, фельдшера моего призыва встретили новость снеподдельным интересом. Вася Коптюк тут же озвучил однозначный общий интерес.

- Мужики, ведь теперь у нас есть неограниченный доступ к спирту.

Увы, спирт стоял в десятилитровой бутыли, а бутыль в холодильнике, ключи от которого были у Уткина (как в сказке о Кощее Бессмертном).

- Ну, Лева, ты при случае приноровись по возможности, и возьми сколько сможешь - это уже подначивал Толя Максимчук.

Желание усугубить было всеобщее. Желание ослабить постоянное напряжение чем угодно и несмотря ни на что присутствовало у всех. Примерно в то же время услышал слово «план». Это словечко периодически проскакивало в разговоре наших однопризывников, водителей из Донбасса. А я при этом делал вид, что и мне это знакомо, но, мол, не интересуюсь. Чуть позже заметил, что Чкадуа и Бабаков периодически находятся в специфически приподнятом состоянии, при этом на нас непосвященных посматривали гордо и с высока. Случайно узнал, что получали травку в конвертах с письмами и открытками. Правда лично мне никто ни разу не предложил, видимо конспирировались на всякий случай, да и делится, было жалко. Ну, да и Бог с ними.

Курили мы тогда поголовно, за редчайшим исключением, и очень много. На полмесяца каждому курильщику выдавали официально четырнадцать пачек сигарет. Сколько точно было положено, до сих пор не знаю, но Ваня Запевалов, правая рука и левый глаз прапора Сукинцова, выдавал под роспись именно столько. Сигареты, если можно так назвать ту отраву были ужасными. Сейчас, когда пишу эти строчки, я бы умер, наверное, от одной-двух затяжек. Назывались они так: «Охотничьи», на пачке был нарисован охотник на уток, сидящий в камышах. А поэтому второе название на солдатском жаргоне звучало как «Смерть на болоте», по нашим меркам этот сорт шел первым, на втором месте «Гуцульские» или «Пастух в горах», так как на картинке был нарисован гуцул с отарой овец и ватрой* в руках на фоне Карпат. Третьим сортом шли «Северные», даже на вид самые ядовитые. Расцветка коробки по нынешним временам, довольно оригинальная: наполовину сверху синяя и снизу желтая, один в один цвета нынешнего Украинского национального флага. Видимо уже тогда, с потаенной целью, отбить у хохлов любовь к этим колерам ( как и с ментовскими машинами, они тоже были желто-блакитной расцветки), навсегда.

Еще можно добавить, что цена одной пачки, независимо от названия была одна, шесть копеек. Сорт на всех стоял один - третий. Плюс ко всему все они были давно просрочены, насквозь проросшие зелеными нитями плесени и сырые. Сушили их под подушками, на батарее, в сушилке и где попало в т.ч. на теле. Курили много, так много, что за неделю до очередной выдачи уже уши «пухли». Доходило и до собирания «БТ», бычков тротуарных. Да, естественно, пусть молодой не искушенный читатель не подумает, что они были с фильтром, нет конечно. А посему, я так полагаю, что кто пришел на службу не курящим, начать курить с этой гадости, так и не смогли, не смотря на все трудности. Да,кстати, не курящим было положено выдавать компенсацию сигарет, семьсот граммов сахара на месяц. Но кто его видел. Курящие наезжали на малочисленных противников никотина в прямом смысле слова, т.е. угрозами заставляли заявлять, что они курят. И Запевалов постоянно имел запас, а мы у него постоянно канючили, а он тяжело вздыхая, выдавал пачку, а то и две за мелкие услуги.

Солдатский бизнес. Ну а если бывало, что каптерщик все-таки приносил сахар, так это если деды, под заказ, просили на вечерние чаепития. Курение подобной отравы, единственное полунаркотическое вещество, (которое пропагандой не рекомендовалось), но официально не запрещалось. Если есть что, то кури товарищ боец Советской Армии, хоть до рвоты, хоть до одури, хоть до отравления со смертельным исходом.

И так, круг моих познаний в службе, продолжал расширяться. Перечислю и пойдем дальше. Наряды по роте, дежурства в отделении, наряды по столовым, дежурства в приемном отделении, работа в аптеке - уборка территории и вывоз мусора.

Постоянное совмещение чисто медицинской работы, с так сказать профилактической. Но это оказалось далеко не весь перечень того, чем может заниматься рядовой с «широко развитым кругозором».

Стук в дверь аптеки. Открываю, на пороге капитан - замполит, Стучков. (Дальше в процессе всей службы встречались офицеры этого профиля с поразительно подходящими для них фамилиями:

Стукальский, Грязюк, Стучинский, Огурцов, Сцыкалов и т.п.)

- Здравствуй, Озерянин!

- Здравия желаю, товарищ капитан!

- К тебе можно?

- Проходите товарищ капитан.

Без опыта, но я видимо правильно расценил, что заместителю командира части везде можно заходить. Прошел, сел за стол.

- Озерянин, мне доложили, что ты не плохо рисуешь?

- Совсем не много, товарищ капитан.

- Мне нужно оформить ленкомнату, там и посмотрим, в каком объеме ты владеешь своим искусством, договорились? На работе в аптеке и отделении это отражаться не будет, а вот от нарядов по роте и столовой я тебя освобождаю.

- Слушаюсь, товарищ капитан!

- Идем в ленкомнату и сразу оценим объем работы.

Идем, благо с аптеки в ленкомнату буквально два шага. С двери в дверь, через коридор. Работа заключалась в следующем: нужно было обновить, т.е. переклеить фотографии и разместить в определенном порядке, новый состав политбюро. Написать несколько заглавий и лозунгов типа «Слава КПСС» и «народ и армия - едины», «народ и партия - едины», Нарисовать кремлевский дворец съездов и т.д. по мелочам.

Замполит говорил спокойно, доверительно, дружески. Честно, я ждал, когда он спросит, как лично мне служится. Возможно, я был готов рассказать ему все, что твориться в роте, что силы мои уже на исходе. Что деды достали издевательствами, поборами денег, уходом за ними. О бесконечных нарядах. О том какая сука прапорщик Сукинцов, о сволочи Шершневе и самодуре Дусалиеве. Много чего накипело в незакаленной солдатской душе. Но - увы! Или он обо всем знал (такое складывалось впечатление) и не желал до поры до времени вмешиваться. Или вообще ничего не знал и жил по принципу - меньше знаешь - крепче спишь. Или же знал, но, как и все окружающие - лицемерил - это не мое, ничего страшного, переживут, перетерпят. И так последняя надежда на справедливость отпала сама по себе. Он не спросил - я сам напрашиваться не стал.

Ленкомнату оформлял долго, около месяца. Моими стараниями она значительно преобразилась в лучшую сторону. Параллельно мастера типа Запевалова и Пятакова отремонтировали мебель, столы, стулья, мягкий уголок, столик с искусно вделанной в столешницу шахматной доской. Особая гордость цветные витражи, которые отгораживали шахматный уголок от остальной части помещения ленкомнаты. Благо, материала в виде красок, бумаги, разноцветной пластмассы, клея - всего этого в стране развитого социализма, ГДР, было в достатке.

Служба закружилась еще быстрее. Народ оценил мои скромные способности. Беспрерывным потоком посыпались заказы на оформление - чего? - дембельских альбомов! Я сталкивался еще на гражданке с этим солдатским творчеством, но даже представить себе не мог, что мне лично придется этим заниматься. Во время очередного дежурства в отделении, первым на эту тему заговорил со мной гориллоподобный грузин - абхазец Илья Абашидзе. Эти гордые, горные козлы, когда им чего-то надо, то чего ни у кого больше нет, могут на время свою гордость засунуть в одно место. С улыбчиво-извиняющейся физиономией, повар подполз ко мне.

- Озелянин, - он разговаривал с таким акцентом, как будто у него во рту была толстая сосиска - давай спустымся ко мнэ в бэлевую.

Спустились в подвал, зашли в каптерку. В ее передней половине мне уже приходилось бывать. Здесь было белье и для личного состава роты и для отделений. Кстати тюки грязного белья находились вперемешку с чистым, в непосредственном контакте.Что по санитарно-гигиеническим нормамам категорически запрещено. Но под носом у эпидемиологов и гигиенистов- видимо ""допускается"". В помещении стоял насыщенный, специфический запах солдатского пота.

- Льова! Пасматры суда!- Он достал с полки и подал мне солдатский альбом. - Пасматры, так сдэлат сможешь?

Я полистал. Художественное оформление было елементарно-простое. На прозрачных листках - прокладках, которые между картонными страницами, тушью были нарисованы картинки - силуэты. Тематика картинок была обыграна на героях популярнейшего в то время мультфильма «Ну, погоди!». Но при этом роль сержанта старослужащего играл строгий и опытный заяц, а в качестве молодого, тупого новобранца изображался бедолага Волк. При этом заяц чем-то очень напоминал нашего сержанта Иванова, а несчастный волк, меня самого. Надо отдать должное, солдатская смекалка отразилась в этих сюжетах очень точно, забавно и смешно. Практически все эпизоды в службе случившиеся со мной за этот период, были в них отражены. Правда качество рисунков было крайне примитивно-дилетантское. Солдаты просто передирали их друг у друга, благо листочки прозрачные. Мне захотелось попробовать восстановить рисунки, придать им нормальный первоначальный вид.

- Но, Илья, у меня ведь совершенно нет времени.

- Льова об этом не волнуйся, врэмя я тебэ обэспэчу. Так ты согласэн?

Внутренний голос сказал внятно - соглашайся, в этом деле минусов у тебя не будет.

- Да, я попробую. Если попорчу альбом, то уж не взыщи, купить новый я не смогу.

- Харашо, дагаварылись.

После смены, с дежурства на второй день, он снова увел меня в свои хоромы. Все необходимое, тушь, дефицитные в то время в Союзе фломастеры и прочий инвентарь меня уже ждали. Где и как он добился моего освобождения от службы, я не вникал, правда, попросил особо не затягивать. С перерывами на работу в аптеке, ленкомнате и дежурствами в отделениях - процесс рисования занял около недели с небольшим. Счастью кавказца не было границ, когда он перелистал свой заветный дэмбэлский албом. Тут же он заверил меня в вэчной дружбэ и покровительстве.

Выпровадив меня, закрыл кладовку и понесся по друзьям хвастаться своим сокровищем. Для меня это была бесплатная реклама. Многие деды к тому времени уже заканчивали оформление своих альбомов. Но, оценив качество моей работы, бросились ко мне с просьбой переделать. Не снизошел до общения со мной только один - смертельный враг на всю жизнь -Лисович. Скорее всего, он его не делал вообще, уровень его развития в таких атрибутах памяти, просто не нуждался. Вообще этой работы мне хватило до конца моего пребывания в роте. В последнюю очередь, после увольнения дедов, альбомы оформляли сержанты Иванов, Шершнев, Дош.

*""Пиджаки""- офицеры получившие звание лейтенанта в гражданских вузах, и призванные в армию на два года.Многие из них оставались в армии, и с этой кличкой, навсегда.

гл. 12. Передача с дома. Приемное отделение

-Озерянин! - слышу я голос вечного дневального Лимонова, находясь в аптеке. Выглядываю.

- Чего тебе?

- Выйди на улицу, к тебе пришли.

Закрываю аптеку, выхожу. На улице стоит, улыбаясь, мой земляк, сверхсрочник. Прибыл с отпуска. Обнялись, поздоровались. У него в руках приличных размеров пакет.

- Лева, у тебя есть где-нибудь место, где нам никто не помешает?

- Есть, в аптеке.

- А надежные друзья?

- Тоже есть.

- Позови их.

Время было послеобеденное, после семнадцати. Капитан Уткин находился в командировке за получением медицинского имущества, прапорщик начальник аптеки, после стационарного лечения в госпитале укатил в Союз, в отпуск. Приглашаю в аптеку Коптюка и Мартынюка. Земляк распаковал передачу. На столе красовались давно и прочно забытые деликатесы. Копченая колбаса и сало, сыры, печенья, варенья и конфеты. А посередине! По середине стояло нечто вообще солдату вредное и запрещенное строго-настрого! Бутылка водки - «Старокиевская». Очень качественный продукт. Именно этой маркой мы вспрыскивали свои дипломы на выпускном.

- Но! Миша ты зачем водку то сюда притащил, ты что?

- Ничего страшного, вы, что до сих пор ничего не пили?

- Нет, - в один голос проблеяли мы.

- Ну и зря. Нормальные солдаты за такой срок службы как у вас (три месяца) уже все попробовали и не один раз. Не ссыте! Здесь на четверых-то какие-то несчастные капли. Для вас молодых, здоровых это пыль. Беру мензурки, Миша разлил водку, Вася нарезал колбасы, Степа хлеба. Чокнулись, выпили. Хорошо! Но страшно.

- Водку кстати твоя мама вручила мне как плату за доставку передачи. Но я решил не мелочиться и употребить ее вместе с тобой и твоими друзьями. Да, вот еще пока не забыл, тебе конвертик с письмом и деньгами.

Вскрываю конверт. Краткое письмо от матери и 50 рублей по 25 в купюрах.

- Вот это да! Для солдата это целое состояние, особенно в гедеэровских марках в соотношении 1:3. я тут же отдал их Мише, чтобы обменял. Что он и сделал в ближайшие дни. Степа с Васей исчезли, вслед за ними и дорогой земеля. Я остался в аптеке, чтобы не нарваться.

Вообще само проникновение в аптеку всех друзей под бдительно-подлым наблюдением Лимонова, готового стукануть в любую секунду было, уже, сопряжено с большим риском. Благо рядом с входом в аптеку была перегородка между приемным отделением и ротой, а в перегородке дверь. Сама наружная дверь аптеки в открытом состоянии слегка загораживала вход от дневального. Когда Миша прошмыгивал в аптеку, Степа отвлекал Лимонова, заговаривая ему зубы, а Вася заходил якобы за получением медикаментов, с коробкой. Примерно так же, выходили и обратно. Передача была припрятана в тайниках аптеки. Как дома побывал.

Дежурю в приемном отделении. Время около 10 утра. На улице тепло. Солнце, зеленые газоны, цветы, красота. Сижу за столом, спиной к открытому на улицу окну. Заполняю необходимые журналы. Вдруг слышу за окном непонятные крики, шум. Выглядываю в окно. Вижу движущуюся в метрах тридцати странную процессию, в сторону медроты. Несут двое носилок, лежащие на них орут, сучат ногами и круговыми движениями, насколько позволяет поза на носилках, машут руками. Идущие рядом на своих двоих также орут и машут руками.

- Это что еще такое? - вся процессия втягивается медленно в коридор приемного отделения. Выбегаю на встречу. О, ужас! Все,

кроме носильщиков, с ожогами. Всего семь человек. Ожоги 1-II и местами III степени тяжести. Которые на носилках, в состоянии шока. Вместе с дежурным врачом и фельдшером физкабанета прапорщиком Дедушкиным бросаемся оказывать помощь. Всех госпитализировали в хирургическое отделение. При опросе пострадавших были выяснены следующие обстоятельства этого происшествия. Практически все пострадавшие были по национальностям - узбеки туркмены, таджики.

Все с нижней бригады. Автопарк. Перерыв, курилка - перекур, Группа солдат, водители (артиллеристы), орудийные номера, стоят - перекуривают.

Рядом стоит железная бочка с бензином, никто на нее не обращает внимания. Подходит сержант с бычком в зубах, докуривает, откручивает пробку в бочке и говорит.

- Смотрите чурки*! Бензин, когда он в бочке не горит.

И сует окурок в горловину. Бычок с шипением тухнет - бочка полная. Сержант закручивает пробку и уходит. Толпа с вытянутыми от удивления и изумления лицами смотрит ему вслед.

День второй. Примерно те же действующие лица, в том же месте. Один из присутствующих докуривая, открывает бочку.

- Ну, абреки! Вы вчера убедились, что бензин в бочке не горит? - и с этими словами бросает окурок в горловину.

Взрыв. Бензина на этот раз, было пол бочки. Мне на дежурствах в отделении приходилось пару раз помогать дежурному по хирургии менять повязки этим бедолагам.

Прибыл с отпуска начальник аптеки. Сразу с его прибытием к 10 утра в аптеку завезли новую мебель. Красивые шкафчики с полочками за раздвижными стеклянными ставнями. Старые, добротные, дубовые шкафы было решено вывезти на свалку. Привели еще несколько человек с роты на погрузку. Отодвинули шкафы от стен.

- Посмотрите что изображено на задних стенках! - изумился кто-то громко.

Кинулись рассматривать задние панели. На дубовой фанере в верхних левых углах, выжжены орлы со свастикой в венках, которые были сжаты в когтях. Чуть ниже стояла дата: 1933 год. Вот с тех пор видимо их и не двигали с места. Я описал этот эпизод потому что продолжают попадаться - немые свидетели казалось бы такого далекого прошлого.

После обеда я занимался с Максимчуком и Кушниром погрузочно-разгрузочными работами, но более приятными, чем обычно. Жена начальника аптеки, еще довольно молодая женщина, работала продавцов рядом, в офицерском общежитии, в военторговском продовольственном магазине. По ее просьбе муж решил подсобить солдатской раб силой. Погрузив накопившуюся тару в кузов грузового автомобиля, разгрузили другой, с продуктами. Хозяйка магазина отблагодарила нас вкусным тортом, печеньем и конфетами. В конце четвертого месяца службы в Германии я попробовал местные кондитерские изделия. По вкусу, цвету, запаху они очень чем-то неуловимым, специфическим, отличались от наших, домашних, Советских. Кстати - изобилие бананов и ананасов я вообще увидел впервые здесь.

В очередной раз стою дневальным по роте. От имени командира части, дежурный по части ставит задачу мне. Поменять воду в аквариуме, который стоит в нише стенки возле входа в кабинет командира. В стенах всех коридоров, на всех этажах были ниши размером примерно полтора метра в ширину, до двух в высоту и тридцать сантиметров в глубину. В нижней панели имеются, какие то овальные углубления до полутора сантиметров. Я уже давно спросил у старослужащих, что это такое и для чего. Оказалось что в этих нишах, у бывшей немецкой армии стояли винтовки. Это прообраз наших шкафов-пирамид, для хранения оружия. У них ружкомнаты отсутствовали. Вот в одной из таких ниш стоял аквариум, а в остальных были оформлены различные стенды и доски документации.

Аквариум был большой, красивые рыбки, водоросли, гроты, раковины. Аппарат для насыщения воды кислородом. Следил за ним начальник аптеки. Водоизмещение - более сорока литров. Дежурный, прапорщик Руфьев, задачу поставил так. Вот банка, вот сачек. Набери воды в банку из аквариума, вылови сачком рыбок и помести в банку. Старую воду через шланг слей и вынеси в умывальник, вылей в раковину. Холодной водой промой все, что есть в аквариуме. Затем залей горячую, пусть она там отстоится, а рыбок запустишь обратно через сутки. Все выполнил, как приказано. Набрал горячей воды ведро.Пошел еще раз к Руфьеву.

- Товарищ прапорщик, а стекло аквариума от горячей воды не лопнет?

- Не бойся, оно толстое, выдержит.

- А зачем горячую?

- Чтобы продезинфицировать и убить в нем всякую заразу. Выполняйте товарищ солдат!

Дно аквариума заполнено сантиметров на три-четыре морской галькой. Заливаю воду, чуть-чуть. Вылил около двух-трех литров. Щелк! Что такое? Приглядываюсь, и вижу в правом нижнем углу, появилась трещинка около трех сантиметров. Еще глазам своим не верю, может, она там была? Выждал минут десять. Снова доливаю пару литров воды.

Щелк! Внизу посредине появилась еще одна дугообразная трещинка длиной 7-8 сантиметров. И тут же через нее просочилась первая капля воды. Заливаю остатки из ведра и убеждаюсь что это очередной крах в моей и без того нерадостной службе. Мне становиться не по себе даже сейчас, спустя сорок лет, когда я пишу эти строки. И хоть не совсем по моей вине. Но ведь это обязательно дойдет до командира и попробуй, объясни, что я всего лишь четко выполнял инструктаж прапорщика Руфьева. Так оно все и случилось. Прапорщик свое конечно получил. Но я выглядел в глазах командира далеко не в лучшем виде, хотя он со мною и не разбирался. Я даже мог бы четко передать на бумаге слова, сказанные им в мой адрес, хотя их и не слышал.

Потом мы с Руфьевым долго подбирали подобное стекло, нашли много других, но именно такого не подобрали. Рыбки через неделю погибли, остатки аквариума где-то затерялись. В нише сделали очередной стенд где-то через год. Я чувствую себя виноватым до сих пор. Зато очередное мое попадание впросак было на руку Лисовичу и Сукинцову. Но им я уже становился не по зубам.

Шершнев и Чекменев больше не желали надрываться на дежурствах в отделении, поэтом всячески отмазывали нас от нарядов по роте и в столовых. А мы подходили к рубежу - полгода. Я, Максимчук и Кушнир не вылазили с отделений меняя друг друга то в приемном, то в терапии. Вася Коптюк - коптил меняясь через сутки с Харламовым в хирургии. Степа Мартынюк работал и спал в оперблоке, исполняя в одиночку должности и санитара и операционной медсестры. Будучи все в одном здании, иногда не встречались по несколько суток. Пошла относительно спокойная, рутинная, однообразная служба.

*чурка-бревно, колода.(В армейской среде презрительное прозвище всех призывников с азиатских республик).

гл. 13. Адаптировался

Как-то выдалась свободная минута после обеда около 18°° часов. Дай, думаю, заскочу в ленкомнату, газеты полистаю. В расположение роты стояла непривычная тишина. Открываю дверь. Возле телевизора, чуть-ли не в притык, заслоняя экран, в тишине сидят Лисович и Кравецкий.

- Чего тебе? - прошипел главдед, повернувшись туловищем ко мне.

В это время экран приоткрылся. Там суетились обнаженные девушки. Шел, как я понял, какой-то эротический фильм. Краткое пояснение для тех, кто вырос и родился после 1991 года.

В СССР да и в странах социалистического лагеря, самый эротический фильм был в то время, под названием «Табор уходит в небо». Чтобы посмотреть обнаженную грудь Светланы Томы, народ ходил на сеансы десятки раз. «Маленькая Вера» - уже расценивался как крутой порнографический. В тот период по телевидению ГДР транслировалось из пяти каналов, три с вражеской страны ФеэРГении. А в той свободной стране ""загнивающего"" капитализма был разгул демократии, нам неведомой. Зато с утра и до вечера, а правильнее круглые сутки нам говорили, что истинная демократия это только у нас. Нам вбивали в головы, что по настоящему защищены права человека только в нашей стране. И мы были в этом абсолютно уверены.

- Пускай посмотрит, жалко тебе что-ли. Заступился за меня Кравецкий, тоже оглянувшись назад.

- Ты что! Ох…рел! Ты забыл, через какой срок службы сам это увидел? Ты же только через год вообще телевизор заметил в ленкомнате!

- Ну и что, давай мы будем умнее, ты над ним и так уже поиздевался вволю. Снова потянул мою сторону более демократичный старослужащий, водитель санитарной машины.

- Пошел ты на х…р! Я сейчас и тебя вместе с ним выгоню! Озерянин, пошел вон отсюда!

Через пару дней я выяснил, что мы можем относительно свободно смотреть по телевизору, что душе угодно, во время дежурств.

В ординаторской хирургии стоял более-менее нормальный цветной телевизор, а еще один был в комнате для встречи и потчевания уважаемых лиц, то есть различных проверяющих. Ключи от этой полу-тайной комнаты были на связке у дежурного по терапевтическому отделению. Хотя, при этом, нам туда вход был строго-настрого воспрещен. Но при наличии доступа, там может быть, не был ни разу только наш самый дисциплинированный сержант, Мишка Иванов.

Я, Коптюк, Мартынюк и Кушнир решили проникнуть в заветный кабинет, при благополучном ближайшем стечении обстоятельств. Случай не заставил себя долго ждать. На очередном моем дежурстве, решили план осуществить. И не просто, а с помпой. У Степы был день рождения. После отбоя, я с Мартынюком закрылись на кухне. С Ильей Абашидзе вопрос решили. Нажарили пару сковородок свежих карасей в сметане, пару сковородок свежего мяса и гренок. Приготовили картошку-фри и пару селедок к ней. В магазине купили зеленый горошек, литровые банки огурчиков и помидор. Заварили крепкий чай. Спирт по двести граммов накопили каждый на своем рабочем месте. Все это сосредоточили в комнате для VIР - персон.

В отделениях, для присмотра и нашего вызова по срочной необходимости, оставили старшин - назначаемых из больных. Сами закрылись, включили телевизор, нашли подходящую для истосковавшейся солдатской души передачу. Именины прошли на ура и без последствий. Мероприятие всем нам понравилось. Забегая вперед, скажу, доступом к этому тайному развлечению мы не злоупотребляли, но еще пару раз до годового рубежа, подобным образом особо важные моменты в службе отмечали.

Это вдохновляло и давало силы, чтобы перетерпеть очередные невзгоды. Тысячи и миллионы наших ровесников -сослуживцев того периода и не мечтали о подобных запретных плодах. Наши официальные начальники даже не могли себе представить, что мы на их взгляд пришибленные и угнетенные, можем осмелиться и позволить себе пойти на столь дерзкие поступки. Волосы дыбом и сейчас, если бы кому-либо из них стало известно, что мы иногда делали по ночам. Только бесшабашная юность, недостаточное знание устава и законов воинской службы позволяли нам без угрызений совести достаточно спокойно идти на эти, по нашим понятиям мелкие правонарушения.

Более мелкие командирчики, типа Дошей и Шершневых, конечно догадывались куда уходят капли спирта, потому что после увольнения сознались, что и сами через это проходили. Даже оловянный солдатик Иванов и тот когда остался сверхсрочником, сознавался в задушевных беседах, мне лично, что тоже привлекался к подобным мероприятиям.

В терапии была четырехместная палата, предусмотренная для офицеров и прапорщиков. Но эта категория в нашем заведении практически отсутствовала. Видимо по причине наличия в нескольких километрах от нашей дивизии солидного армейского госпиталя, с более комфортными условиями. Единственный из офицеров, кто лечился в нашем терапевтическом отделении в период моей работы в стационаре, был НМС* нижней бригады, майор Гаврилюк.

Он поступил в отделение, когда я не был на смене. А когда я заступил на дежурство, то по истории болезни узнал, что в офицерской палате (которую по такому случаю освободили от посторонних, но оставили кровать дежурного фельдшера) находится офицер. Целый начмед бригады. Диагноз у него был такой, что как говорят ни самому посмотреть, ни людям показать. По народному «почечуй» - или по латыни в русской транскрипции - геморрой.

Вечером мы с ним познакомились. Как он сам мне рассказал, болячка эта его мучает давно, нужно оперироваться, но он не решается. Хочет пока испробовать для начала терапевтические методы. Ложиться для этого в госпиталь смысла нет. Дома или в медпункте не получается. Судя по багровому оттенку носа и васкуляризации* щек, товарищ майор не ограничивал себя в потреблении крепких напитков. И в разговоре этого не скрывал. Через неделю с улучшением он выписался в часть.

Я упоминаю о нем, потому что мы встретились с ним второй раз в жизни через тринадцать лет, на проходной в медицинском управлении Одесского округа. Я был уже капитан, а он по-прежнему майор. Мы узнали друг друга. Минут десять пообщались, вспомнили общих знакомых и разошлись. Цвет лица у него был прежний.

По причине наличия свободных мест в этой палате отдыхали во время дежурств, фельдшера. Здесь же наши новоиспеченные деды-фельдшера помещали «своих», больных - однопризывников, особо привилегированных стариков-дембелей. Во всех лечебных учреждениях нашей армии существуют незаконно созданные команды выздоравливающих. Исходя из благих пожеланий, под лозунгом укрепления здоровья выздоравливающих, в истории болезни производиться запись - «трудотерапия».

И это правильно. Нормированные физические нагрузки, в разумных пределах - любому выздоравливающему организму - во благо. Но как это было всегда и везде, в любом армейском подразделении, многое искажено, довернуто и перекручено. В эти команды попадают в первую очередь, молодые солдаты, первого-второго периода службы. Которые по тем или иным причинам не торопятся возвращаться в свои части -подразделения.

В медицинских пунктах, медицинских ротах и медицинских батальонах, госпиталях - штаты всегда были урезаны, особенно в плане санитаров, кочегаров, подсобных рабочих и т.п. Работы же предостаточно - желающих ее выполнять за гроши, мало. И, о - чудо! Вот они, желающие, в неограниченном количестве. Условия службы в боевых частях таковы, что любые нагрузки в лечебном учреждении, это - счастье для солдата.

Да, бесспорно, восемьдесят и более процентов, в зависимости от рода и вида войск, куда отобраны солдаты по высоким критериям здоровья и моральной устойчивости (вроде ВДВ, морская пехота, спецназ и т.п.) за свой срок службы бывают в лечебных заведениях только при прохождении всевозможных очередных медицинских комиссий. В иное время они гордо избегают эти учреждения, иногда даже когда имеется реальная необходимость посетить врача. Им стыдно перед сослуживцами. Зато многие другие, с незначительным недомоганием впервые попав в эти «тепличные» условия, очень быстро адаптируются.

Тишина, режим, тепло, сытное питание. Доброжелательное отношение медицинского персонала - взамен казарменной суеты, рева и мата командиров и командирчиков, полуголодного существования, издевательства сослуживцев старших периодов. Уборка туалетов и палат - взамен строевой и физической подготовки? Согласен. Уборка территории госпиталя? - взамен нарядов по столовой и несения службы в карауле? - с удовольствием! работать помощником кочегара, возить уголь весь зимний сезон, будучи физически не слабым - взамен издевательств дедов и командиров? - да с дорогой душой!!!

Командиры и начальники всех без исключения медицинских заведений, полуофициально, ставят лечащим врачам задачу, подыскивать нужный контингент. И хотя для клиницистов эта работа не свойственна, они ее без особого напряжения выполняют. Благо, недостатка в кандидатах на роль «санитаров» никогда не было, и нет.

Вербовка происходит элементарно просто. Лежит рядовой Иванов в терапевтическом отделении медбата с диагнозом - бронхит, или рядовой Петров в хирургическом отделении с диагнозом - фурункул (карбункул) затылочной области шеи. Сроки лечения, при благоприятном течении, сами понимаете, относительно короткие. Вызывает лечащий врач рядового Петрова в ординаторскую. Заходит розовощекий, пышущий здоровьем субъект с улыбкой до ушей. Срок службы у Петрова - двенадцать месяцев.

- Присаживайся Петров. Жалобы на здоровье, Петров, имеются или как?

- Никак нет товарищ ст. лейтенант!

- Шея зажила? - и при этом доктор смотрит состояние послеоперационного рубца.

- Так точно! Все зажило, проблем нет.

- Молодец, готовься на выписку. Завтра в часть. Солдат с улыбкой уходит.- Позови следующего!

Заходит к терапевту Иванов. Тихонько, с виноватой полуулыбкой. Он уже уточнил, что с его диагнозом на днях нужно идти в подразделение. А прослужил он, аж четыре месяца. А там, в подразделении такой кошмар. Он ведь в армию то, и не рвался никогда. Просто знал, что односельчане всю жизнь будут помнить. А отслужившие старшие, а потом и младшие, затюкают. И девка замуж за него не пойдет, зная, что у него, чего-то не того. Он ведь не служил. Вот и пошел, скрипя зубами. Он и до этого был наслышан от тех, кто вернулся, что в армии не сахар. Действительность оказалась еще кошмарней. А здесь в медбате почти как дома, если не нарываться. Медсестры такие аккуратные, вежливые. И вообще медперсонал относиться как к человеку, не то, что в роте.

- Присаживайся Иванов. Как самочувствие? - врач уже заметил, что полуулыбка с лица Иванова исчезла.

- Да вроде ничего, товарищ майор.

- Вот и я по результатам анализов и по другим показателям, вижу, что лечение тебе пошло на пользу. Пора служить.

Глаза у Иванова потускнели и опустились вниз, он весь напрягся, ручонки сцепил в замок.

- Я здесь в выписном эпикризе, пишу тебе освобождение от служебных обязанностей, сроком на трое суток, так смотри, чтобы тебя не поставили сразу в наряд или чтобы не отправили на какие-либо внеклассные занятия, или тем более работу. Знает Иванов, что запись врача об освобождении на трое суток, абсолютно не является для командиров, приказом к исполнению. Врач это тоже прекрасно знает, но написать и предупредить обязан.

Наоборот, старшина роты, прочитав (если он еще удосужиться прочитать) эту запись, криво ухмыльнувшись, тут же с пребольшим удовольствием, отправит его в наряд по столовой. Это в лучшем случае, а в худшем - на погрузочно-разгрузочные работы (например, угля) суток на трое. Где Иванов превратит свой затухающий бронхит в махровую двустороннюю пневмонию, которая при неблагоприятном стечении обстоятельств, может закончиться и туберкулезом. И тут рядовой невнятным голоском, нечленораздельно, с заискивающим выражением лица, что-то произносит. Доктор, только потому, что слышал подобные слова сотни раз, сразу улавливает и понимает, что говорит ему, сей защитник Родины. А говорит он ему примерно, следующее.

- Т-т-т-овар-р-р-рищ м-м-майор, я-я-я е-е-еще н-н-не с-с-совсем хорошо с-с-себя чувствую. М-м-можно я еще н-н-недельку п-п-побуду у вас, в-в-в к-команде выздоравливающих. Вы не подумайте, я буду все делать, что прикажут. Меня уже привлекали к работе, я уже знаю, что делать в отделении - заканчивает скороговоркой представитель ""советской военной угрозы"". Доктор делает задумчивое лицо (на две секунды). Он прикидывает, нет ли лишних в команде выздоравливающих.

А то когда этих альтернативщиков, в отделении скапливается больше нормы, то это уже не рабкоманда. Это не во благо и отделению и части. Это тлеющее „ЧеПе"". А отвечать будет, в случае чего, именно он, лечащий врач. Здесь палка о двух концах. Врач идет на встречу своему командиру. Но если что-нибудь, эти «гордые» работнички преподнесут, (что бывает нередко), командиры делают три шага назад, тыкая пальцем во врача.

Это, он! Это он не досмотрел, он кого гад оставил? Его же нужно было выписать еще месяц (два, три, полгода) назад!!! Он что не видел, кого оставлял?! И наказывают. Ох, как наказывают. И средний медперсонал, и врача, и командира. Вплоть до увольнения, с армии. А то и в тюрьму сажают. Нарушения и преступления которые приносят солдаты из так называемых раб команд, имеют широчайшую палитру. От пьянства и самоволок до дезертирства. От воровства и употребления наркотиков до убийств (и самоубийств). Но и это еще не все.

В каждом уважающем себя отделении (МПП, ОМедР) есть «старшина». Чаще всего рядовой, изредка ефрейтор или младший сержант, прослуживший не менее года. Из так называемых неформальных лидеров, который в подразделении не самореализовался. Не дали, или за что-то уже прижали, с амбициями, но припрятанными до поры до времени. Если его в отделении разглядели, то чаще всего с подачи среднего медперсонала, начальник отделения приглашает рядового Сидорова к себе в кабинет.

-Присаживайся Сидоров. Ты в курсе, что тебе пора на выписку.

- Так точно товарищ подполковник.

- В часть сильно торопишься?

- Да не так, чтобы очень товарищ подполковник.

- Вот и я так думаю. Ты пока лежал со своим панарицием, видел у нас тут в отделении, работал старшиной, рядовой Петренко.

- Видел товарищ подполковник.

- Так вот его вчера выписали, он ушел на дембель, а вместо себя порекомендовал тебя. Справишься?

Чаще всего соглашаются. В большинстве случаев - это толковые солдаты, и приносят много пользы лечебному заведению. Может даже больше, чем смогли бы сделать в своей части. Их задача, в первую очередь поддерживать порядок среди себе подобных, т.е. в рабкоманде и в отделении выполнять все указания медсестер, фельдшеров, врачей.

Положение их как военнослужащих -незавидное. С точки зрения нормально служащих солдат и офицеров. Многие из них, и увольняются по истечению срока службы из госпиталя (МПП, медроты). Формы они там, естественно, не носят. Случайных встреч с сослуживцами избегают, стыдно. Зато имеют ряд других вышеперечисленных льгот и преимуществ. Плюс хоть маленькая, но власть над затурканными, себе подобными существами. Для того чтобы создать (придать) видимость официальности их пребывания в лечебном заведении, все тот же лечащий врач, время от времени, заводит новую, фальшивую историю болезни. Это тяжело, неудобно, но что поделаешь.

Время от времени - командиры и замполиты, вспоминают, что где-то там, в медбате у них слишком долго задержались Иванов, Петров, Сидоров. И шлют гонцов к начальнику госпиталя (медбата), а иногда, даже сами наведываются.

- Иван Петрович, дорогой, приветствую Вас! Как тут мои бойцы, надоели, наверное. Сочувствую! Тяжелая у вас служба!

- Ну что вы, Петр Иванович! У вас ведь тяжелее, с нашей не сравнить.

И так далее и тому подобное, в пределах дозволенного, наигранного взаимного уважения постепенно подходят к двум-трем главным вопросам.

- Вопрос первый - как скрыть травму (или инфекцию), чтобы не подавать наверх; вопрос второй - как госпитализировать, спрятать по рекомендации замполита, солдата (изгоя), который не вписался в коллектив. Вопрос третий, Иван Петрович, здесь у вас мой боец, какой-то Сидоров, мне доложили, что уже третий месяц лежит. Что у него такое? Может ему пора в роту.

- Петр Иванович, дорогой, у меня, их здесь столько лежит, и все время меняются. Всех разве упомнишь. Сейчас позвоню в отделение, узнаю...

- Так говорят, ты ему старшину присвоил.

- Да нет-нет, что ты! Это их так условно называют у нас в отделениях, старшиной. Ну вот, в отделении сказали, что его действительно назначили старшим над выздоравливающими, и просят, если можно, с его выпиской в часть повременить.

- Петр Иванович, ты пойми, я его тебе отдам, а его свой же призыв, так достанет что он у тебя или подастся в бега, или в петлю полезет. Оно нам надо? Правильно ни тебе, ни мне это не надо. Как нибудь без Сидорова обойдешься. У тебя, их много.

Сторон соприкосновения у командиров, двух разных по предназначению частей, очень много, обычно к консенсусу приходят всегда, и о нем еще все впереди. Петровы и Сидоровы даже не подозревают на основании, каких законов и взаимных договоренностей ведут свое безбедное существование. Бесспорно, в штате есть санитарки и сантехники, электрики и кочегары, завхозы и зав. складами; которые зачастую за солдатской, безропотной душой ведут свое малозаметное (невооруженному глазу) наглое, хамское житье-бытье и о них я еще скажу.

*НМС-начальник медицинской службы.

*васкуляризация-расширение стенок сосудов(сеточка сосудов на носу, лице).

гл. 14. Конец первого этапа.

В нашей четырехместной офицерской палате - места соответственно занимали: старшина отделения рядовой Колупенко - по кличке, ""калупа"". Здоровенный полтавский хохляра. На второй кровати у окна, лежал повар с нашей общей столовой. Тоже нехилый, до двух метров ростом, тамбовский волчара, ефрейтор Борщов (соответственно с погонялом Борщ). На момент описывапемых событий на третье место прибыл водитель ""начпо""* дивизии, сержант Чмуневич, из сябров, т.е. белорусов.

Слева от входа в палату, кровать принадлежала дежурному. Чума (Чмуневич) лежит поверх заправленной кровати, в госпитальном костюме, (что запрещено) слушает транзистор, положив его возле уха и уставившись в потолок. У него межреберная невралгия. Борщ (у него грибок на ступнях ног) и ему вообще то положено лежать в одной из палат для больных с заболеваниями кожи. Но он дед! Он старший повар в столовой управления дивизии! Он вообще уважаемый человек у всех дедов управления дивизии. Для него исключение, такие как он, заразными не бывают. Это определил ст. сержант Шершнев.

Вообще в подразделениях и частях, которые замыкались на управление дивизии т.н. спецов - четко прослеживалась солдатская элита. Естественно среди дедов. Формировалась она с первых дней службы каждого призыва, на основании случайных знакомств. В нарядах по столовой, на полевых занятиях, на лечении. Ну и в первую очередь по землячеству и по национальности. Выходя на финишную прямую, в четвертый период, эти связи крепчали неимоверно. Многие занимали в своих частях и подразделениях достаточно солидные для солдат должности. Часто на устах сержантов звучало (якобы выражение Г. К. Жукова) что армией командовал он и сержанты. Вот сержанты и командовали (с учетом, естественно, особого мнения дедов).

Калупа с Борщом играли в поддавки. Я прилег на пару минут, время девять вечера. После ужина.

-Ох, что-то пить хочется, наверное, рыба была очень соленая на ужин - сказал Борщ.

- Щас, дневальный! - крикнул Калупа.

В коридоре на посту, круглые сутки находился дневальный из числа выздоравливающих. Молодой естественно. Дверь резко распахнулась. В образовавшийся проем просунулась коротко стриженая голова.

- Вызывали?

- Салага, ты чего без стука врываешься? - заводиться Калупа.

- Так я это, вы же вызывали... чтоб быстро.

- Марш на кухню, скажи повару, пусть передаст две кружки компота, холодного! - добавляет Борщ.

Выражение лица дневального почти как у артиста Крамарова. Немой вопрос, типа от имени кого просить, мне же он не даст.

- Ну чего таращишься? - уже орет Калупа.- Скажешь что я сказал.

- Извините. А вы кто по званию?

Это уже перебор. Такие вопросы, старикам задавать нельзя, крайне опасно.

- Ты что дурак? - психует Борщ.

- Слушай для тебя фельдшер - дежурный, начальник или нет? -выкручивается Калупа.

- Да, начальник - неуверенно мямлит солдат.

- Так,иди, и скажи, что я просил, для меня и Борщева, это уже неуверенно добавляю я.

Солдат убегает и возвращается через пару минут с компотом.

- Товарищ фельдшер, повар передал, что вы рано начали борзеть, и чтобы в последний раз вы давали такую команду.

- Ладно, разберемся, - ворчит в мою защиту Борщ. - Свободен. Отпускают дневального. Такие, и подобные инциденты возникают в отделении на каждом шагу. Официально, мы, дежурные фельдшера здесь за все в ответе. Но каждый наш шаг под наблюдением и контролем. Контроль со стороны офицеров и прапорщиков - раз, со стороны сержантов - два, старики - три, больные - четыре...

Личный состав прибыл со столовой. После обеда разошлись по комнатам, отдохнуть пару минут до построения. Присели кто где. Я стоял возле открытого окна. Погода была идеальная. Начало сентября в Германии - это еще лето. «Деды» лежали поверх заправленных кроватей. Мирно покуривали. По команде: «Выходи строиться!», мы должны были еще успеть после них поправить постели и не опоздать стать в строй. Внезапно распахнулась дверь. В кубрик ворвался Лимонов и плотно прикрыл за собою дверь.

- Мужики! Я сейчас случайно подслушал разговор - зачастил, заикаясь «москвач». К Сукинцову подходил Дуся (кличка капитана Дусалиева), просил у него солдат, чтобы помогли погрузить шмотки. Он уже уезжает из Германии. А Сукинцов ему ответил, что не имеет права посылать бойцов, выполнять частную работу. Пусть он типа, сам идет и просит у солдат, если кто согласиться, то он, Сукинцов не возражает.

Не став дожидаться конца сумбурного сообщения Лимонова, реакция находившихся в кубрике была мгновенная и однозначная. Лисович даже успел скомандовать: «За мной!» и перепрыгнул через подоконник. Остальные, включая меня, последовали его примеру, Дуся открыл дверь пустой комнаты. По дыму сигарет, смятым кроватям, он сразу понял, что желающих ему помочь, среди личного состава роты нет. Так, в единодушном порыве, не зависимо от срока службы, солдаты и сержанты проголосовали ногами против ненавидимого офицера.

Офицеров из азиатских республик (Узбекистан, Таджикистан, Киргизия...) было ничтожно малое количество. В среде офицерского корпуса - это общеизвестно. Чуть больше было грузин, армян, азербайджанцев, и почти отсутствовали прибалты. Но, как известно недостаток роста - компенсируется избытком дерьма. Так и наш Дуся, он как поручик Дуб у Ярослава Гашика, прохода не давал солдатам, своими мелочными придирками. За это и поплатился. Мы потом навели справки и узнали, что ему пришлось нанимать за деньги вольнонаемных в КЭЧи, для погрузки накопленного за пять лет имущества. Халява, на солдатском горбу, дуболому, казаху не прошла.

Много, очень много раз приходится офицерам, прапорщикам и контрактникам обращаться к солдатам за физической помощью. И без этого не обойтись. У офицера жизнь такая, почти цыганская, на колесах. Мне лично на момент, когда пишу эти строки, пришлось переехать с места на место одиннадцать раз. А, как известно, два переезда равны одному пожару. И этот мой счет далеко не предел, бывает и во много раз больше. На офицерскую зарплату грузчиков не напасешься. И солдаты действительно помогают. Если по просьбе, офицера, то соответственно выполняют работу с душой. Для больших начальников, чаще в приказном порядке, соответственно и работа такая, лишь бы за что-нибудь не прицепились и не наказали. О привлечении солдатской, рабской силы к выполнению других, не свойственным уставным нормам работ, типа строительства дач и т.п. здесь ничего писать не буду, ввиду того, что в ГСВГ - смысла строить дачи не было.

Надо отдать должное куску Сукинцову. Обычно прапорщик никогда в жизни не пошлет офицера к солдатам, просить о помощи.Тут видимо была, какая то личная неприязнь во взаимоотношениях. А командир, майор Феоктистов, отправил Дусалиева к Сукинцову, ни о чем не подозревая. Правда, такая храбрость прапора, по отношению к офицеру, могла прорезаться только с учетом того, что последний убывал в Союз, и больше встреч не предвиделось.

В любую часть, а особенно в группах войск, где они укомплектованы на 100% с хвостиком, ежедневно прибывают новые и убывают старые офицеры и прапорщики в большом количестве. И такой, бытовой, работы предостаточно.

Вот и подошел он, самый счастливый день в службе срочной. Такой день у солдата СА тех лет - это день отправки «дедов» на дембель. У них, дедов, это свой праздник, они счастливы по-своему. Возбужденные, довольные, никого не замечают. Может, кто и не поверит, но в нашей роте, проводы, отслуживших свой срок были довольно оригинальные. Командование части, и видимо с разрешения вышестоящего начальства, устроило прямо таки шикарный праздник по этому поводу.

С роты уходило девять человек. За день до отправки в ленкомнате был накрыт обильный, сладкий, стол. Доморощенный ВИА уже неделю не вылазил из подвала, репетировали новые, свежие номера. Но не это главное о чем я хочу сказать. Видимо все-таки это работа замполита, но с подачи наиболее продвинутых дедов и фельдшеров типа Доша и Шершнева. На проводы были приглашены девочки, десятый класс с русской школы. Количество их я не уточнял, но видимо с расчета на количество дембелей и музыкантов.

Мы конечно, в списках этих не числились. Мы были статистами на этом празднике жизни и тянули службу на втором этаже. До нас доносились лишь звуки музыки. Немного позже, когда стемнело, подглядывая из-за углов на чужой пир, увидели, что гости прилично подогретые. А чем? Можете не сомневаться, все было подготовлено заранее. Короче дембеля с девчонками шастали в каптерки подвала, на чердак, и стояли по углам в ожидании освобождения более укромных мест. Да, ничего подобного в дальнейшей службе мне видеть не приходилось. Судя по тому, что разборок никаких не последовало, мероприятие прошло без эксцессов. С утра все участники страдали от головной боли. Много пили. Кто что мог: сырую воду из под крана, чай, кефир, рассол.

В час дня состоялись короткие, официальные проводы-прощание. Все, кто оставался тянуть лямку, выстроились в коридоре в одну шеренгу. Дембеля построились лицом к нам, в другую. Лисович оказался прямо напротив меня. На нем красовалась новенькая, обрезанная выше колен, пушистая (по моде того времени) с начесанным металлической щеткой, ворсом - шинель. Он отобрал ее у меня за месяц до дембеля, взамен я получил от него другую - старую, тоненькую, просвечивающуюся как сито. В ней уже согревали свои солдатские души минимум десять призывов. «Ничего, перетопчешься, тебе все равно увольняться весной, а домой поедешь в одной «парадке»*, - напутствовал меня бандеровский отпрыск, когда отбирал мою новую. Надо заметить, что процесс мародерства происходил на глазах и с молчаливого согласия, прапора Сукинцова.

Да, в тот день далеко не одна новая шинель ушла на дембель. Ну а дальше процесс прощания происходил следующим образом, шеренга «любимых» дедов двигалась вдоль шеренги остающихся, поочередно обнимаясь друг с другом. Мы с Лисовичем, тоже обнялись, как два каменных брата. Я тогда в уме пожелал ему, чтобы кроме моей шинели, он в жизни больше, из одежды не имел ничего другого. Шот подошел ко мне отдельно. Снял со своего кителя комсомольский значок на закрутке и протянул со словами: «Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу х... ложил!» значок после этого я хранил и носил долгие годы, пока не вступил в ряды КПСС. Шота я обнял с теплотой в душе.

Дембеля ушли, гора с плеч свалилась, рота «осиротела». Так закончился первый этап моей службы.

КЭЧ-коммунально-эксплуатационная часть.

*парадка-парадно выходное обмундирование

гл. 15. Повышение в звании. Водители роты

Через пару дней фельдшерам нашего призыва присвоили очередные воинские звания «ефрейтор». Приколов и разговоров на эту тему было предостаточно.

- Лучше иметь дочь плоститутку, чем сына «ефлейтола», - картавил на тумбочке, сгорая от зависти рядовой Лимонов. Хохлы без лычки, как п...а без перемычки, тыкая в нашу сторону пальцами, орали наши погодки - водители, сплошь донбасские пацаны. Считалось, что это звание давалось за примерную службу, вроде как поощрение.

Хм, так я значит тоже типа не последний, меня заметили, выделили в лучшую сторону? Задавал я вопрос сам себе.

Кроме как дежурств по терапии и приемному отделению, в другие наряды больше не ходил. Но и на дежурствах медицинского профиля работы хватало. Дедами стали фельдшера, которые на дембель собрались весной. Они практически по службе вообще ничего не делали. Кто умел играть на музыкальных инструментах, те не вылазили со своей подвальной студии. Другие ночами на пролет смотрели телевизор с западногерманскими программами, а днем отсыпались по укромным местам. Ходили на экскурсии в город и по магазинам. К дембелю рожи округлились, разжирели, потолстели.

Для нашего призыва о свете в конце туннеля еще не было и речи, мы все еще шли на ощупь. Хотя сквознячком после ухода старшего поколения дедов слегка и потянуло. Через неделю пришла группа молодых, на должности санитаров и водителей. Всего восемь человек. Ничего примечательного. Смотреть на них без слез было невозможно. Теперь стало понятно, как пол года назад выглядели мы сами. Одним словом - «мешки». На период КМБ - над ними командиром назначили ефрейтора Пятакова. До присяги они в наряды не ходили, но вся черновая работа в роте была возложена теперь на них.

Как-то раз мы с Васей Коптюком забрели в самое теплое место

медроты, теплопункт. Я уже о ней упоминал, от нее в разные стороны ответвлялись туннели по которым проходили водопроводные, канализационные, тепло-, электро- и телефонные трассы. Один из тоннелей, ведущий на восток, в сторону западного Берлина мы решили слегка обследовать. Взяли фонарики. В тоннеле было тепло, сухо и слой пыли на полу. Под потолком, разбитые (раскуроченные) плафоны. Пригибаться не приходилось. Высота примерно два метра, ширина до полутора.

Прошли всего метров сто, впереди был завал, видимо в результате специально произведенного взрыва. Но справа оказалось помещение в виде комнаты, размером примерно 5х10метров. В ней было почти пусто, если не считать, аккуратно сложенных на поддоне, мешков с цементом. Это мы поняли, прочитав надпись на немецком языке. Дата изготовления 1943 год, больше ничего интересного. Вернулись. Поделились впечатлениями с корефанами*. Оказалось, что мы уже не первые, кто видел эти рейховские трофеи. Тем не менее, до сих пор особо никто на эту тему не распространялся, с определенных соображений...

Теперь же информация стала достоянием большего количества ушей. О результате информации мы поняли на следующий день, утром. Прапорщик Сукинцов, на разводе, поставил задачу Пятакову с его подчиненными перетащить тачкой и на плечах, цемент в роту! С целью прогиба перед командованием части, Сукинцов затеял грандиозный ремонт. Вот чем обернулась для рядового солдата наша находка и широко распространенная информация.

В течении нескольких месяцев перестраивали умывальник, туалет, ряд других помещений, стенок и перегородок. Правда для ремонта санузла была привлечена бригада немецких специалистов. Расположение роты преобразилось. Вместо умывальника трехсотлетней давности с раковинами в виде эмалированных керамических корыт, были установлены красивые современные умывальники с хромированными кранами. Помещение было разделено на две половины. В другой оборудовали десять душевых сеток. Пол, стены и потолок покрыли красивой бледно-зеленой плиткой, туалет разделили на кабинки.

""Рейтинг"" Сукинцова в глазах начальников, видимо поднялся до определенной высоты. Его надежный собутыльник Лисович в это время, уже пас овец в своих Карпатах. Хотя лично меня с Коптюком, за находку цемента он не благодарил, но видимо и в его сучьей душе, шевелилось какое-то чувство, потому что в его геморроидально-багрово-синих глазах, я стал различать потепление при взгляде в мою сторону.

Быстро закончился КМБ очередного пополнения. Чужое время всегда быстро бежит. Среди молодых «мешков», относительно выделился один - Кузьмин, с диагнозом «Ленинградец». По всем параметрам, копия Лимонова. Но при этом с претензией на умение бренькать на гитаре. Хотя я в его игре, даже не с полным отсутствием музыкального слуха, абсолютно ничего не слышал. Но очередное поколение дедов - тащилось. С него никто не снимал ежедневных обязанностей (наряды, уборки и т.п.) но при этом в любую свободную минуту его затаскивали в ленкомнату с предложением поиграть для души.

Учитывая, что Дош и Шершнев сами музицировали, то салагу пристроили на халявное место, санитаром в оперблок. Халявное не, потому что там мало работы, там то ее всегда предостаточно, а потому что подальше от глаз начальства. А это само по себе, ну очень, много значит для рядового СА. Другие молодые санитары и водители меня не интересовали вообще. Нашему призыву стало легче. Мы практически не выходили из отделений. Но при этом если молодой где-нибудь совершал явный прокол, типа зайти в курилку без разрешения, или не отдавал честь (старшему солдату и выше) по званию, наша лимонная кровь закипала в жилах с полуоборота.

Правда, внешне это выражалось в негромком шипении и сверкании глаз с нашей стороны. До отпускания колобах в лысый череп, пинков и подзатыльников - дело не доходило. Нам делать это, еще было не положено... нам нужно было дозреть, чтобы иметь право. Еще пол года самим брать эти «благородные» уроки. Наверное, чтобы по настоящему закалиться.

ВОДИТЕЛИ.

Иногда было интересно понаблюдать со стороны за службой наших сослуживцев водителей. Техника в парках роты была различная. В боксах на колодках стояли ЗИЛы-131 и ГАЗ-66 (всевозможные по предназначению АП; АС; ДДА). За каждой из них закреплен водитель. Живой солдат. Но машины эти, так называемые «Строевые». Это значит, что использовать их можно только в период боевых действий! А так стоят они себе тихо и спокойно на деревянных чурках - подпорках в подвешенном состоянии. Колеса даже земли не касаются. Отдыхают. Начищенные и надраенные до блеска. Опечатанные и опломбированные. Красота! Для тех, кто не понимает.

Солдат - водитель, закрепленный за одной из таких машин, самый несчастный солдат в армии. Почему? Да потому что со своей красавицы он только пыль ежедневно смахивает. Но пыль это мелочь, с этим можно было бы смириться. Работа в парке. Уборка в боксах. Уборка территории парка. Наряды, наряды, наряды по роте по столовой, в караул, на работу. В очередь и вне очереди. Сесть за руль счастье для водителя, даже стоящей на колодках машины. Ну, нельзя сказать, что все так плохо, и эти машины в мирное время выезжают на дорогу. На разминку. И водителю и машине иногда нужно размять кости и коленвалы. Чтобы не застояться, не потерять навыки.

Для этого пару раз в год существуют автомобильные марши. 500км, 250км, 100км и т.д. и т.п. в основном, когда надо обкатать вновь прибывшую молодежь. Отведут душу водители строевых машин. Накатаются... до одури. Но разве это езда? 20-30-40 км в час, в колонне, да с соблюдением интервалов и дистанций. Да со старшим в машине! Тягомотина и нервотрепка. А после марша - машины на колодки! В боксы их! Но это не скоро.

Сначала советскую боевую технику нужно обслужить. То есть довести ее до ума до разума. Перебрать по винтику и болтику. Протереть и смазать. Подтянуть и затянуть. Заменить масла и смазки. Зимой - зимние, летом - летние. Подкрасить, покрасить и докрасить. Все под присмотром технарей -спецов всех рангов и званий. От сверчков до генералов. Висят они над душой бедного несчастного водителя строевой машины день и ночь.

А в промежутках наряды. А на все ТО (техобслуживания) свои нормативы. Меньше по времени можно, но не больше. А не дай бог не вложишься в отведенное время. Борони Бог - попутает нечистая сила и что-то сделаешь некачественно. До дембеля будешь в штате на строевой машине!

А все, потому что есть в боксах автопарка и другая категория автомобилей. Эта категория называется волшебным для ушей водителя словом «транспортная». Эта группа относительно небольшая для нашей части. Один, два грузовых ГАЗ-66 для выполнения перевозок личного состава части и хозработ. Они, в нашей части, выезжают крайне редко. Раз в один- два месяца с личным составом на полигон - пострелять, да мусор вывезти, когда наша очередь.

Но есть еще и более престижные траспортные. Называются УАЗ-452, у нас проходят как санитарные микроавтобусы. На ходу их три. Постоянно задействованных 1-2. Одна периодически в ремонте. А еще есть УАЗ-469, так называемая командирская машина. Легковая, «бобик», советский внедорожник. Водитель, который играет роль «прокладки» между рулем и сидением этого автомобиля, занимает самую престижную солдатскую должность в любой части. Среди водителей естественно.

В нашей части водителей около двадцати и более. Транспортных машин не более пяти. Руль транспортной машины - это постоянная возможность выезда за забор части. Это бесплатные экскурсии в неведомый мир. Даже если это всего лишь социалистическая страна ГеДеэРия. Масса впечатлений для неискушенного. В большинстве случаев сельского, из медвежьих углов пацана.

Конкурс! Беспрерывный, круглосуточный. Все желают за руль «санитарки»! О «командирской» боятся и думать. Дело в том, что по прибытию из Союза в дивизию, все водители проходят сборы, несколько месяцев. «Автокарантин» - на их жаргоне. Там всех тщательно просеивают сквозь мелкое сито. Сначала по документам и в личных беседах. Как и в любом деле, так и здесь есть те, которые от Бога. Таких немного, но они всегда находятся.

Например, у пацана отец директор, или преподаватель автошколы, или таксист и.т.д. Пацан начал ходить, говорить и водить все, что на колесах, одновременно. Такие затем всю службу не вылезают из-за руля. Они понятия не имеют, о каких то нарядах, дежурствах, караулах. Они день и ночь, в интересах службы, возят высокопосаженные жо...ы комдивов и их замов, комполков, бригад и командирчиков помельче.

Ох нельзя сказать, что у них служба легкая. Тут быть только одной прокладкой между баранкой и седушкой, мало. Нужно еще быть и маленько с башкой. Ты, для своего бонзы, никто. Он для тебя - все! То что машина всегда исправна, выдраена, вычищена и на ходу -молодец. То что водишь машину виртуозно, без приключений -отлично! Но ведь ты всего-навсего казенное имущество. Раб, придаток к машине. Одна из его деталей. Без которой она груда металла, резины и стекла. Ты должен сам быть всегда начищен и наглажен, помыт, побрит, с почищенными зубами.

Конечно, это в зависимости от уровня эстетического воспитания и образования самого возимого тела. Но и это не все. Водитель командира или начальника, денщик, ординарец, слуга. В глазах особо привередливых бугров, он холуй. Но потерять эту должность боится, боится больше всего на свете. Живет то он в казарме. И прекрасно осведомлен о службе своих сослуживцев. Страх заставляет его быть тем, кем ему прикажет шеф.

А еще он свидетель очень многих теневых сторон своего «папика», Он знаком, с его семьей, женой и детьми. Он знает его любовницу (и не одну). Он сам или вместе с прапорщиком-ординарцем ездит на продсклад. Где в условленное время, прапорщик, начальник склада - первый вор части, уже ждет его с отложенными коробками и пакетами. В пакетах все лучшее что Бог послал в паек солдату. Нет, правда, самое лучшее прапорщик, начальник склада, отложил себе и своей любовнице. Но об этом не сейчас. Жена командира все привезенное принимает как должное. Но пардон, я забежал вперед.

Все что касается продовольствия, то в описываемый период в ГСВГ всем офицерам, прапорщикам и сверчкам выдавались пайки. На всех членов семьи. Достаточно жирные. От хлеба и мяса, до соли и лаврового листа. Это в округах, на территории СССР пайков не существовало (за редкими исключениями, там, где они были необходимы) там выдавались. В Дойчландии были другие проблемы у несчастного командирского водителя. Отвезя командира на службу, нужно было срочно возвращаться к нему домой. Там в ожидании томилась жена командира. Нет не потому поводу, о котором может быть кто-то подумал. Хотя и это не исключалось. Бывает все, в жизни слуги.

Так вот, командирша, одна или с детьми, или чаще с подругами, собрались прошвырнуться в город. По магазинам. Теперь это шоппингом, называется...Того, что можно купить в Неметчине, в Союзе ни за какие шиши не купишь. Или по гаштетам, в нормальном баре можно с подругами не хило покутить - таких напитков и закусок в стране, уверенно шагающей к светлому будущему, днем с огнем не отыщешь. Надо все успеть. Срок пребывания в этом Эдеме, увы, ограничен. Пять лет вроде много, а так быстро пролетают. А о том, что ждет мужа и ее, по замене, даже думать не хочется. Даль – ВО*.

Ужас! А подруги то все как на подбор. Жена замполита, зампотыла, зампотеха. А самая доверенная и близкая подруга - жена прапорщика - денщика. И все перед ней заискивают, лебезят, подстилаются. Хотя у каждой камень за пазухой. Но об этом догадываются, те, кто поумнее. Девочки гуляют. Скупают шмотки, хрусталь, ковры. Нет солдатику (Ваньке, Петьке, Ваське) ни минуты покоя. Упаковать, погрузить, развезти по квартиркам. разнести. «Солдатик, а зайди в квартиру, - это командирша - собери ковры, паласы, дорожки и хорошенько выколоти их». «Все, сделал? Хорошо, посиди с моим Мишкой (ребенку 3-5-7 лет). Я отлучусь ненадолго к соседке». Солдатик нянчит. Не доведи Господи чем-либо не угодить хозяйке босса! «Халяве» будет мгновенный конец.

Рабочий день такого солдата совершенно не нормированный. Питание нерегулярное, а эпизодическое, как у волков. Отдых (сон) само собой не соответствует уставу. Командир возвращается домой, увы, не до, а далеко после отбоя. В часть он соответственно должен прибыть, часто, задолго до подъема. Даже если живет от части в 100 метрах, то, увы, не пешком. Якобы должность не позволяет, да и в любую минуту могут вызвать вышестоящие командиры. Бежит водила, пыхтит, потеет, матерится. С утра еще в туалет не успел сбегать, а уже за баранку. А так как сам еще молодой, то вчера машину доводил до ума до двух часов ночи.

Хорошо водиле комдива*, он уже прослужил год. У него все повязано. Малейшая поломка, он отгоняет машину в рембат* а сам балдеет, салаги за него ишачат. Приезжает вечером в казарму, сам идет спать, молодняк и отмоет и отрегулирует чего надо, а зимой утром и прогреют. А тут все сам да сам. Но нет, никогда добровольно - самостоятельно, солдат водитель не попроситься на другую должность. Одна только зависть всех, кто числится за строевыми машинами, стоит того, чтобы все стерпеть. А еще то, что ни один лимон, черпак и дед даже не смеют смотреть в твою сторону. Тебе прощается и разрешается, если не все, то многое.

Никто из сослуживцев и даже начальников над тобой не издевается. Деньги не отбирают. По городу, по магазинам, даже музеям и кино ты шастаешь. Конфетка, печенька тебе перепадет. На девочек глазеешь в отличие от своих собратьев, сколько хочешь. Многие секреты своего шефа, о которых даже жена не подозревает, ты знаешь. Но даже под пытками никому ни-ни. Очень много имеешь информации от своих собратьев по машинам, и о других командирах и начальниках, об их семьях. Но ею ты, возможно поделишься после второго стакана водяры, когда придешь на дембель, перед своими корефанами. Но она им до лампочки.

Ах, как хорошо служится водителям транспортных машин. Прослужив полгода, закрепившись, утвердившись и уверовавши в свою незаменимость, такой солдат очень меняется внешне. Рожа лоснится, талии нет и в помине. Задница шире плеч, походка - куда там тому, кого он возит! Непосредственный начальник, пока он в относительно невысоких чинах, стройный, тощий и сутулый. У него забот выше крыши. А «прокладка» врубившись в смысл своей роли, если не дурак, с каждым днем становится все краше и шире.

После просмотра документов и собеседования в автокарантине есть время естественно и на практике разобраться, кто есть кто. Документы, т.е. «права» были и у Лисовича с Шотом, но их тупорылых даже до строевых машин не допустили. Хорошо зарекомендовавший себя за два года службы, водитель транспортник по собственному желанию и при отсутствии возражений со стороны начальства мог продлить службу в качестве сверхсрочнослужащего.

После двухгодичной школы мужества, это был настоящий профессионал. В дальнейшем они следовали за своим первым шефом по служебной лестнице вместе. Или как Швейк от фельдкурата Каца передавался поручику Лукашу, т.е. по наследству другому начальнику. А при очень положительных характеристиках, мог быть передан в качестве ценного презента с рук в руки вплоть до главкома группы, округа и т.п. Может, конечно случиться и наоборот, но это уж как карта ложилась. И так, среди водителей, в армии идет беспрерывный, тяжелый, с потом и кровью, естественный отбор. И это правильно.

В нашем подвале был оборудован, среди прочих помещений, класс самоподготовки для водителей. Вполне приличный для такой мелкой части, как наша. Парочка макетов двигателей в разрезе, стенды, плакаты. Столы, стулья. Заглядываю как-то по случаю. Идет самостоятельная подготовка. Деды (водители),режутся в домино. Молодежь крутится возле макетов, три черпака, т.е. прослужившие год, все трое, хохлы из Казахстана. Дети бывших пере��еленцев-целинников с Украины. Рядовой Рогуля, младший сержант Маловичко и ефрейтор Кондратенко, двое призваны из города Чимкента, а Маловичко полтавская галушка.

На всех троих без смеха не взглянешь. Украинского языка двое не знают ни слова. Живые персонажи популярного мультфильма о казаках Запорожцах. Которые играли с англичанами в футбол, гонялись за пиратами и т.д. Рогуля - это сила и ноль в черепной коробке. Под два метра ростом, крайне добродушный. Вечный трудяга, где бы его не поставили, кроме как за баранку. При этом пальцем никого не тронет. Кондратенко, в зоопарк, к клеткам с шимпанзе можете не ходить. Вот она перед вами, вылитая. Метр пятьдесят ростом. Ширина лба пол сантиметра. Череп плоский, затылок скошен назад на тридцать сантиметров. Ножки коротенькие, «о» - образные, кисти рук в согнутом положении касаются пола. Он уже пол года как за рулем дежурной санитарной машины. На приколы по поводу своих внешних данных, которые так и сыплются со всех сторон, почти не реагирует, или внешне вида не подает. И вообще вполне миролюбивый.

Маловичко, типичный хохол среднего роста, склонен к полноте, но еще худощавый, плутоватая ухмылочка не сходит с лица. Сам себе на уме. Но пока, - до сих пор на «строевой». А спит и видит себя за баранкой хоть самой захудалой транспортной. Все втроем они изучают правила дорожного движения. Маловичко держит в руках «правила» и по порядку зачитывает тот или иной вопрос. Двое по очереди отвечают.

За правильный ответ на бумажке ставится очко напротив фамилии (они потом суммируются и победивший поощряется каким либо призом из чайной). За неверный ответ - соответствующее количество высококачественных щелбанов. Рогуля не успевает массажировать красный как помидор лоб. Кондратенко с довольной рожей подсчитывает количество очков. Затем вопросы начинает читать тот, кто набрал максимальное количество очков, и т.д. до конца занятий. Как я позже убедился их занятия были достаточно эффективные.

- О! Зема! Заходи, - заметил меня первым, наиболее дружески настроенный Маловичко - присаживайся.

- Чем это вы здесь занимаетесь? - спрашиваю я, глядя на Рогулю, который растирал лоб.

- Изучаем «ПДД», - заржав жеребцом, ответил Кондратенко. Они подробно рассказали о своих методах учебы. Посмеялись вместе. Я уточнил, кто из них заступает в наряд по роте, и убежал по своим делам. Водители в СА свой хлеб даром не ели никогда.

*корефан(вьетнамское)-друг.

*рембат-ремонтный батальон.

*комдив-командир дивизии.

*Даль-ВО-дальневосточный военный округ. (по аналогии, Заб-ВО- забайкальский, Од-ВО-одесский, Прик-ВО-прикарпатский и т.д.)

гл. 16. Контакт с аборигенами.

События потекли однообразнее и посему время потянулось медленнее. Дежурства в отделении на первом месте, работа в аптеке, дежурства в приемном отделении, оформление очередных альбомов и работа в ленкомнате в личное время. Вот такой замкнутый круг.

Меняюсь с дежурства в терапии, прихожу в роту.

-Лева, зайди ко мне! - это Запевалов.

Захожу в кладовую. Леоновская губастая улыбка до ушей. Ваня друг, но с подвохом. Каких то особых отношений у него нет ни с кем. В какой то степени он заменил для Сукинцова Лисовича. Потому что по штату он у него, глаза и уши в роте.

- Левик, ты не напрягайся, все будет тип-топ. Тут такое дело, ты Зарипова - врача бактериолога нашего, знаешь, конечно?

- Знаю.

- Так вот, он получил новую хибару в городке. Ну, там пару квадратных метров. Ему нужно помочь поклеить обои. Он попросил у Сукинцова пару человек. Я прикинул, что ты меняешься с отделения, Сукинцов разрешил, и Зарипов тоже твою кандидатуру одобрил. Ну, ты как? Соглашайся, дело не сложное, по городу пройдемся.

Ну, вот это что-то новое за десять месяцев. Мне не приказывают, а как будто - просят. Я вроде был не уставший. Сама просьба польстила.

- Конечно, о чем речь Ваня, пошли.Переоделись, прихватили кое-какой инструмент. Идти было не далеко, чуть дальше, чем я бегал посыльным по тревоге. Но любая прогулка за забор - это событие. Пришли, квартирку нашли. Зарипов, старший лейтенант, самый спокойный из всех офицеров в нашей части. Его баклаборатория находилась на третьем этаже. Дверь буквально напротив двери с «секретной» комнаткой для гостей. Я редко бывал в баклаборатории, но когда приходилось, то видел, что старлей постоянно с кем-нибудь играл в шахматы.Видимо служба бактериологическая была не пыльная.

В квартире нас встретила вся азербайджанская семья. Красивая, смуглая, большеглазая жена (Гаянэ) и дочь - лет пяти. Комнатки маленькие, метров по 12 - 15. До обеда, втроем, мы их поклеили. Когда уже собирались уходить, то оказалось что нас ждет обед. Чуть ли не насильно были усажены за стол, так как этого (я по крайней мере) мы даже не предполагали. Все было очень вкусно, включая украинский борщ. А от бутылки азербайджанского коньяка у нас глаза на лоб полезли. Но хозяин уговорил, и заверил, что последствий не будет. А если вдруг, что-нибудь произойдет, то он это берет на себя.

Хорошо посидели. Спасибо. Бывают и в армии люди. В роте было все спокойно. В 19.30 дневальный разбудил на ужин.

Утром, после развода меня подозвал замполит:

-Озерянин, Новый год приближается. Необходимо ленкомнату соответственно подготовить.

- Есть, товарищ капитан! Только в какое время?

- Кроме дежурств в отделении, все остальное твое. Дерзай! Что будет не ясно, по ходу дела спрашивай.

Честно говоря, при отсутствии плотной дедовской опеки, нарядов по роте и столовой, стал появляться избыток свободного времени. А это для солдата крайне вредно. Нормальные книги отсутствовали. В наличии только УВС*, и учебник «на службе социалистическому Отечеству». В обоих каждое слово до такой степени отшлифованы, что проскакивают сквозь решетку серого вещества, совершенно там не задерживаясь. Иногда было кино, которое крутили на своем чердаке.

Фильмы о Чапаеве и Александре Матросове, по сто первому разу за жизнь, воспринимались, как и те книжки. В душу солдата закрадывается тоска. Предотвратить! Ни в коем случае нельзя этого допустить. А для этого, его нужно: накормить, напоить, одеть, обуть по сезону. А дальше служба, работа, сон; служба, работа, сон. Так говорили и придерживались этого наши командиры и начальники.

Через относительно небольшой промежуток времени, я с ними был полностью согласен. До чего уж я лично всегда индифферентно относился к спорту, а здесь от недостатка нагрузки стал самостоятельно подходить к перекладине, на «крокодил», по утрам пробежки уже были в удовольствие, а не из под палки, как было по началу. Даже кое-какие успехи появились на перекладине, в личном зачете конечно. Но и это для гражданского «гофрированного шланга» огромный успех. Без службы в доблестных ВС, и этого бы не было никогда.

15.30 . Построение. Перед строем - замполит. Ему слово. Зачитывает список с перечнем фамилий: старшина Дош, старший сержант Шершнев, сержант Чекменев, старший сержант Иванов, сержант Харламов, ефрейтор Озерянин, ефрейтор Кушнир, ефрейтор Максимчук, ефрейтор Пятаков, ефрейтор Запевалов, рядовой Кузьмин. Выйти со строя! У вас два с половиной часа. Привести в порядок внешний вид и парадную форму одежды. Для вас следующее построение в 1800. Старшина Дош и старший сержант Шершнев на месте, остальные разойтись!

Шершнев через пару минут зашел в спальное помещение и разъяснил подробнее причину внезапной подготовки к парадному переодеванию: «Мы все, вышеперечисленные, едем на 19°° в гости. В немецкую спецшколу. Поэтому, принять душ, побриться почистить зубы и привести форму одежды в надлежащий вид.

Интересно. Особенно нам, последнего набора рекрутам, просидевшим восемь месяцев за забором, как в тюрьме.

Парадка мне досталась шикарная, будто сшитая на спецзаказ. По моей, на то время, спортивной фигуре - прилегала в обтяжку. Особенно брюки. Даже Сукинцов как-то обратил внимание:

- Озерянин, ты что, брюки расклешил, что ли?

- Никак нет, мне такие выдали со склада, товарищ прапорщик!

- Ну, смотри мне, затянувшись на полные легкие сигаретой «Смерть на болоте», просычал тогда кусок. Но по глазам я заметил, что он даже залюбовался моим внешним видом.

Два часа без понуканий мы приводили себя в порядок. Два санитарных «уазика» стояли уже перед медротой.

- В шеренгу по два, строиться! Направо! По машинам! - командовал замполит.

В кабину одной из машин, он сел за старшего. К нам в салон санитарки* подсело две моложавые женщины. Как потом оказалось, преподаватели немецкого языка, с нашей советской школы. Поехали. В городе уже начинались сумерки. Разглядеть хоть что-нибудь не смогли. Приехали.

- Выходи. Без строя, в темпе вальса, заходи.

В коридоре, куда мы вошли, замполит нас остановил. Без построения, кратко объяснил суть нашего здесь пребывания: «Вы находитесь в немецкой средней (по нашим понятиям) школе, со специфическим уклоном. А именно, учащиеся этого заведения изучают одновременно три языка. Английский, русский и французский

в обязательном порядке, и по желанию кто, сколько и какие хочет. В основном дети не простые, талантливые. Нас пригласили как солдат и сержантов из культурной, интеллигентной, я бы сказал части. Вы все имеете среднее-специальное образование. Тоже учили один из перечисленных языков, и, наверное, в какой то степени ими владеете. Я специально подбирал группу с учетом этих особенностей. Об этом визите знает командир нашей дивизии, генерал-майор Плышевский, и он просил передать, чтобы вы вели себя прилично и не уронили честь и достоинство советского солдата.

А сейчас пройдем в конференц-зал. Там накрыт «сладкий стол». Вас рассадят по одному, на двух-трех учеников. В течение вечера (3-х - 4-х часов) вы будете общаться с ними на русском языке, с употреблением по ходу дела всего, что будет накрыто на столе. Темы разговоров любые, в рамках приличия. Рядом будут находиться их преподаватели. Они будут на слух оценивать знание русского языка своими подопечными, а в конце встречи по просьбе преподавателей вы тоже выставите свои оценки всем, с кем предстоит общаться. Вся процедура неформальная, включая и оценки. Ведите себя раскованно, будьте как дома».

Вошли в зал. Нас встретили аплодисментами и дружественными улыбками. Столы стояли посередине зала в один ряд. Мне досталось место посередине ряда. В мой круг собеседников вошли две девочки, один мальчик и одна учительница, лет тридцати. Возраст школьников 16- 17 лет, примерно наш десятый класс. Беседа завязалась мгновенно. Вечер был оживленный. Школьники периодически исполняли под гитару и другие музыкальные инструменты различные песни на русском языке. Наши Дош и Шершнев с Кузьминым тоже старались во всю. На столах было все чего душе угодно, кроме ... (сами понимаете).

Одна из запомнившихся тем разговора - это обучение иностранным языкам в наших советских школах. Сам то я учил немецкий, и хорошо знаю, что практически никто, совершенно не был заинтересован в наших знаниях этого предмета. Учителя в школе и в училище часто менялись. Или тянули как дополнительную нагрузку, те, которые его абсолютно не знали. Соответственно таковой была и глубина наших знаний. Особенно, когда подспудно среди учеников бытовало мнение, что-то наподобие, зачем нам знать язык наших бывших побежденных врагов. Пусть они наш изучают, а нам напрягаться ни к чему. И никто и никогда не засеял в наши прозрачные, незамутненные знаниями головки, разумное и вечное в отношении иностранного языка.

Рядом их присутствовала учительница. На русском она разговаривала лучше нас. С учениками, я и все мои сослуживцы быстро нашли общий язык. Было действительно весело и непринужденно. Лично я из беседы с учительницей узнал, что немецкий язык отнюдь не гортанный, а тихий и нежный. Что говорить немецкой женщине слово «фрау» - то же самое, что по-русски обращаться «Эй ты»! к незнакомой женщине. Ученики не были закомплексованы. Ухаживали за нами как за несмышленышами. Вечер, к сожалению, пролетел быстро. В наш дурдом уезжать не хотелось. Все заверяли друг друга, что мероприятие обязательно нужно повторить, и никто в это не верил. Прощальные песни. Мои экзаменуемые получили от меня твердые оценки ""хорошо"".

- По машинам!

До сих пор так и не знаю, в каком конце города мы были. Впервые за службу в сознании остались комфортные ощущения от общения. Но! В сторону развлечения и отвлечения. Добрый вечер дорогая до слез медрота. Пахать и еще раз пахать. Впереди еще шестнадцать месяцев. Вместе с тем где-то глубоко в подкорке зарождалась хрупкая мыслишка, что адаптация к службе подходит к завершающему этапу. Что служить мне придется не месяцы, а многие годы.

Дежурства в приемном отделении. Заступали на дежурство как обычно, в девять утра. Легкость и простота этих дежурств заключалась в том, что над душой не висел атмосферный столб из Шершневых, Дошей, начальника отделения, командира эвакороты и т.д. дежурный врач, он начальник для дежурного фельдшера только на сутки. Зачастую это офицер, который не является моим прямым начальником. Выполнять указания и распоряжения одного старшего в течении суток, это не служба, а одно удовольствие.

Нагрузка зависела от количества плановых и экстренных поступлений больных. Учитывая, что в паре километров от нас находился солидный госпиталь, то зачастую ничего особо сложного к нам не поступало. С мелочевкой справлялись легко. Привожу один пример. В 11°° в приемное отделение доставляют прапорщика, двадцати семи лет. С нашей дивизии. Диагноз: закрытые переломы костей обеих предплечий средней трети. Алкогольное опьянение средней степени. Видать принял на грудь прапорюга предостаточно. Даже после таких довольно болезненных травм, на вопросы отвечает с трудом. Не исключено, конечно, и шоковое состояние. Вызываем хирурга, рентгенолога и анестезиолога. Операция длилась до четырех утра. Переломы были со смещением костных отломков.

Только на второй день после обеда узнаем суть дела с уст самого пострадавшего. В немецком гаштете с группой товарищей - собутыльников отметили день рождения одного из них. Выпил много, точно не помнит, но не меньше литра водки. Плюс пиво. Шел домой, устал, прилег на газон отдохнуть. Через пару минут подобрал немецкий полицейский патруль. Посмотрели документы, выяснили номер части. Один из полицейских быстро и по-деловому об коленку переломил предплечья. Подвезли до КПП части, вышвырнули из машины и уехали.

Об этом, достаточно эффективном способе борьбы ГеДеэРовской полиции с советскими алкоголиками, я узнал немного позже. Но негласно о таком способе были проинформированы все офицеры и прапорщики ГСВГ. Поэтому основная масса предпочитала за пределы частей и военных городков не ходить в состоянии скотского опьянения. Но с учетом беспрерывного обновления кадров в огромных масштабах, всех предупреждать не успевали. Тем не менее, полицейские добросовестно, регулярно напоминали, что Германия, даже социалистическая, это не Саратов или какая-нибудь Чита.

По утрам в обязанности дежурного фельдшера входило собрать сводку со всех медпунктов бригад и мелких частей дивизии. В принципе особых сложностей в этом деле не было. Но так как половина дивизии, а именно две бригады находились в «камышах»*, за пару сотен километров от Потсдама, а линии военной связи в такое время обычно перегружены, то какому то фельдшеру срочной службы, дозвониться и уложиться в срок до семи утра, было довольно сложно. А нужно всего-навсего собрать данные о количестве личного состава, находящегося на стационарном лечении, травмы и инфекционные заболевания, если они за сутки были. Но военная связь в СА самая «лучшая» в мире.

С грехом пополам, всеми правдами и неправдами, с помощью лести и обмана, но к установленному времени все необходимые сведения обычно были на бумаге. Дежурный врач передавал их начальнику медицинской службы дивизии, тот в свою очередь командиру дивизии и вышестоящему медицинскому начальству. При этом на каждом этапе медицинские статистические данные тщательно фильтруются. На самый верх идет стерильная, очищенная и причесанная информация. К этой теме я вернусь еще не раз. А сейчас солдату это ни к чему, и размышлять не положено.

*санитарка(таблетка)-санитарный автомобиль.

*УВС-устав внутренней службы

гл. 17. Немецкий колхоз.

После ряда суточных дежурств в отделениях, очередная отдушина. Построение в 8.30 утра, после завтрака. Перед строем, крайне редко появлявшийся, командир части, майор Феоктистов.

- Солдаты. Сегодня те, кто не заступает на дежурства и наряды, будут выполнять приказ командира дивизии. Командование дивизии и я полагаемся на вашу сознательность. Вам предстоит выполнить задачу по интернациональной помощи братскому немецкому народу в отдельно взятом кооперативе. Работа предстоит физическая, и как меня заверили, хоть и монотонная, но не тяжелая. Дополнительные инструкции получите на месте. Старшим над группой, будет сверхсрочно служащий старший сержант Задунов. Вопросы?

Вопросов не последовало. Предстоящий очередной выезд за ворота части, пусть и на монотонную работу, все равно воспринимался как событие из ряда вон выходящее. Да еще в немецкий колхоз (по-местному кооператив). Поедем, посмотрим. Авось это не хуже чем наряд по столовой, или разгрузка угля. Когда еще гражданину Советского Союза доведется побывать в этой неметчине? Скорее всего что больше нигде и никогда. Поэтому экскурсия, даже в колхоз почти, что в сан-сусси*, о котором мы слышали, но не видели. У нашего затурканного замполита не допросишься, сходить на экскурсию.

Переоделись и переобулись в «БУ». Заняли места в тентованном ГАЗ-66. Едем. Периодически через дыры в тенте смотрим на окружающий мир. Экскурсовода нет, поэтому поездка происходит без комментариев мелькающих за дырками окрестностей. А пейзажи сменяют друг друга для нашего глаза непривычные.Ухоженные дорфы*. Уютные, чистенькие особнячки со стрижеными лужайками перед ними. На которых клумбы и альпийские горки с яркими цветами. Цветы свисают с балконов и подоконников. Раскраска домиков индивидуальная, в мягких, приятных глазу тонах. Декоративные палисадники и заборчики перед каждым двориком. Выполняющие роль украшения и разграничения, а не крепостных валов. По нашим меркам хорошо живут камерады*, под нашей протекцией.

Интересно мне, а насколько же еще лучше живут их соотечественники в ФРГ? Если многие немцы даже под пулями своих пограничников стремятся пересечь границу и прорваться в ту, Западную Германию. Но такие крамольные мысли советского солдата не имеют права покидать его ""тупую"" башку. Без комментариев. Как теперь модно говорить.Шишига* сбавляет ход, останавливается. Тишина, вдруг команда громким голосом, на русском языке, с каким то специфическим то ли прибалтийским, то ли польским акцентом:

-Выходи с машины! Строиться в две шеренги! Вашу мать! Вот это уже интересно. Экзотика. Какая-то нерусская б..дь, матерится и командует по нашему. Открыли задний борт. Спрыгиваем по очереди на тротуар. Занимаю место в строю, глазами ищу источник команд и матов. Перед нами стоит высокий, под метр девяносто, стройный, лет за пятьдесят мужчина. Одет во что-то, примерно как Фидель Кастро.

-Ну что сынки, рты разинули? Я председатель местного цветоводческого кооператива. Одновременно, старший лейтенант запаса Советской Армии. Прошел два года войны в рядах Красной Армии. Достаточно хорошо, как вы уже это заметили, владею русским языком, а кроме этого грузинским, французским и польским (Ага, вот откуда польский акцент). Если вы ехали сюда в расчете на по балдеть, то ошиблись. У меня вам придется немножко попотеть.

Суть работы заключается в следующем, я держу в руках луковицу цветов розы. Она похожа на обычную луковицу. Только в отличие от обычной, корни у нее отрываются и вылущиваются. Как мясо моллюска от раковины. Корни эти на зиму нужно обязательно вылущить, иначе клубни до весны сгниют. Параллельно с объяснением он от щелкнул наглядно корни от луковицы. Обычно эту работу у нас с успехом выполняет машина - автомат. Но машина есть машина, она сломалась. А время не терпит, зима на носу. Луковицы нужно закладывать на хранение. Кому чего не понятно? Вопросы есть?

Мы все поняли, стояли и молчали как истуканы.

-Да товарищи солдаты, обед и ужин будет для вас по вашему распорядку. Обед, например с двух до половины третьего.

-И что, после обеда сразу за работу? - это подал голос ефрейтор Запевалов.

-Так точно, товарищ ефрейтор, у нас нет русской послеобеденной расслабухи, - ответил товарищ кооперативный председатель.

- Да, кстати, имейте в виду, я с вашим командиром дивизии в хороших, дружеских отношениях. Он мне сам лично сказал, что если кто-нибудь из вас будет бузить, то, по-моему, звонку ему, любой из вас прямо отсюда будет отправлен на гауптвахту. Все, вперед, за работу, я вижу, что уже утомил вас инструктажем. Направо! Шагом марш!

Ни фига себе подумал каждый из нас. Вот как, оказывается, может случиться с беззащитным и бесправным рабом СА, даже в немецком колхозе. Лагерь, даже если он социалистический, был лагерем концентрационным.

Быстро пройдя через небольшой внутренний дворик, нас завели в цех, необъятных размеров. Посередине на бетонном полу были насыпаны огромные бурты тех самых луковиц, которые нам предстояло довести до ума. За которые товарищ старший лейтенант Красной Армии в последствии должен был получить приличные дивиденды. Комдиву видимо предстояло получить медальку и «скромный» подарочек за укрепление «FroindSchaft*» между ГДР и СССР. В торце бокса грудой металлолома торчал тот самый сломанный комбайн - автомат, представитель хваленой голландской техники, который отказался работать на развитой немецкий социализм.

Нас было шестнадцать человек. Рассевшись на расставленные вокруг деревянные ящики, приступили к работе. Держа луковицу, как яблоко в левой руке нужно было большим пальцем правой руки нажимать на пучок корешков и они, в основном, относительно легко отделялись от самой луковицы. Очищенные таким образом клубни складывались в ящики, которые затем выносили под навес и ставили в аккуратные стопки. Немецкий колхозник подъезжал на КАРе и отвозил их в подвал. Работали молча, каждый думал о своем. В цеху было прохладно, на улице моросил дождь. До обеда поработали прилично. С назначенной нормой справились. За это время пару раз в цех, с дали, заглядывал ""хер обер лёйтнант*, но в разговор не вступал, чтобы не отвлекать. Без пяти минут два, к нам зашел какой-то немчик.

-Зольдаты, корош роботат, обэд. Нам такие команды повторять нет нужды. Дружно встали и пошли за ним. Столовка находилась недалеко. В тамбуре был рукомойник. Помыли свои грязные лапы. Зал маленький. Потолок низкий. Полумрак. Два, три немца, не торопясь, покуривая, из малюсеньких чашек - дупельков, допивали свой эрзац-кофе. На нас смотрели как на роботов, которых привели на дозаправку.

Расселись по четверо, за маленькие пластмассовые, относительно замызганные, столики на ножках из гнутых алюминиевых трубок. На столах стояли огромные овальные подносы, с нарезанным, толстыми ломтями, черным хлебом. Рядом с подносом стояли какие-то миниатюрные, размером 5х5см, пластмассовые, четырехугольные чашечки. Внутри было что-то похожее на пропущенное через соковыжималку яблочное желе-отжимки, с пластмассовой чайной ложечкой посредине.

-Ну, видимо сейчас поедим от пуза, судя по количеству хлеба, - радостно потирая руки и сглатывая слюну, просюсюкал москвач Лимонов. Молдаванин Парпауц в это время продегустировал содержимое маленькой емкости.

- Фу, какая кислятина.

-Что это за гадость они нам подсунули? - загалдели уже и за другими столиками.

-Вам чего не нравится? - выглянув из окна выдачи готовой пищи, гортанно, по-русски, почти без акцента, прорычала толстая, в белой спецодежде немка-повариха.

-А что это вы нам такое кислое подсунули? - возмутился Ванька Запевалов, тыкая пальцем в микротарелочку.

-Это яблочное желе, вам на десерт, вместо компота, вы его пока не трогайте. Сейчас вам подадут первое блюдо - снова пробухтела немка. И точно, на большом прямоугольном разносе, официантка пронесла что-то по залу. Это что-то оказалось в таких же прямоугольных, размером 10х10 и глубиной 2 см пластмассовых тарелочках. Содержимое тарелочек было жидкое, кислое, картофельное, чуть теплое пюре, с плававшими в нем кусочками... нет не мяса... а не до конца раздавленной картошки.

Давясь черствым, черным хлебом и этой картофельной кислятиной, все молча, уже не возмущаясь, скушали. А что же нам будет на второе? Проглотив в три секунды лагерную баланду, продолжая жевать сухой хлеб, все зыркали на окно раздачи. Подошла немолодая, с лошадиной мордой официантка. Стала собирать тарелочки с под первого.

- А почефму вы не кушат десерт?

- Так мы ждем второе! - чуть ли не хором, выдохнул отряд.

- У нас нет второй блюдо на обед, кушайте десерт и идите работать.

Брови у всех, от такого ответа поползли вверх, а нижние челюсти, вниз.

- Мы знаем, что русские кушают много хлеба, вот мы вам его и нарезали, предостаточно.

- Кто чувствует голод, ешьте хлеб - это уже снова пророкотала, выглянув из своей амбразуры, повариха.

Ну теперь то все понятно. Никто не удосужился за сорок лет изучить соотношение немецкого гостеприимства с размерами желудка советского солдата. Кто проглотил, кто нет свой десерт, молча, сверкая злыми и голодными глазами, поплелись в свой цех. Сели на свои места, но работа не клеилась. В животах, как в джунглях урчали тигры. В пол голоса обсуждали и осуждали немецкое меню, и вообще немцев, как извечных врагов. Обещанной комдивом гауптвахты уже никто не боялся, было на что ссылаться. Кто-то из кооперативного персонала, наверное КАРщик, отбарабанил председателю что русские сачкуют. Товарищ антифашист явился, не запылился, тут как тут:

- В чем дело солдаты? - с угрозой в голосе просычал старлейтор.

Тут в дело вмешался наш старший команды, сверчок Задунов:

- Дело в том, товарищ председатель, что после вашего обеда, солдаты остались голодными, соответственно и работать не могут, они даже не согрелись.

-Как это, обед же был!

-Это не по нашему рациону.На лице председателя кооператива застыла маска недоумения. Можно было подумать что прослужив какое то время в СА, он не знал каков у нас рацион.

-Ладно, возьмите двух, нет четырех солдат, и идите со мной. С Задуновым ушло четыре человека. Минут через десять они принесли два ящика яблок.

- Ребята, кушайте яблоки и работайте, больше ничем вам помочь не могу - с этим напутствием наш немецкий командир убежал по своим колхозным делам. Воды поблизости не было. Грязными руками потянулись к немытым немецким апфелям*. Вытерли кто обо что, по пару штук сгрызли.

Увы, голод был утолен клетчаткой максимум на полчаса. Соответственно и работа продолжалась в ритме «не бей меня лежачего». В пять часов подошел, какой то немец, может быть бригадир, и сказал что мы можем уезжать в часть. Эту команду все выполнили очень быстро и без проволочки. Никто нас не провожал, Ни спасибо, ни данке, никто не говорил. Да мы особо и не рассчитывали. Наш грозный партайгеноссе* тоже не появился. Обида была взаимной, и разошлись без сожаления. Дома за ужином, сожрали по две порции гречневой каши с вечно, жареной скумбрией, тем самым, восстановив утерянный в обед, баланс в организме. Никаких замечаний по нашей работе не последовало, но и никто нас больше на подобные труды не привлекал. Об этой поездке вскоре никто и не вспоминал.

*Сан-Сусси-в переводе с французского-(без забот). Королевский парк в центре Потсдама.

*""шишига""- грузовой автомобиль ГАЗ-66.

*FroindSchaft- (нем.)дружба.

*хер обер лёйтнант-(нем.)-господин старший лейтенант.

*камерады-(нем.)-друзья, товарищи.

*дорф-(нем.)-деревня.

*партайгеноссе-(нем.)-партийный товарищ

гл. 18. Первая зима и Новый, 1977 год в ГДР

Вот и подошла первая зима на чужой земле. Ничего, если на улицу не выходить из отделения, то терпимо. Отопление работает исправно. Но вне дежурств без улицы не обойтись. Физзарядка утром с голым торсом. Занятия проводит старшина Иванов.

Он все такой же жизнерадостный, улыбчивый, задорный. Живчик. По доброму ему завидую. Это ходячее, одушевленное выражение, «Служи по уставу, завоюешь честь и славу». Вот только с отпуском у него напряженка. Уже съездили и Дош и Шершнев, и само собой водила командира Барсукевич. А Мишку все оттесняют, он не наглый, потому то и улыбка у него нет-нет, да и скривится сиротливо. Я ему сочувствую.

Зима теплая, мягкая. Даже снег кажется какой-то теплее, чем у нас дома. Но при передвижении по плацу на прием пищи в дырявой как сито шинельке, которую мне ""подарил"" взамен моей новой, ""земеля"" Лисович, ветерок пронизывает насквозь. Всегда есть возможность вспомнить тихим незлым словом кое-кого, например Сукинцова, который в упор не видит, что младший сержант Озерянин стучит зубами танец с саблями, от холода. Моя новенькая с ворсистым начесом шинелька, в это время пылится где-то в сарае, возле овец и свиней у бывшего злого духа роты. Ему она понадобилась как презерватив, на один раз, чтобы пофорсить перед недобитками «СС-Галичина». Ну да черт им всем судья.

Дежурю в терапии. С утра инъекции, внутривенные, подкожные. Народа в отделении с похолоданием резко прибавилось. Пневмонии, бронхиты, ангины, ОРЗ. Последние в отдельных боксах. На инъекции выстраивается очередь, тоже и за таблетками. Перевязки больных с болезнями кожи. Таких, постоянно 10-15 человек. Обед. Тихий час (для больных). Мы делаем выборку.* Ужин. Измерение температуры. Вечерние процедуры. Подготовка ко сну. Уборка помещений. Отбой. Стоим в холле возле окна с Харламовым. Он где то раздобыл транзистор. Звучит очень приятная, очаровательная песня в таком же оригинальном музыкальном сопровождении.

Что за новость?! У немцев таких мелодий быть не может. Все-таки что не говори, а их язык не мелодичный.

-А что это за группа? - спрашиваю у Харламова.

-Ты что не знаешь? Это «АББА», - кратко отвечает он. - Это шведская группа, два мужика и две девочки, согласись, что хоть и непонятно о чем, но поют обалденно.

Это уж точно, подумал я. А ответил:

-Я думал, что кроме русских и украинских песен, ничего красивее и в мире нет, но вот оно что оказывается.

В скором времени всеми правдами и неправдами, себе тоже раздобыл миниатюрный транзистор. Теперь я был в этом мире не один. Во-первых, круглосуточная программа «Я Алдан».* Во вторых «АББА», «Бони-м», «Смоки», «Эрапшен» и т.д. и т.п. .... Продолжается дежурство. Харламов ушел спать. Сижу в ординаторской, просматриваю истории болезни. Уточняю выборку. А пока слушаю взятый напрокат транзистор. Подхожу к окну размяться. На улице похолодало.

Посмотрел на улицу. В темноте, под окном смутно различаю часового с автоматом. Не понять. Это что еще такое? Спрашиваю сам себя. Но уточнить не у кого. Решил спросить у Харламова, когда разбужу. А сам в это время начал думать. Вот ведь как получается. Мы оба солдаты. Возможно одного призыва. Вот она где собака зарыта. Я, благодаря родителям, которые упорно настаивали, да и своему собственному стремлению, получил специальное образование. Теперь я вот уже десятый месяц служу в тепле и уюте. Впереди меня ждут еще более теплые и благоприятные условия. И при этом я беспрерывно жалуюсь сам себе на тяготы и лишения в службе. Занимаюсь беспрерывным анализом и самоедством. А в это же время мои ровесники, окончившие восемь, в лучшем случае просто десять классов или ПТУ, несут совершенно иную службу.

Они ходят в наряды по столовой через день. При этом зачастую чередуют их с нарядами в караулах. Месяцами и полугодиями не вылазят с полигонов. И все это в жару и в холод, грязь и слякоть. Питаясь, как и где, и чем попало. Зачастую оборванные, немытые, неумытые и небритые. Я ведь вижу таких поступающих на стационарное лечение каждый день. И все это время слышу их разговоры. Они, даже «деды» смотрят на нас, чистеньких, отутюженных и накрахмаленных как на инопланетян. Порой даже забывают что мы тоже солдаты. Даже разговаривают с нами на «вы» и шепотом.

Да, мы страдаем первые полгода. И может быть, морально даже больше тех, кто служит в боевых подразделениях. Но физически и морально, по времени они терпят дольше. Это на мой взгляд. Да есть в армейской среде, на всех уровнях звучит, один логически дубовый ответ «Кто на что учился». Когда я разбудил Харламова и задал вопрос, с каких это пор медрота стала охраняемым объектом, он, зевая, как крокодил, ответил, правда, не совсем вразумительно. Якобы был случай, что диверсанты с Западной Германии где-то в каком-то году пройдя подземными тоннелями, ночью вырезали весь личный и переменныи* состав в госпитале.

Вот с тех пор по некоторым большим нашим праздникам или, наоборот, по их немецким торжествам, выставляют часовых в ночное время возле лечебных учреждении. Вот так раз. Так нас еще оказывается, могут и прирезать во сне, как волки овец. Хороша служба. А ведь официально никто ничего такого нам не доводил. Спустя пару лет я действительно видел кладбище напротив КПП госпиталя, около семисот надгробий. Вырезали всех. По легенде спаслись только один солдат и санитарка. Они ту ночь на чердаке от своих спрятались, для телесных утех. Белитц, название небольшого городка, где размещался этот центральный госпиталь ГСВГ.

Полтора десятка лет спустя, в нем какое-то время, провел несчастный Эрих Хоннеккер, преданный нашими коммуняками. Еще намного позже, читая биографию А. Гитлера, я узнал, что и он лечился в этом госпитале после ранения в первую мировую войну.

Маленькое резюме под эту главу. Идти служить в армию, нужно с приличной специальностью, и желательно - физически очень крепким. Или на худой конец что-то одно из двух.

Вот и подошел мой солдатский Новый год. Ленкомнату, я с приданными двумя молодыми (из санитаров) да еще парочку умельцев подобрал среди больных, привели в праздничный вид. Абашидзе, тоже с помощниками, накрыли здесь же соответствующий стол. Очень много всего закупили в военторговской чайной и магазине. Включая и кое-что, что на стол не выставлялось, а ходило только под столом. Да никто особо-то и не контролировал. Замполит где-то запропастился. И появился он вместе с «челюстью» т.е. командиром части около половины двенадцатого.

В Германии для советских, встреча Нового года была малость специфическая. В связи с разницей по времени в два часа, между Москвой и Берлином. В десять вечера по-местному встречали московский Новый год, а в двенадцать - местный. С учетом видимо этих обстоятельств, командир и замполит прибыли поздравлять нас очень даже прилично подогретыми. Феоктистов еле ворочал своими мощными челюстями, а инженер человеческих душ, вообще «му» произнести членораздельно, был не в состоянии. Мы выстроились перед столами и майор с капитаном в распахнутых шинелях медленно, спотыкаясь, друг о друга прошли вдоль строя и пожали каждому из нас руки и даже что-то говорили.

Мы уже тоже были навеселе, поэтому все им простили и даже были рады увидеть в своих начальниках людей. Слава богу, они быстро ретировались и нам не мешали. Поздравления и состояние командования нас сильно воодушевили, и потехи завертелись ...правда, очень чувствовалось отсутствие противоположного пола. Ну, здесь, вышли из положения очень просто. В классе ВМП* хранилось энное количество учебного имущества, в т.ч. и штук десять зеленых медицинских косынок. Желающие их повязали и стали имитировать девушек. Особенно прикольно играл роль барышни младший сержант Харламов.

Потанцевали попарно, вальсы, танго и т.п. По фотографировались возле елки. В общем, было тоскливо и весело. Около часа ночи я как отъявленный ""жаворонок"", ушел спать. Так мы переступили в 1977 год.

*ВМП-военно-медицинская подготовка.

*переменный личный состав-стационарные больные.

*АЛДАН-позывной нашей советской радиостанции.

*выборка-выписка из историй болезней врачебных назначений и занесение из в журналы.Для удобства нашей же работы.

гл. 19. День рождения

Назавтра все пошло своим чередом. Ряд моментов, которые выделялась из серык будней. Поднаторев в выполнении ежедневной массы процедур, я прославился как главный специалист по внутривенным инъекциям. Ко мне зачастили жены и дети офицеров, кому были назначены капельницы и другие внутривенные процедуры, а вены были тоненькие, хрупкие, паутиноподобные. Не было случая, чтобы у меня кто-то не смог проглотить оливу зонда для забора желудочного содержимого и из двенадцатиперстной кишки. Я уже не говорю о других процедурах, попроще. Начальник и врачи этим процедурам не препятствовали, а наоборот способствовали и рекламировали.

Приходилось ходить и выезжать на квартиры по вызовам, как с врачами, так и самостоятельно. Занимаясь процедурами от постановки банок и горчичников до инъекций и перевязок. Это внесло некоторое разнообразие в мою службу. Отношение клиентов-пациентов было доброжелательное. Проколов с моей стороны ни разу не было. Появился кое-какой авторитет в глазах начальства и сослуживцев. Я еще иногда продолжал оформлять дембельские альбомы. Но уже чисто как для собственного хобби-развлечения в более-менее свободное время. Да и то или по большой просьбе или по дружбе.

Наши дембеля - фельдшера почти отошли от службы по выполнению обязанностей в отделениях. Они готовились в отпуска, а для этого нужно было подготовить форму. Что такое подготовить форму к поездке в отпуск, знают все мужчины, кто служил срочную и ездил в отпуск. Помимо формы каждый себя уважающий должен был подготовить чемодан с подарками близким и любимым. Старшины и сержанты на старшинских должностях получали солидные для срочников оклады, до девяноста марок. Но и родственников много, а более-менее приличные подарки (по меркам военнослужащего срочной службы) стояли денег. Мы продолжали отдавать свои марки с ежемесячного оклада. Теперь, правда, по пять марок из пятнадцати.

Я, Максимчук, Кушнир и трое молодых - Шершневу. Другие были закреплены за своими дедами. По-прежнему сверкал буркалами и сычал, иногда, кусяра Сукинцов. Но руки у него уже стали коротки по отношению ко мне. Да и других забот предостаточно у него, плюс к тому же молодняка было с избытком. Дышать стало легче. Продовольственные склады Недлицкого гарнизона я уже упоминал ранее. Но здесь хочу остановиться на одном случае, который потряс не только меня, Но и всю дивизию. А в секретных телеграммах был известен наверняка и всей группе войск, кому это положено. Нам солдатам срочной службы, будь я рядовым какой либо батареи вряд ли был бы известен этот случай. Но так как раненого офицера и труп солдата, сначала доставили к нам в медроту, то от офицеров врачей кое-что узнали и мы, фельдшера.

Солдат, рядовой «Г», прослужив, пять месяцев, осеннего призыва стоял часовым. Охранял дивизионный продовольственный склад. Зима, пусть даже немецкая, но на пустой желудок прохладно. Особенно если портянки мокрые, а вместо тулупа шинель от какого -нибудь Лисовича. Да если на ужин досталось сто граммов серого как асфальт и кислого как помои картофельного пюре (без рыбы, без мяса) и кружка холодного чая.

Стоял рядовой возле многократно опечатанных огромных ворот бывшей немецкой конюшни, судя по натоптанным на снегу следам сапог, долго. Топтался на месте, обошел вокруг склада только один раз. Снег свежий, на нем все было зафиксировано. Приглядывался к замку, пластилиновым печатям. И у него от голода и холода, от обид и оскорблений, причиненных дедами и сержантами и начкаром* лейтенантом, заехал ум за разум. Отомкнул «Г» штык-нож и начал ковыряться в замочной скважине. Замочек то хоть и большой, навесной и тяжелый, но старый, наверняка где-то 45-го года изготовления. Взял да и открылся. А закрываться обратно не хотел. А голод и холод донимал. Сорвал солдат штык-ножиком ниточки-пломбочки, открыл калитку в массивной двери и зашел внутрь.

В темноте нащупал электрический выключатель. Щелчок и мертвенный свет дневных ламп стал заливать огромные залы. А там как в пещере Алибабы, чего только нет. Все есть. Хлеб и масло. Сахар и чернослив. Сметана и яйца. Тушенка и сгущенка. Консервы рыбные и мясные... и это только то, что не требует термической обработки. Почти все попробовал солдат. Ох, и поел как в последний раз в жизни.

Вся кровь от других органов прилила к желудку. Нужно было переварить огромное количество холодной, жирной, плохо прожеванной пищи. В связи с дефицитом кислорода в головном мозгу (кровь занята другим делом) потянуло бедолагу в сон. Так и уснул на поддоне, в обнимку с автоматом, прислонившись к мешку с мукой.

Забыл солдат присягу и устав. Забыл и о том, что часовых на постах, особенно ночью, проверяют ответственные, специально назначенные для этого дела офицеры. Майор «Д» с оперативного отдела штаба дивизии как раз в ту ночь был тем самым ответственным. Еще за метров пятьдесят он увидел свет в проеме калитки склада. Это его насторожило, но не на столько, чтобы вызвать дежурную смену. Решил заглянуть сам. Зашел в склад. Видимо окликнул: «Кто здесь?», и рядовой «Г» проснулся, а с перепугу и спросонья ответил автоматной очередью. Увидав что, натворил, солдат рванул через нижнюю бригаду к забору, который окружал весь гарнизон по периметру.

В одном месте забор, проходивший вдоль трассы, делал излучину т.к. в него вклинивалась пустовавшая длительное время немецкая двухэтажная дача. Поговаривали что в свое время этой дачей пользовался Геббельс. Преодолев забор в этом месте «Г» забрался внутрь дачи. На выстрелы сбежалось множество народа. По хорошо видным следам на снегу, быстро вычислили его место нахождение. Долго уговаривали выйти и сдаться.В ответ выстрелы. Пытались проникнуть внутрь. Выстрелом ранило в бедро одного солдата. Вызвали немецкую полицию. Они также попытались захватить его, но был ранен в плечо один полицейский. Полицейские засекли его местопребывание и применили огонь на поражение. Майор умер в медроте от ранений несовместимых с жизнью, не приходя в сознание.

Незаметно подошло пятое февраля, мне исполнилось ровно двадцать. Особо никого в известность об этом я не ставил, кроме близких друзей. Проявлений со стороны начальства к таким датам по отношению к другим военнослужащих срочной службы не замечал. А тут что-то случилось. Утром после развода я должен был заступать в родное отделение. Но перед строем стоял исполняющий обязанности начальника отделения капитан Гайдунко, прапорюга Сукинцов и старшина Шершнев:

-Равняйсь, смирно! Младший сержант Озерянин!

-Я!

-Выйти со строя на четыре шага! - командовал Сукинцов.

-Есть!

-Товарищи солдаты и сержанты! - это уже говорил Гайдунко, -сегодня вашему сослуживцу, и нашему боевому товарищу, надежному помощнику в работе врачей, отличному специалисту, младшему сержанту Озерянину, исполнилось двадцать лет.

С чем я его и поздравляю, и вручаю от имени коллектива терапевтического отделения скромный подарок. Здесь он пожал мне правую кисть и вручил карманные часы под аплодисменты в строю. После него по очереди пожали пятерню Сукинцов и Шершнев. Сукинцов при этом объявил мне (неслыханная редкость) выходной на весь день, с переодеванием в парадную форму одежды.

Я держался скромно. Хотя было очень приятно. Переоделся. Проболтался весь день по городку. Внимательно изучил содержимое киоска «Союзпечать. Купил отсутствовавшие в те времена в Союзе - фломастеры. Побывал в магазине и чайной, купил конфет и печенья для друзей товарищей к вечернему чаепитию. Днем, ротный фотограф Федя Болотов сфотографировал меня на фоне здания медроты. После обеда поспал. Вечером получил письма из дому и от любимой с открытками и поздравлениями. Чаепитие в комнате для VIP*-персон в целях конспирации перенесли на следующий вечер. Так и прошел крайний день во втором десятилетии моей жизни.

*начкар-начальник караула.

*VIP-персоны, это я образно. Тогда такой аббревиатуры у нас тогда и в помине не было.

гл. 20. Крылатые ракеты

В прессе и других электронных СМИ поднялась какая-то прямо таки дикая вакханалия по поводу крылатых ракет. Эти проклятые америкосы, оказывается, где-то на днях изобрели какую-то страшную ракету. Наши радары ее не берут, летит она, чуть ли не в метре высоты над землей, хитро огибая рельеф местности, и попадает в точно заданную цель. И спасения от нее нет. А еще они снабдили ее нейтронными зарядами, которые уничтожают все живое, но разрушений при этом почти не происходит. Ну, вообще обнаглели проклятые капиталисты-империалисты. А еще они хотят разместить их в Западной Германии, и вообще где возможно, поближе к границам СССР.

Все это нам помимо СМИ постоянно вдалбливали на политзанятиях. Мы прямо горели ненавистью к заклятым врагам. И по моим представлениям того времени 99 и 9% личного состава во все это твердо верили. Но уверенность в мощь своих вооруженных сил была настолько велика, что все эти попытки врагов чего-то там предпринять, воспринимались не больше чем мышиная возня. И даже вызывало недоумение, зачем наши тратят столько сил и средств,чтобы вообще поднимать шумиху по недостойным внимания вопросам.

И тут как-то на очередных политзанятиях я от нечего делать стал перелистывать один «шибко вумный» учебник, «На страже социалистического отечества» назывался. Нам их постоянно выдавали на занятиях и в часы самоподготовки. Но они были настолько бестолковы и тошнотворны по содержанию, что их никто не только не читал, но даже и не листал. Так и лежали они на столах в ленкомнате. Почти в первозданном виде. Переплет картонный, на бумаге самого низкосортного качества.

Небрежно перелистываю, и вдруг замечаю картинку,а под ней краткий комментарий: «Погрузка крылатой ракеты на боевой корабль. 1967год». Вот тебе раз. Смотрю год издания учебника -1972. интересно, это когда же она, эта крылатая была изобретена у нас, запущена в производство, принята на вооружение, и уже попавшая на картинки в открытые учебники? И мы о ней никогда не слышали. Интересное кино, эта пропаганда.

Хотелось задать замполиту каверзный вопрос. Но, примерно догадываясь о его реакции и последствиях для меня, благоразумно воздержался. Ходил в тот период в армейской среде анекдот. Общаются по телефону их президент и наш генсек: «Слышал ли ты Леня, что мы изобрели новое оружие, нейтронное называется». «Ну и что?» «А то, что оно живую силу уничтожает, а все материальные ценности сохраняются. Ты это представляешь себе?»; «Ха удивил, я уже четыре года как придумал антинейтронное оружие» - отвечает Леня. «Это еще что такое?» «Это Рони, пострашнее твоего нейтронного во много раз. Институт прапорщиков называется». «Ну и что?» « А то, что если я их запущу в твою Америку, вся живая сила останется, а о материальных ценностях сразу забудь».

Мягкая, Потсдамская зима на исходе. Потянуло свежестью. Почки на деревьях в нашем сквере на сносях. Март, апрель. Ух, ты! Неужели скоро год? Но ужас, ведь еще год впереди. Не выдержу. А если выдержу, то ни за что в прапорах не останусь. Такие мысли посещают, пустую солдатскую голову на фоне весеннего гормонального всплеска. Снега уже и в помине нет. Зазеленели газоны. Снова в наш скверик перед тыльной стороной медроты потянулись дембеля. Фотографироваться в обнимку с обнаженной немецкой Аленушкой с братцем Иванушкой в козлином обличье. Аленушке на голову надевают пилотку, козлику на морду противогаз. Получаются фотографии в стиле руссиш-культуриш.

Мы со своих окон поневоле смотрим с тоской на эту идиллию в день по несколько раз. Окно из кабинета командира части выходит прямо на эту статую, но он никому не мешает и не запрещает. Солнце, трава, цветы, птички поют. Май. Вчера прибыли первые молодые фельдшера. Господи, какие они смешные. Неуклюжие, зеленые человечки.Неужели и мы год назад выглядели так же?

Дош и Шершнев слиняли на дембель почти незаметно. Где-то долго неделями пропадали. Отсыпались. Забежали в отделение. Шершнев как, всегда пряча свои глазки-пуговки в глубоко запавших глазницах, с деланным озорством и равнодушием толкнул меня в бок, пожал руку. Произнес дежурную фразу: «Служи сынок, как дед служил, а дед на службу х... ложил!» И еще добавил: «С тебя люди будут...» он гад помнил тот случай со шприцем, и я думаю, что будет помнить еще долго. Дош тоже на ходу, осклабившись своей крысиной ухмылкой, сунул руку, и они навсегда исчезли из моей жизни и службы. Чекменев остался прапорщиком и ушел служить в медпункт нижней бригады. Мишка Иванов остался старшиной - сверхсрочником. Клиническим лаборантом.В медроте.

Дело в том, что все места фельдшеров -прапорщиков во всей дивизии были укомплектованы на 100%. Негде было палец просунуть. Ему и здесь не повезло. Чудной он был. Уже и два года отслужил, и изо всех сил изображал серьезного, и начальство ему многое доверяло, а вот мужчиной все еще так и не стал. Детская застенчивая улыбка на лице. Умилительная картавость и ни одного волоска на бороде. И пошел он в лабораторию кровь сосать и какашки намазывать на стеклышки. В других медицинских заведениях-учреждениях чисто женская работа. Но так как в нашей дивизии женщин не держали, то досталась она марийцу Иванову.

Мы совсем ""осиротели"". Вообще из отделений не вылазили, бессменно. Молодежь в это время, проходя КМБ, усердно утрамбовывали асфальт на плацу, А мы их ждали как избавления, хотелось отдохнуть. Но вот на носу девятое мая. В дивизии назначен парад. От медроты тоже определена коробка* для прохождения. Нам, не смотря на перегрузки в отделении, пришлось натереть мозоли на плацу. Тем не менее, во время генеральной репетиции, генерал Плышевский, огромный боров, с луженой глоткой, орал с высокой трибуны:

-«Медицинская рота (а она, как и положено, шла в замыкании) ползет как чмо* ходячее!!! Не привлекать ее к параду!»

Мы не сильно обиделись на его оскорбительные слова. А отмене прохождения на параде, наоборот обрадовались. Триста с гаком лет назад, мясоруб Петя I, рекомендовал, не ставить в строй интендантов и медиков, дабы не портили его внешний вид. Ни хрена. Советские начальники от мала до велика, от создания Красной Армии и до ее развала не желали прислушиваться к мудрому повелению царя батюшки. Наоборот, некоторые идиоты при власти, прямо с каким то остервенением пытались из хирургов и психиатров выдрессировать роты почетных караулов. Пытаются и поныне.

*строевая коробка, это такой квадрат, или прямоугольник, состоящий из человеков-военных.

*ЧМО-части материального(тылового) обеспечения в годы ВОВ. Позднее эта аббревиатура стала нарицательной в армии.Этим словом , как презрением называют любого, кто так или иначе не вписывается в общепризнанные рамки.

гл. 21. Неожиданный приказ МО. Крутой поворот

см.ФОТО: Штаб Недлитцкой дивизии.

16 мая. 7.20 утра. На улице теплынь. Лето, красота, вовсю цветет сирень. Сижу в коридоре на посту. Произвожу какие то записи в журнале назначений. Весь умытый. Побритый, наглаженный, умиротворенный. На мозги никто не капает. Деды, типа Лимонова, Болотова, Пятакова - сами по себе. Они цари там внизу, в роте. Мы хоть и черпаки, но теперь все деды и их друзья с других частей, чуть что идут на поклон к нам. Ко мне чуть ли на цыпочках подкрадывается друг мой лепший (с некоторых пор) Мишка Иванов:

- Лева привет.

-Привет, коль не шутишь.

-Как дела? Все пишешь - спрашивает он меня.

-Куда тут денешься, с подводной лодки.

-А вот и неправда. Бывают случаи, что можно и с подводной слинять. В руках он держал свернутый в трубочку какой-то журнал.

- Лева, если мне не изменяет память, так ты вроде как-то намекал что не прочь после срочной остаться в армии?

- Было дело. Но, пока дотяну срочную, то думаю, что желание это у меня испарится, - отвечаю я.

- Ну а если бы вдруг случилось чудо, и тебе разрешили остаться прямо сейчас...

-Миша, не отвлекай меня от работы, сейчас начальник отделения придет, надо подготовиться к докладу. И вообще брось шутить, чудес не бывает.

- Иногда, крайне редко, но бывают. На смотри, и положил передо мной журнал на стол. «Знаменосец». Был такой журнал в те времена, специально для прапорщиков, я видел несколько номеров мельком, пару раз в ленкомнате.

-А теперь смотри здесь, - он открыл последнюю страницу, ткнул пальцем.

- Читай внимательно вот этот абзац.

Вижу абзац, строчек на шесть, жирным черным шрифтом: «... на основании Приказа МО СССР, №... от ... лицам, имеющим среднее специальное образование, родственное воинским учетным специальностям, разрешается после года срочной службы, продолжать дальнейшую службу в звании прапорщик, после подачи ими соответствующего рапорта по команде...»

-Ну что скажешь теперь? - торопил Иванов, с нетерпением заглядывая мне в глаза, со своей непосредственной детской улыбкой.

-Миша! Ну, ты меня и озадачил! Перед глазами сразу промелькнуло все одновременно. Во-первых, это же вот она, пусть и ограниченная, но уже свобода! А что скажут, как прореагируют на этот первый мой самостоятельный и решительный шаг родители? А может, я на гражданке еще поступлю в медицинский институт? А тут навечно похороню себя в прапорщиках-жополизах. И тут же перебивает другая мысль...А может, поступлю в академию? А если не поступлю? А как на это прореагирует Meine liebe frаulein*? . А была, не была. Уволиться я ведь всегда успею. Два, три года послужу, если что-то не так, то гражданская жизнь от меня никуда не денется. Можно еще и в институт успеть.

-Миша! Я решил! - беру стандартный лист бумаги - давай вместе сочинять рапорт.

Минут за десять его и сочинили.

-Миша к тебе одна просьба, вдруг ничего не получиться, смотри же никому ни слова. Потом свои же засмеют.

-Лева вопросов нет, молчу как рыба.

В этот момент в коридор вошел после длительного отсутствия, будучи на учебе, начальник отделения, капитан Аббасалиев. Маленький, метр с кепкой азербайджанец. Но за то какая кепка! Это была фуражка- аэродром. Они только-что полуофициально вошли в моду. Капитан выглядел в ней как мексиканец в сомбреро. Хоть и смешно, зато солидно. Мы вытянулись по стойке смирно.

-Товарищ капитан, за время вашего отсутствия в терапевтическом отделении происшествий не случилось! - дежурный по...

-Вольно, вольно... - ласково улыбаясь и пожимая поочередно руку, произнес Аббасалиев.

- Заходи Лева в кабинет, поговорим без официоза.

Я прошел вслед за начальником, Миша остался в коридоре.

-Ну что, замотались, небось, дежурить бессменно? - спрашивает капитан, вешая свою драгоценную фуражку на крючок.

-Да нам не привыкать... Мы уже втянулись... - мямлил я, думая о том как он прореагирует на рапорт.

-Ничего, потерпите, недолго осталось, скоро молодежь примет присягу и немного отдохнете.

-Товарищ капитан. Извините, но тут такое дело....только что у меня созрело решение усложнить вам положение с медперсоналом в отделении, несмотря на отсутствие молодежи.

Лицо капитана приобрело какую-то неописуемую гримасу. Если бы лицо было европейским, я бы быстрее сориентировался на его выражение. А так было что-то непонятное. И испуг, и недоумение, и как реакция на нелепую попытку пошутить с моей стороны.

- Эт-то к - как? - упавшим голосом прохрипел он.

-Еще раз извините, товарищ капитан, ничего страшного, все в ваших руках, как вы решите, так и будет. Скороговоркой затараторил я, одновременно подавая рапорт правой рукой. Левой рукой за спиной я сжимал свернутый в трубку «Знаменосец».

Аббасалиеву было за сорок. Достаточно прослуживший, опытный офицер, всегда с определенной опаской берет рапорт от подчиненного. Бумага есть бумага. От слова можно отмахнуться, а от бумаги тяжелее. Он взял рапорт, бегло прочитал его, и улыбнулся, взглянув на меня, типа - гребанулся сержант, что-ли? Шутить изволит не к месту? Но сохраняя при этом спокойствие и доброжелательность. Тогда я левой рукой протянул журнал, развернутый на нужной странице. Теперь уже я ненавязчиво показал пальцем в жирно-черный абзац. Капитан внимательно перечитал его дважды. Затем рапорт. Взял ручку и наложил резолюцию. Затем бросился ко мне.

-Лева молодец! Я тебя поздравляю! Умница!

-Товарищ капитан, я же еще не уверен, а если не получится?

- Почему?

-Может кто-то из командования будет против?

-Кто?

-Ну, командир эвакороты например, или командир части... Да вот, я ведь в свое время имел грехи, разварил шприц, разрушил аквариум, и еще по мелочам...

-Ха-ха-ха... Не волнуйся, это действительно мелочи перед тем серьезным шагом, который ты решил совершить. Я все беру на себя. Оставь мне журнал на всякий случай, потому что наверняка об этом приказе еще никто ничего не знает. За отделение не волнуйся, как бы нам без тебя до прихода молодежи не было тяжело, ради такого дела потерпим и под напряжемся. Все, иди, работай. И он с моими бумагами быстрыми шагами вышел с кабинета.

-Спасибо товарищ капитан - вполголоса проговорил ему вслед, все еще находясь в полушоковом состоянии. Я ведь еще продолжал сомневаться в правильности сделанного шага. Но как говорят, глаза боятся, а руки делают. А сам быстро позвал Коптюка и Мартынюка. Во-первых, чтобы с ними посоветоваться, во-вторых, чтобы сагитировать их за компанию. Хотя по нашим закрытым, более ранним разговорам мне было известно, что такой путь в жизни, их не прельщал. На мое сообщение они отреагировали достаточно бурно в том плане, что по началу не поверили, что это возможно. Затем пытались отговорить. Потом посочувствовали и в конце одобрили мой выбор, похвалили за решительность, по ныли, что они самостоятельно так поступить не могут. Позавидовали и пообещали со своей стороны помочь в пределах их возможностей.

Аббасалиев в это время пошел по инстанциям. Начал с Холодова, который на это время занял должность командира эвакороты. Я с Коптюком стояли под дверью ординаторской и пытались подслушать их разговор. Как я и опасался, капитан Холодов был против ходатайства по существу моего рапорта. Мотивируя это в первую очередь, что уж слишком я молод, что торопиться мне некуда, что еще хоть полгода можно за мной понаблюдать. Как раз если уж появилась такая возможность, то еще больше меня загрузить. С его стороны он был прав, сначала на мне можно было хорошенько «поездить», применяя различные нагрузки и испытания. Но не тот человек был Аббасалиев, он и не собирался уступать.

-В таком случае, я иду к Феоктистову - заявил он. Мы отпрянули от двери, скрывшись за углом в холле. Кабинет «челюсти» на первом этаже. Здесь мы случайно услышали, что как раз к командиру, идет начальник медицинской службы дивизии. Я с Васей резко перемещаемся на второй этаж и занимаем НП* над входной дверью через открытое окно, зная наперед, что командир выйдет встречать начальника на улицу. Так оно и произошло. Весь разговор касаемый меня произошел на крыльце. А мы его внимательно прослушали. Во-первых, начмед с интересом читал тот самый абзац в «Знаменосце». Затем услышав от Аббасалиева, что Холодов препятствует, послал на х...й Холодова. Далее заставил Феоктистова наложить резолюцию на мой рапорт. И в конце приказал Аббасалиеву направить меня к нему на собеседование, с рапортом, в штаб дивизии к 16°°.

Сердце мое колотило, как язык колокола, в грудной клетке. Мы отошли от окна, Коптюк пожал мне руку, заверяя, что все будет в лучшем виде. Своего командира отделения я поджидал возле двери его кабинета. Он подошел с выражением ""Победителя"" на лице. Я изображал тревогу и полное неведение.

-Лева пошли со мной.

В кабинете он нашел подходящую папку и положил в нее мой рапорт.

- Вот держи. Пойдешь в роту, приведи себя и форму в идеальный порядок. На 16°° пойдешь на собеседование к дивизионному шефу. Вопрос уже практически решен, но постарайся произвести положительное впечатление, чтобы он не передумал. Главное не волнуйся, мы победили.

Спускаюсь в роту. Первый кого вижу в роте это Сукинцов.

-Озерянин! Ты что такое натворил?

-Вы о чем товарищ прапорщик?

-Не прикидывайся дурачком, мне приказали переодеть тебя в парадку и проводить к начмеду дивизии.

-Я могу только догадываться, но точно не знаю товарищ прапорщик.

-Ладно, иди к Запевалову, переодевайся.

После обеда идем с Сукинцовым в штаб дивизии, благо он почти рядом. Пришли с десяти минутным зазором. Оставив меня у двери кабинета. Кусок удалился.

-Назад сам дорогу найдешь, вернешься, доложишь мне причину вызова.

-Есть товарищ прапорщик!

Стою, у окна в конце коридора. Дверь кабинета рядом. Мои личные наблюдения в последующие несколько десятков лет службы. Кабинеты начальников медицинской службы в штабах почему-то всегда находились в самом конце коридоров, а зачастую еще и напротив туалетов. Этот тоже был не исключением. Рядом домывал полы, солдат из штабных писарчуков.

-А вы кого ждете, товарищ сержант? - спрашивает он меня.

-А тебе какое дело солдат - отвечаю как можно равнодушнее. Но у них штабных крыс глаз наметан.

-Мне так кажется, что вас куда-то переводят. Я угадал?

-Да угадал, догадливый ты наш - еще равнодушнее отвечаю я.

-Это плохо для солдата. Туда переведут. Сюда переведут, везде надо привыкать... - резюмирует он глубокомысленно, одновременно равномерно размазывая грязь по полу, тряпкой намотанной на швабру. В это время подходит мой главный начальник. Я вытягиваюсь по струнке.

-Товарищ подполковник, сержант Озерянин по вашему приказу...

-Заходи, - он уже открыл замок двери.

Захожу вслед за ним, кабинет достаточно просторный и обставлен солидной мебелью. Интересно, казенной или со свалки? Повесив фуражку, босс уселся за стол.

-Озеряниин, я в курсе твоего вопроса. Мне также доложили, что некоторые офицеры медроты считают, что ты еще недостоин и малоопытный, чтобы занимать и исполнять должность прапорщика. Ты сам как считаешь?

-Товарищ полковник, я справлюсь с любой фельдшерской должностью в звании прапорщика. Что ж, твой уверенный тон меня убеждает, что именно так и будет. Но есть еще одна проблема. Ты, наверное, знаешь, что вакантных должностей в вашей медроте нет?

-Так точно. Знаю.

-Но их, свободных фельдшерских мест, на данный момент нет и во всей дивизии.

Подполковник, который беседовал со мной, смотрелся большим начальником. Меня занимала в это время одна назойливая, не по чину и не по возрасту мысль. Сколько же нужно учиться, служить и работать, чтобы дорасти до такой высокой должности. Тогда я мог только догадываться, что есть должности (медицинские) намного выше. Но об этом было даже страшно подумать. Но есть иной способ решения этого вопроса- продолжал НМС. - Наша дивизия в ГСВГ не единственная. И даже в самом городе Потсдаме их две. Мой коллега, начмед соседней дивизии, недавно, перед увольнением последних старослужащих, меня спрашивал насчет избытка фельдшеров, желающих продолжить службу в качестве прапорщика.

-Ты согласен перевестись в танковую дивизию? Времени на обдумывание не предлагалось.

-Так точно согласен. Назвался грибом..., и какая разница, служба везде примерно одинакова, подумал про себя.

-Тогда я прямо при тебе звоню соседу. Разговор между двумя подполковниками состоялся краткий и деловой. Примерно такой:

- Сергей Иванович! Привет дорогой. Узнаешь? Так вот я продолжаю работать на тебя, при встрече ста граммами не обойдешься... Да-да-да... значит так, у меня созрел фельдшер, да очень толковый и боевой...

Дальше он говорил о Приказе МО, номер журнала и т.д. затем обратился ко мне:

- Озерянин, сейчас убываешь в медроту. Завтра за тобой прибудет машина с медсанбата Крампнитцкой дивизии. Все документы будешь оформлять уже у них. Все ясно?

-Так точно!

-Успеха тебе сержант, будущий прапорщик - он приподнялся и через стол протянул руку.

Я ее пожал. Не всем, далеко не всем солдатам и сержантам срочной службы доводиться общаться с начальниками дивизионного уровня, тем более пожимать руку.

В роте меня ждали посвященные, Вася и Степа. Я кратко ввел их в курс дела. Все втроем пожалели, что предстоит разлука. Но с учетом моей предстоящей относительной свободы мы пришли к выводу, что видеться будем не реже чем до сих пор. Затем я ушел доложить Сукинцову о моем перемещении. Для него я заготовил версию о том, что в соседней дивизии не хватает фельдшеров, и по просьбе начмеда танковой дивизии, начмед нашей дивизии отправляет меня на помощь братской медслужбе. Кусяра таращился на меня как голодный кот, у которого из-под носа выдергивают на ниточке еще тепленькую мышь. А по его глазам я видел, что он не верит ни одному моему слову. Но видимо команду на оформление передачи меня в другую часть он уже получил, поэтому без лишних вопросов, отпустил.

После всех мытарств выпавших мне в этот день, спал мертвым сном.

После завтрака и построения, старшина роты подозвал меня и распорядился собрать свои вещи. Ну это было не тяжело, как говориться голому собраться, лишь ремнем подпоясаться. Но, тем не менее, гардероб советского солдата состоял из:1) белье нательное;

2)портянки; 3) ПШ*; 4)пилотка; 5)Х\Б*; 6)сапоги юфтевые; 7)бушлат;

8)шинель; 9)шапка ушанка; 10)парадный китель; 11)парадные брюки;

12)ботинки; 13)носки; 14)фуражка; 15)рубашки; 16)ремень; 17)вещевой рюкзак. А еще туалетные принадлежности, личные вещи (условно) у меня тогда еще ничего не было, документы и письма. Есть такие слова в «гимне» доблестной вещевой службы в армии: «Солдату лишнего имущества не надо...» все это я тихонько собрал в каптерке. Запевалов уже уминал дома пельмени за две щеки. Каптерщик был из лимонов, новый. Тупой и как положено наглый:

-Это вы куда товарищ сержант собираетесь?

-В командировку, выполнять важное правительственное задание! Понял? Зелень пузатая!

В 10.30 приехал санитарный УАЗик за мной. Я забросил вещи в салон. Старшим машины был, какой то толстый молодой прапор. На мою просьбу он дал пять минут попрощаться. На первом этаже я забежал в лабораторию к Иванову, на втором в кабинет к Аббасалиеву, далее к Коптюку и Мартынюку, и в последнюю очередь к Сукинцову. Первые четверо были в курсе дела, и им ничего объяснять не пришлось, последнего не было нужды ставить в известность. А для таких как Феоктистов и Холодов, категория солдат, сержантов и прапорщиков, просто не существовала как людей. Остальных я собирался огорошить по прибытию в медроту, в гости, в новом звании и в новом обличье. Запрыгиваю в салон «санитарки». Поехали. Отряд не заметил потерю бойца... кто заметил, тот не понял. Так я нырнул в новый этап службы как в омут, очертя голову.

МО*-министр обороны.

пш*-полушерстяное.

Meine liebe frаulein*-моя любимая девушка.

гл. 22. Гарнизон Крамптниц

Но срочная служба на этом еще не закончилась. Через двадцать минут мы прибыли в более отдаленный пригород Потсдама, район Крамптниц.

Здесь я раньше никогда не был. И не посети меня утром Иванов со своим журналом, я бы даже не подозревал о существовании такого района, вместе с дивизией которая здесь дислоцировалась. Проехали через КПП. Быстро промчались по территории городка и остановились возле какой-то замызганной казармы. Прибыли. Это была казарма эвакороты медсанбата десятой танковой дивизии. Старший машины, который за мной приезжал, понятия не имел кого и зачем он привез. Он только мне сказал, старшина роты ждет тебя в кабинете. Я со своим барахлом зашел внутрь. У дневального уточнил где кабинет старшины. Постучался.

-Да!

Вхожу. Сидит прапорюга лет за сорок, килограммов за сто.

-Товарищ прапорщик, сержант Озерянин прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

Ох, эти старшины рот, ух эти прапора. По его глазам и мимике на жирной роже отчетливо вижу немой вопрос: «Ты откуда хрен моржовый взялся? Ты зачем нарушил покой в моем сонно-жирном существовании?»

-Положи вещи вот на тот стол. Подтяни ремень. Тебя, зачем перевели в нашу часть?

Вешаю ему ту же лапшу что и Сукинцову. Дескать, в связи с нехваткой кадров в вашем медсанбате, на помощь.

-Да? Прекрати трепать. У нас медсанбат своими фельдшерами переполнен на 101%.

-Ну я этого не знаю, товарищ прапорщик. Начальству виднее.

-Ну, вот так и скажи, чего-то натворил, и тебя перекинули подальше от греха.

-Товарищ прапорщик, я вам сказал все, как есть на самом деле, а вы вольны думать, как вам того хочется – начал я потихоньку показывать зубки, с учетом предстоящих изменений в статусе о рангах.

-Значит так сержант, вещи сдай в кладовую. Перекури, куришь?

-Так точно – негромко отвечаю я.

-Это плохо, а еще медик мне называется. - Прочитал мне попутно краткую лекцию о вреде курения, ""сердобольный"" старшина. В кабинете от дыма было не продохнуть, и пепельница переполнена. - Ладно, через двадцать минут, прапор глянул на наручные часы, личный состав роты сдает зачет по физо. Вот там мы и посмотрим, что вы собой представляете, ухмылкой вещуна оскалился добрый, жирный прапорщик Жлобенко.

Спортгородок находился рядом, с правой стороны казармы. Я занял место в первой шеренге, крайним справа. Всего личного состава было пятнадцать человек в строю, шесть бойцов находились в различных нарядах. Я еще не успел познакомиться. Все с нескрываемым интересом зыркали в мою сторону.

-Сержант Озерянин!

-Я!

-Выйти со строя!

-Есть!

Жлобенко представил меня личному составу, попросил любить и жаловать.

-Поближе познакомитесь в процессе службы. Стать в строй! - Нежно рявкнул товарищ прапорщик.

Повернул строй кругом, скомандовал раздеться до пояса. Разминка, стометровка, прыжки через коня. Подтягивание, подъем с переворотом, упражнение на брусьях. На общем фоне я выглядел не хуже лучших. Жлобенко пощелкал клювом но придраться было не к чему. Построились.

-Подготовиться к обеду - скомандовал старшина.

Забрали пилотки, гимнастерки и, не одеваясь, без строя, зашли в казарму. Мне показали кровать, тумбочку. Умывшись и растершись до пояса, оделся. Тут же прозвучала команда дневального о построении на обед. Строй вел единственный в роте младший сержант. Оказывается, у них фельдшеров срочной службы по штату не было. Весь личный состав эвакороты, это были водители, электрики, связисты и пару человек прикомандированных. Столовая находилась на втором этаже, в приспособленном помещении лечебного корпуса. В столовой питался только личный состав медсанбата, чужих, как это было в столовой спецов недлитской дивизии, здесь не было. Всего в зале было три стола, из расчета на десять человек за одним. В отличии от столовой где мне пришлось начать службу, здесь творился полный бедлам. Каждый сидел, где хотел. Старшинства по призывам соблюдались формально.

Осаживали всей толпой только зарвавшегося молодого. Здесь старшими были те кто на данный момент был в цене у командиров и начальников. Те кто выслужился, те и верховодили. И хотя я в расположении роты провел всего несколько суток, успел заметить и сравнить, отсутствие четкого разделения по срокам службы порождает другие, не менее проблематичные пороки: подхалимаж, пресмыкание, доносительство, коррупцию, круговую поруку и массу других негативных явлений в коллективе. И если здесь отсутствовало откровенное насильственное издевательство, то процветало скрытое.

Коллективчик только формально существовал. Дружба между солдатами отсутствовала напрочь. В любую минуту можно было ожидать подвоха в совершенно неожиданной стороны. Да это и не удивительно. Основной состав – водители. Я уже более-менее подробно описывал, что ради обладания баранкой транспортной, а желательно престижной-командирской машины, многие были готовы если не на все, то на многое. И мне с ними было не по пути.

Ночь я провел в расположении роты. Особо с расспросами ко мне никто не приставал. По национальному составу, все тот же колорит. Преобладали русские и украинцы. Один очень симпатичный, по кличке Хэбэ-Пэша* - Ока-оглы – казах, связист. Да два штабных писаря – татарина. Построение после завтрака.

-Сержант Озерянин!

-Я!

-Заступаете на дежурство в терапевтическое отделение – сообщил старшина.

-Есть!

Порасспросил, где это находится, оказалось, что почти рядом. Территория штаба и лечебных корпусов медсанбата расположена в самом центре (так и хочется написать – сердце) рядом с главным дивизионным плацем. Штаб и приемное отделение размещены в одноэтажном здании. В массивно-добротном корпусе – лечебные отделения. Здание двухэтажное с подвалом, но высокое. Под карнизом на фасаде барельефная лепнина на темы прославляющие прусское воинство в период от средневековья до первой мировой, включительно. Отразить в скульптуре вторую мировую, надо полагать Советская Армия не позволила. С противоположного от фасада конца вход на первый и второй этаж. Мне на второй.

У входа дневальный из больных.

-Вам кого товарищ сержант?

-Начальника отделения.

-Вторая дверь налево, но без халата нельзя.

Рядом на вешалке халаты накидки. Набрасываю один из них на плечи. Вперед Лева! Стучусь.

-Да!

Вхожу. Кабинет, примерно 4х4м за столом посередине, молодой симпатичный врач, в халате. Меня предупредили, что он капитан. Левой рукой придерживаю разъезжающиеся полы накидки, правую к виску.

-Товарищ капитан, сержант Озерянин прибыл для несения службы в подчиненное вам отделение. В процессе доклада глазами ем начальство и оцениваю незнакомую обстановку. В кабинете еще два офицера, они сидят за столами соответственно справа и слева от начальника. На лице капитана расплывается доброжелательная улыбка. Он выходит из-за стола, подает руку и так же представляется.

-Начальник терапевтического отделения, капитан Воронцов Геннадий Петрович. Очень рад. Знакомит со своими помощниками – ординаторами. Штат тот же что и на моем предыдущим месте службы. По его просьбе, я кратко информирую его о моем «боевом пути». Истинную причину перевода и в данном случае не называю, но он меня упреждает.

-О причине твоего перевода я в курсе, еще об этом знает командир, начальник штаба и начальник медслужбы дивизии. Другим знать это до поры до времени ни к чему и вредно. Согласен?

-Так точно товарищ капитан, я и сам просил об этом.

-Хорошо, твои документы оформляет начальник штаба, а завтра они уйдут в штаб группы войск. Сегодня ты подежуришь параллельно с медсестрой, чтобы войти побыстрее в курс дела, с нашей спецификой. Хотя тебе это все знакомо, но объем работы побольше. Я бывал в твоем отделении в медроте, там вы обслуживаете только пол дивизии, т.к. половина в камышах, а у нас вся здесь в Потсдаме. Все, иди к дежурной медсестре.

-Есть товарищ капитан.

Выхожу, в коридоре посередине на посту за столом что-то пишет в журнале медсестра. Стоп, говорю сам себе, ведь это же женщина?! Куда я попал? Я же отвык видеть рядом с собой представительниц противоположного пола. Сердце запрыгало, пульс зачастил, в висках застучали молоточки. Как к ней подойти, как с ней общаться, если она военная, и судя по всему еще довольно молодая. Все эти вопросы прошуршали в течение секунды. Так, я что медсестер не видел. Во-вторых, она точно уж не генерал, и не выше сержанта, а я кто? То-то. Вперед Лева! Подхожу к столику.

-Здрасьте.

Мадам поднимает на меня довольно миловидные глазки: «Здрассьте».

-Я фельдшер, сержант Озерянин. К вам на дежурство, можно просто Лева.

-Ой, как на дежурство? Ведь сегодня я дежурю.

-Не волнуйтесь, я к вам на стажировку и в помощь.

-Ой, извините, меня зовут Лена, младший сержант Петрова. Можно просто Лена, я здесь недавно, две недели как служу, мы с мужем из Союза полгода как прибыли.

-Все понятно и ясно. Я бы хотел, если у вас есть время пробежать по отделению, чтобы ознакомиться, что где расположено.

-Хорошо, сейчас я заполню журнал процедур, и пройдемся.

В течении минут двадцати прошлись по всем функциональным кабинетам, заглянули в палаты. Отделение, по сравнению с моим предыдущим по всем параметрам больше чем вдвое. В зондажном кабинете мы столкнулись с сестрой-хозяйкой. Женщина в возрасте по моим понятиям того времени (за сорок). Она оказывается, уже была проинструктирована начальником отделения о моем появлении. Зондажная делилась на две комнатки. Одна из них, с ключом от двери в середине перегородки переходила в мое почти полное владение. Почему почти, чуть позже. В «моем кабинете» был шкаф, стол, кушетка.

Это уже многое для только что прибывшего, мне сразу стали доверять. Видимо с учетом перспективы. Здесь же в шкафу для меня уже зеленый госпитальный костюмчик, тапочки, белый халат и колпачок. Красота, для тех, кто не понимает… Я попросил у медсестры пару минут и тут же переоделся. Была здесь и офицерская палата, в которой для меня забронировали кровать на постоянно. Дежурство прошло на пять. Я выполнил все процедуры безукоризненно. То-то, школа медроты Недлитцкой дивизии. В течении недели, из отделения почти не выходил.

Перезнакомился со всем коллективом. Без хвастовства – пришелся ко двору настолько, что сменные медсестры всю работу свалили на меня, а я этих нагрузок не замечал. При этом старшина еще пытался вернуть меня в роту, в строй и т.д., а Воронцов доказал командиру батальона, что в роте мне делать нечего, с учетом все той же предстоящей перспективы. А в отделении без меня уже все рухнет. Многие медсестры вдруг резко заболели, некоторые ушли в отпуска и т.п. побывал я один раз и на собеседовании у комбата. Подполковник Парфенов, в возрасте за сорок пять. Во-первых, он хотел познакомиться со своим новоиспеченным подчиненным, а во-вторых…

-В общем Озерянин, ситуация следующая. Мы, для того чтобы оформить документы, вписали в них, что ты будешь назначен на должность фельдшера, заведующего физиотерапевтическим кабинетом. Но хотя эта должность у нас в батальоне формально вакантна, реально в физкабинете работает женщина, медсестра, жена одного из офицеров штаба дивизии. Улавливаешь суть?

-Пока не очень товарищ подполковник. Тогда я еще понятия не имел во всем чиновничьем крючкотворстве.

-Слушай дальше, потом поймешь. Она стоит на должности санитарного инструктора в медицинском пункте артиллерийского полка, а полк в центре города. Вот, чтобы ей не ездить ежедневно на службу за пятнадцать километров, ее прикомандировали к нам. Тем более что она оканчивала курсы, имеет допуск и опыт в работе с физиотерапевтической аппаратурой. Я все это говорю тебе к тому, что когда придет твой приказ, чтобы ты все правильно понял, и не настаивал на реальном назначении на эту должность. Ты сержант извини, но тебе придется пойти в войска.

-Товарищ полковник, извините, что перебиваю, я когда переводился в вашу дивизию, то совершенно не предполагал служить в медсанбате. Так что все выше сказанное вами абсолютно ни к чему, и не переживайте.

-Да? Ну, вот и хорошо, тогда извини сержант, что я тебя здесь мурыжил. Обещаю, мы подберем тебе должность, не пожалеешь. О твоей службе до меня доходят самые положительные отзывы. Так и держи. Будут проблемы, заходи в любое время.

-Разрешите идти?

-Иди сержант.

Приглашал на несколько минут для согласования некоторых моментов при оформлении документов и начальник штаба батальона, майор Масько. Здесь разговор был короткий, деловой без выкрутасов.

В роту я все же несколько раз наведывался. То на смотры, которые устраивал старшина, то пару раз на политзанятия. Ну, это дело в армии ""святое"", без этого в СА ни шагу. Новые знакомые, из состава срочной службы удивлялись мне. Что это за служба у меня такая, что я в подразделении почти не показываюсь. И Жлобенко меня практически не терроризирует. И вообще, откуда я такой свалился. Я отделывался, как мог шуточками и прибауточками. Как-то в бытовой комнате я гладил брюки и гимнастерку на смотр. Народа набилось много, все спешили. Не поделили утюга, сцепились двое, правда, в словесной перебранке. Черпак, казах Хэбэ-Пэша и один из дедов, кочегар. Весь черный, прокопченный рядовой Горбунов, с соответствующим погонялом – Горбун, чему и по внешности он в какой то степени соответствовал.

-Куда ты лезешь сынок, вне очереди, - орал горбун.

-Какой я тэбэ синок, мы ровэсники, - возмущался Хэбэ-Пэша.

-Ха, ровесника нашел. Когда, на меня шинель строчили, на тебя еще только х… дрочили! – Исходил брюзжа слюной Горбунов.

-Ты меня зае…ль, - отбивался казах.

-Тебя зае..го в армию призвали, парировал, на полгода больше прослуживший «дед».

Остальные присутствовавшие только громогласно ржали, не выражая какой-либо конкретной поддержки той или другой стороне. Некоторые зыркали в мою сторону, наблюдая за моей реакцией. Я от души смеялся этому солдатскому словотворчеству, которому как обычно не было ни конца, ни края. Таким образом, в казарме выпускается пар, видимо вместе с так называемой отрицательной энергетикой.

И снова в отделение. Больных в терапии до сотни, а временами и поболее. Раздача таблеток, очередь. На инъекции – большая очередь. А еще перевязки. Здесь также несколько палат для дерматологических больных. А с утра зондирование, контроль за сдачей экскрементов на анализы. Отправка и контроль за проведением рентгенологических, лабораторных, кардиологических и т.п. исследований, обследований. Рабочий день абсолютно не нормированный. Начальство и мед персонал не нарадуются. Но радуются не подавая вида, чтобы не сглазить. А то вдруг заартачусь, вдруг вспомню, что мне тоже положены какие-то часы отдыха. Но мне не в тягость. После первых пол года службы, все остальные нагрузки – пух. Периодически чтобы перевести дух, забегаю в офицерскую палату. Здесь меня принимают почти на равных. Палата большая, шесть кроватей. Офицеры и прапорщики лежат вместе. Почти постоянно включен телевизор. Смотрю на экран, там с высоты птичьего полета показывают панораму Нью-Йорка.

-Ух, ты, какие высоченные хмарочосы*,- восхищенно произношу я.

-Ага, вот, наконец, то я тебя раскусил. Я все думал кто же ты по национальности, а ты оказывается хохляра, - говорит один из присутствовавших в палате, молодой прапорщик.

-А как вы догадались? – теперь уже вопрос задаю я, не понимая еще по, чем можно было так уверенно определить мое место происхождения.

-Элементарно - отвечает, скаля зубы прапор, по одному единственному слову.

-Какому? – досадуя на себя, потому был уверен, что русский я знаю не хуже самих русских. Ан, нет оказывается, прокололся.

-Да по слову «хмарочосы» - отвечает хитрый прапор – сам потому что, хохол.

Оказывается надо постоянно следить за языком, а то он когда не привязан, ляпает, что попало. А народец вокруг ушлый и себе на уме. Этого мелкого эпизодика мне хватило на всю жизнь, чтобы знать где держать этого личного врага – языка. Пусть читатель не подумает, что я, когда-либо пытался скрывать, к какому народу принадлежу, хотя и гордиться особо нечем. Имеем, что имеем, как сказал один из идеологов развала СССР, некстати тоже мой земляк. Но, как известно, во всяком народи, не без Мавроди.

Все женщины, которые работали в отделении, а их было всего семь, старше меня. Кто на два, три, а кто и более чем на двадцать лет. Относились ко мне или как старшие сестры или как матери. Заботливо и снисходительно. А так как к тем женщинам, которые были мои ровесницы или хоть на день старше, меня никогда романтика не тянула, отношения были со всеми чисто служебные. Гормоны иногда буянили в их присутствии, но также быстро остывали, когда перед глазами не маячили представительницы этого «слабого» пола. Но и среди них нашлась гадюка.

Таня Шкуренко, младшая медсестра. Где-то кто-то когда-то, вначале семидесятых чтобы окультурить звучание должностей некоторых не очень престижных должностей, обозвал должность уборщицы – техработницей – это в обычных заведениях. А должность санитарки в медицинских учреждениях, младшей медсестрой. Так вот эта с позволения сказать санитарка, а она даже на это звание не дотягивала, запомнилась мне на всю жизнь. Внешностью она полностью соответствовала своей фамилии. А именно была похожа на шкуру дохлой рыжей кошки валяющейся на обочине дороги, которую уже напрочь изгрызли насекомые. При росте метр шестьдесят пять, весе пятьдесят, рыжая, в веснушках и глубоких рытвинах от перенесенного запущенного фурункулеза кожи лица, с сожженными пергидролью и похожими на паклю остатками шерсти на набалдашнике вместо головы. Плюс по килограмму на каждой щеке самой дешевой ГДРовской штукатурки, да полинялые джинсики на о-образных ножках. Вот такое чудовище работало в этом отделении санитаркой. Но гонору, выпендрежа и амбиций у нее хватило бы на весь коллектив медикосанитарного батальона. Всем своим знакомым и незнакомым, как я узнал позже, она представлялась полноценной медсестрой. В ее обязанности входила вся черновая работа. От ухода за больными до уборки всех помещений вплоть до туалетов соответственно. Если бы она самостоятельно и качественно выполняла эту работу, то с 600 утра и до 1400 дня как ей положено было по графику, красавице некогда было взглянуть на часы. Но великое и могучее русское, но. Тот кто составлял такие штаты для младших медсестер, видимо заранее рассчитывал, на все ту же бесправную, бесплатную и безгласную раб. силу в виде все той же т.н. ""команды выздоравливающих"".

Команда здесь была по размерам приличная, человек 8 – 10 из всех находящихся в отделении больных. День и ночь поддерживали соответствующее санитарное состояние в терапии медсанбата защитники Родины. У Шкуренко хватало времени (рабочего) на все, чтобы подготовится к очередной бурной ночи по гаштетам и общагам. Старшиной отделения в этот период был назначен рядовой Мунтяну. Молдаванин. Здесь он нашел себя. Огромный увалень, рост под 185, вес за 80. КМС по вольной борьбе. До моего прихода в отделение он уже исполнял обязанности более месяца. Все и всех знал, в моей помощи не нуждался. Многое наоборот подсказал мне. Вообще мы нашли быстро общий язык, и даже в какой то степени сдружились. Больных он крепко держал в своем борцовском кулаке, а это снимало у нас медиков, как минимум одну треть проблем и работы.

Все заботы по поддержанию порядка были переложены санитаркой на старшину. Вместо шести утра, как положено, эта шкура появлялась в отделении очень редко к восьми, а обычно к девяти. Быстренько напяливала свою зеленую робу, натягивала резиновые перчатки, и перед приходом начальника елозила тряпкой на швабре перед дверью ординаторской. Имитировала напряженное окончание уборки.

Воронцов на эту бутафорию внимания не обращал, будучи видимо в курсе дел. Но вот нештатная ситуация. Начало обычного трудового дня. Время 6.20 утра. Я уже в рабочем ритме летаю по отделению. Основная масса больных еще спит. Подъем в лечебных учреждениях Советской Армии в 7.00. Мунтяну со своей командой уже приступили к уборке некоторых кабинетов. Телефонный звонок на посту. Поднимаю трубку, представляюсь. В ответ слышу неожиданное: «подполковник Парфенов, Озерянин, как там у тебя обстановка?»

-Докладываю товарищ полковник, проблем нет! – бодро отвечаю.

-А скажи мне санитарка на рабочем месте или нет?

-Никак нет товарищ полковник!

-А ты знаешь, во сколько она должна прибыть на службу?

-Никак нет товарищ полковник! Обычно она приходит к восьми или к половине девятого утра.

-Да? А кто убирает в отделении, в туалетах?

-Всегда солдаты из команды выздоравливающих, товарищ полковник!

-Лева, она должна приходить к шести и лично она должна убирать в туалетах. Ты что не знал? А там где ты раньше служил, что было не так?

- Товарищ полковник у нас по штату не было ни одной женщины.

-Понятно. Значит так, я тебя попрошу, дай команду солдатам прекратить уборку, а когда Шкуренко придет, передай ей пусть зайдет ко мне.

-Есть товарищ полковник!

Странно, первый случай, когда офицер такого ранга, обращается ко мне по имени, непривычно.

Команда отставить уборку, одновременно удивила и обрадовала не сильно рвущихся к работе гвардейцев десятой танковой дивизии. Мунтяну я известил индивидуально о состоявшемся разговоре с комбатом. Но на всякий случай предупредил, чтобы команда была готова в любую минуту продолжить работу. Дальше я снова носился как белка в колесе, так что на время забыл о начале инцидента. Но вот в 8.30 в коридор влетела, видимо уже кем-то из персонала батальона предупрежденная, как фурия на помеле, бледная, с перекошенным от злости лицом хохлушка из Запорожья. Я как раз находился за столом на посту, заполнял многочисленные бумажки.

-Лева! В чем дело? Почему не производится уборка?- начала орать на весь коридор санитарка, еще метров десять не добежав до меня.

-Не орите Татьяна Николаевна, на все отделение, больных перепугаете – пытался я спокойным тоном остановить атаку.

-Я тебя еще раз спрашиваю, почему не производилась уборка? – уже с диким визгом и кулаками кинулась ко мне побитая химией как молью шкура.

-Мне приказал командир батальона, чтобы всю работу младшей медсестры выполняли вы – уже чуть громче, чтобы перекричать ответил я.

-Этого не может быть, ты врешь, это ты сам придумал.

-Ничего подобного, кстати, он передал, чтобы вы прибыли к нему, как явитесь на службу. От этого сообщения мадам так скривилась, что начала осыпаться штукатурка с ее фасада, а он (фасад) аж позеленел.

-Ну, я тебе насыплю с-с-соли на хвост – уже перешла на сычание ""красотка"", круто развернулась и рванула в обратную сторону.

-А ничего вы мне не сделаете – ответил я ей вдогонку.

-Ну, ты м-меня еще не знаешь – прошипела ведьма, и скрылась за дверью.

Я совершенно не придал значения этим угрозам, и как оказалось очень скоро, зря. Через полчаса, я, проходя по коридору, заметил через открытую дверь, что младшая медсестра трудится в поте лица со шваброй в руках над полом в туалете. И хотя я быстро шел по коридору, успел перехватить злобную молнию взгляда, которую она швырнула мне вдогонку. Ну да ладно подумал я, пусть сучка побесится. Мне она ничего не сделает, я ведь под защитой самого комбата. Ох, и ошибался, самонадеянный и доверчивый.

Сдал дежурство. Время половина десятого. Захожу в «свой» кабинет. Передохнуть, перекурить, переодеться. Были планы пройтись по городку. Заглянуть в парикмахерскую, в фотоателье, в магазин. Открываю шкаф, на одной из полок аккуратной стопочкой, лежат мои документы, пачка писем, тетрадь, конверты. Одеваю пэша. Беру документы, чтобы разложить по карманам. Сверху военный билет, под ним должен быть комсомольский билет, но его нет. Что такое? Задаю себе немой вопрос, еще ни о чем не догадываясь. Перебираю стопку остальных бумаг, нет! Прошелся по карманам, один, второй - нет! По всем полкам, по халатам, перевернул весь кабинет, билет исчез. Страшная догадка осенила, лихорадочно соображающие мозги. Вот она та соль, которой час назад угрожала мне облезлая гадюка.

Вызываю к себе и ввожу в курс дела Мунтяну. Он подтверждает, что у Шкуренко есть запасной ключ от «моих» апартаментов. Ставлю ему задачу. И все отделение было перевернуто наизнанку, но, увы. Иду к предполагаемой виновнице: «Так, мол, и так верни, а то хуже будет».

-Нет, ничего не знаю, и знать не желаю.

Докладываю начальник отделения подробно обо всем. Он отправляет к комбату. Тот, выслушав и посочувствовав, вызвал Шкуренко. Допросил при мне и без меня. Эффекта ноль.

Все, кто когда-нибудь состоял в комсомоле, прекрасно знают цену комсомольскому билету.Если ты учишься в ПТУ на маляра-штукатура, то в принципе , он и нафик никому не нужен.Но если чего то задумал, подняться на ступеньку выше...Вот тут то тебя и спросят. Где твой билетик? Я вступил в ряды комсомола в седьмом классе, в 1971 году. Вступал добровольно и сознательно. Не для галочки и выполнения плана в коллективе. Будучи председателем пионерской дружины и бессменным редактором стенной печати, заслужил право вступления в коммунистический союз молодежи. Принимали кстати не формально. Некоторые активисты еще и ставили под сомнение мою зрелость на право вступления в организацию. Все это я пишу для тех, кто родился и вырос уже во времена «демократии».

Которую затем возглавили бывшие комсомольцы и коммунисты Ельцманы, Кравчукчи и Шушкевичи, объединившиеся с Солженицыными, Новодворскими и Собчаками. И так я должен был согласиться на две версии выхода из создавшейся ситуации. Получить выговор с занесением в учетную карточку по комсомольской линии и тем самым испортить комсомольскую биографию навсегда. Второе, все и я, в том числе делаем вид, что я в комсомоле до сих пор не состоял, и подаю заявление на прием как будто в первый раз. Все шито, крыто, только вот стаж какой-то такой куцый. И нужно быть готовым каждый раз объяснять при случае, почему я так долго игнорировал Коммунистический Союз Молодежи, соответственно Всесоюзный и Ленинский?

Есть и третий путь плюнуть на этот комсомол, армию и свои мечты о поступлении еще куда-то. Забыть, что существует какое-то высшее образование. На ФАП* в деревню Лева! Там, тихо и мирно, всю оставшуюся, можно прожить в почете и уважении бабушек и дедушек. Увы за утерю комсомольского билета с армии не увольняют. А положение мое, пока документы бродят по верхним штабам, прочное, но перспективы туманные. Ну что же, жизнь только начинается! А она как пел В.С.Высоцкий и научит и покажет.

На исходе была уже вторая неделя моего пребывания в новой части. Потихоньку я перезнакомился с основной массой личного состава части. Домой пока что не писал. Мартынюка и Коптюка предупредил, собирать и хранить мою «корреспонденцию» до моего приезда в гости. В первые дни пребывания в новой части созвонился со Степой и дал свои позывные, на экстренный случай, если вдруг меня надо будет найти. Пока что все было спокойно.

*ФАП- фельдшерско-акушерский пункт. Имелся во времена СССР, даже в самой захудалой деревне.Фельдшер там, соответственно - начальник.

*хэбэ-пэша-хлопчато-бумажный;полушерстяной.

*хмарочосы(укр.)-небоскребы.

гл. 23. Разрешите представиться

Пятница-13 июня. Завтракаю с эвакоротой в солдатской столовой. Пища приготовлена на столько гадко, что если бы не хлеб, сахар, масло и чай, то можно на прием пищи и не ходить. Здесь своя особенность. В этой столовой сначала кушают больные со всех отделений по очереди, а уже потом личный состав эвакороты. Вместе с подразделением я крайне редко хожу в столовую, но иногда по собственной инициативе, чтобы не отрываться от народа. Но в данном случае дежурный по части мне лично передал распоряжение начальника штаба, быть на завтраке и на разводе. Выходим на улицу, строимся. Нас ждет ожиревший, на халявных харчах, старшина Жлобенко.

- В колонну по три – становись – командует он!

Занимаю место во второй шеренге, крайним справа. По возможности подальше от глаз прапорюги. Я уже по черпаковской борзости ослабил ремень минимум на ширину ладони. А это на моей осиной талии, получается так, что пряжка касается нижнего края ширинки.

- Сержант Озерянин!

-Я!

- Головка от патефона. У вас борзометр зашкаливает! Подтянуть ремень! Вы очень рано расслабились! С сегодняшнего дня проживаете в казарме! Я возьмусь за ваше воспитание! Вы меня хорошо поняли?

-Так точно товарищ прапорщик!

Жлобенко так орал, брызгая слюной, что рожа стала похожа на огромный помидор. Ну вот, только этого мне еще не хватало. Где там мои документы, черт бы их побрал. Хоть бы уже какое-либо решение. Или да, или нет. Пора определиться. Крутились мысли в голове. От столовой до места построения перед штабом батальона максимум 50-60 метров.

Стоим, разводимся, кто куда расходимся. Перед строем начальник штаба майор Масько, зам. по тылу майор Убегов и старшина. Осталось в строю еще человека три, четыре. Майор Масько переводит взгляд на меня.

-Озерянин, а ты чего еще в строю стоишь?

Сердце от догадки мгновенно затрепетало, но мозг еще пытается тормозить на всякий случай, чтобы не занесло.

-А где же мне еще быть, товарищ майор? – вопросом отвечаю я, а по его глазам и улыбке, догадываюсь что.… Свершилось! И у меня самого губы самопроизвольно начали расползаться – растягиваться в сторону ушей.

- Иди на вещевой склад, знаешь, где он?

-Так точно!

-Так вот иди и переодевайся, приказ пришел.

-Озерянин! Стоять, никуда не ходи! – Завизжал «поборник графы и параграфа» представитель тыла, майор Убегов.

-Да пошел ты…! – Это начальник штаба

-Пока не увижу выписку из приказа, никаких переодеваний, ты меня понял? Озерянин! – продолжал пыхтеть, но уже тише, ""рачительный"" хозяин Убегов.

-Лева, не слушай ты этого выжившего из ума майора, а иди спокойно и переодевайся, – Снова заступился за меня «НШ»*

-Товарищ майор, - заблеял Жлобенко, - введите меня в курс дела, а то я что то ничего не пойму, о чем речь.

-Ах да , ты же совсем без понятия, что происходит, ну тогда поздравь Озерянина, теперь он твой коллега – повернул голову майор в сторону прапорщика, и кивая на меня.

-Вы что шутите, товарищ майор, - растерянно заморгал Жлобенко, зыркая то на меня, то на ЭнШа, и одновременно неуверенно протягивая мне руку.

Я тоже подошел с протянутой рукой поближе.

-Да, да Жлобенко, Озерянин теперь такой же прапорщик, как и ты.

-Да, как же это такое может быть. Он же еще только год прослужил? И учебку* не заканчивал? – Продолжал в растерянности причитать кусок, но уже подав мне руку.

Глаза у него по-прежнему растерянно суетились. Он все еще надеялся, что это какой-то подвох, что мы все вместе решили над ним пошутить. Как же так он ведь только что угрожал мне всеми возможными карами и страстями, а тут черт знает что происходит. Я в это время жалел только о том, что на его месте не находится пр-к. Сукинцов.Из Недлитцкой медроты.

-А ему не нужна учебка, он четыре года оттарабанил в училище, и имеет диплом фельдшера. И года срочной службы ему вполне достаточно, чтобы получить звание прапорщика. – Объяснял как слабоумному, прапорщику Жлобенко, майор Масько.

-На склад без моего разрешения не ходи! – Все еще не сдавался второй идиот, ЗКТ* Убегов.

-Иди, иди, переоденься и зайдешь ко мне, к этому времени выписка уже будет у меня – распорядился окончательно ЭнШа.

Я самостоятельно повернул налево и ускоренным шагом рванул, от все еще продолжающих выяснять отношения по поводу моего нового статуса.

-Озерянин, смотри, ты еще пожалеешь! – не унимался вдогонку мне зам. по тылу.

-Да пошел ты… - думал я на ходу. А мысли уже совершенно другие, одолевали мою бедную и беззащитную голову.

Вещевой склад находился в подвале нашего лечебного корпуса. И вход был через одну основную дверь и ко мне в отделение и в этот склад. Прапорщик, завскладом, тюха-матюха, ни рыба, ни мясо, лет двадцати пяти. Захожу, здороваюсь, выкладываю суть проблемы.

-Да я то что, да я не против. Но без разрешения зампотылу, я не смогу и не имею права – начал жевать сопли начальник портянок.

-Так, Убегов в курсе дела и он мне разрешил, товарищ прапорщик – вешаю ему лапшу на уши. - Вы что мне не верите? Я что это выдумал? Я что похож на идиота?

-Ну ладно, я выдам вам белье и пэша, сапоги, полевую фуражку и фурнитуру* - мямлит прапорщик, и начинает медленно подбирать мне новый хитон по размерам.

Нельзя сказать, чтобы я уж очень стремился быстро переодеться, чтобы войти в новое качество. Просто в какой-то степени Жлобенко, своими утренними угрозами переполнил чашу терпения, и подстегнул желание быстрее избавиться одним махом от всех этих дурацких проблем. Вещевик завернул мое новое одеяние в большой кусок мешковины, перевязал пакет крест накрест бечевкой. Сапоги в руку.

-Удачи вам товарищ молодой прапорщик, – это он мне.

-Спасибо за помощь, товарищ прапорщик, – это я ему.

На одном духу взлетаю на второй этаж и ныряю в свой кабинет, пока никто ничего не заметил и не понял. В течение двух часов утюжусь, подшиваюсь, пришиваю погоны. Слава богу, никто не заглядывал и не мешал. Осмотрелся перед небольшим зеркалом, взятым на прокат у Мунтяну. Вроде все окей! Напустив мину равнодушия, медленно выхожу в коридор.

-Ой! Что это ты Лева!? – это первый шок у, нос к носу столкнувшейся со мною дежурной, тридцатилетней холостячкой Евгенией Павловной.

-Что не узнаете? Нет, это не маскарад. Это теперь моя новая, постоянная форма одежды, – отвечаю я, и тут же стучусь в дверь ординаторской. В первую очередь надо представится по команде, начальнику отделения.

-Да, – раздается из-за двери.

Захожу. Сегодня день шокового состояния у всех знакомых, командиров и начальников.

-Уже? – это произносит капитан Воронцов, и с улыбкой до ушей протягивает навстречу правую руку.

-Так точно, товарищ капитан, – отвечаю я. Врачи ординаторы тоже тянут руки, но, забыв поднять отвисшие челюсти.

-Лева, я тебя поздравляю, – выходит из-за стола и обнимает меня начальник! – А ну повернись сынку, я посмотрю на тебя!

Делаю поворот на право, затем кругом.

-Хорош, хорош! Молодец! Настоящий мужчина! Ну, что я полагаю это дело нужно окропить? – смотрит на меня Воронцов.

– Денег у тебя конечно нет?

Я молчу.

-Это дело поправимо, с получки вернешь, – достал бумажник и вручил мне шестьдесят марок,– Возьмешь две бутылки «Столичной» и что–нибудь на зуб.

С этими словами он подал мне свой дипломат, предварительно убр��в из него бумаги.

-Есть одна небольшая проблема, товарищ капитан. Я возможно чуть опоздаю. Нужно представиться ЭнШа и комбату.

-А ну это не проблема, они не задержат, а мы и не торопимся. Давай, действуй.

-Есть!

Выхожу на улицу. Время около 12. Встречный народ, с первого взгляда меня не узнает. Приходиться очень быстро объясняться. Добежал до штаба. Майор Масько на месте. Представляюсь.

-Молодец! Дуй к комбату!

Подполковник видимо в курсе всех событий. Представляюсь. Поздравляет.

-Озерянин, ты приказом командира дивизии назначен на должность фельдшера медицинского пункта артиллерийского полка нашей дивизии. Эта часть дислоцируется в центре Потсдама. Но я хотел попросить тебя, еще недельку поработать в отделении. Две сестры в отпуску, ты же знаешь, пока они вернутся, прошу помочь.

-Слушаюсь товарищ полковник!

От комбата рванул в военторговскую «стекляшку», под кодовым названием «бабьи слезы». Дорогу сокращал по пустырям, чтобы поменьше встречного народа попадалось. Хоть форму и напялил, но ведь документов то еще никаких при себе нет. Переступаю порог магазина, в который солдатам ни под каким предлогом, даже подходить не рекомендуется. И вот, свершилось, прошел год с небольшим довеском, как я не покупал официально, алкоголя. Упаковал в дипломат водку с колбасой, и тем же маршрутом, но еще быстрее в отделение. Звание обмыли, скромно, но оперативно. До утра мой сон оберегал верный Санчо Панса – Мунтяну.

К девяти утра ушел в штаб дивизии оформлять и получать удостоверение. Перед обедом в финслужбе получил подъемные. Такого количества немецких денег в руках держать не приходилось.По солдатским меркам много, по офицерским, так, мелочь карманная. После обеда отлеживался. Завтракал и обедал в отделении. Кое-что прикупил в магазине, остальное старшина отделения приносил со столовой. Пока желудок был занят работой над обедом, в голову лезли как надоедливые мухи, разные мысли. Как приятные, так и не очень.

А что же я наделал? Может быть, не стоило? Ведь с моего призыва никто моему примеру не последовал. А что же скажут родители, и как вообще отнесутся к этому поступку родственники и знакомые? А что меня ждет дальше? И что это за арт. полк? И как меня там встретят? И что это за должность в медпункте? Я ведь ни одной минуты в настоящих войсках то еще и не был.

Кстати в том приказе Министра Обороны СССР, на основании которого я так лихо заложил вираж в своей судьбе, было одно очень хитрое примечание: «Лица, получившие звание прапорщика после года срочной службы, и своими неправильными действиями опорочившие его, должны быть разжалованы и отправлены, в войска, дослуживать оставшийся срок в качестве рядового…» примерно так звучала эта формулировка. То есть я был обречен на примерную, отличную, службу пожизненно. Вот это ты Лева попался… Ладно, службы я никогда не боялся. Бог не выдаст, свинья не съест. Поживем, увидим. Утешал я сам себя.

Вечером ко мне забежали черпаки сослуживцы. Казах Хэбэ-Пэша и другие. Сначала по удивлялись, как это я так всех ловко обошел, поздравили. Ну а потом, угадайте, чего потребовали от меня солдаты. Правильно. Вот тебе Лева деньги и бегом дуй в магазин. Ты у нас теперь уникальная личность. Свой среди чужих. Но увы я их надежд не оправдал. Пришлось остаться чужим среди своих. Они постарались вида не подать, что обиделись, по быстрому поручкались и ушли. Больше мне с солдатами батальона контактировать не приходилось. Неделю я еще в отделении отработал, но уже без прежнего задора. Перед отъездом из части, женщинам медсестрам выставил пару бутылок шампанского и конфеты. Вернул деньги начальнику отделения. Шкуренко оббегала меня десятою дорогой. Переночевал. Попрощался с Мунтяну. Вышел через КПП за забор части на автобусную остановку.Впереди очередной поворот в жизни и службе.

*НШ-начальник штаба.

*учебка-шестимесячная школа прапорщиков.Там готовили старшин рот, командиров взводов и прочие профили, необходимые для армии.

*фурнитура-погоны, звездочки, кокарды, эмблемы, шевроны и прочие нашивки.

ЗКТ- заместитель командира части по тыловым вопросам. (примерно то же что и ЧМО).

ПРОДОЛЖЕНИЕ, смотрите в томах:

""Служба по контракту"".

""Учеба в медицинской академии"".

""20 лет службы в ВДВ"".