Ты не спрашивай, друг!
Как мой долгий досуг
В тишине провожу:
Я сижу и гляжу
Далеко в высоту;
День пришел и исчез,
И покатость небес
В голубую тафту,
Мне неведомо, кто одевает,
И на той высоте,
В голубой пустоте
Бриллиант одинокий сияет:
Он дрожит и горит,
Он меня веселит,
Он меня в свой эдем зазывает.
И к нему я парю
И ему говорю:
«О! светочь дивная годины полуночной!
Кто ты? Цветок в невидимом венце,
Алмаз в святом небес кольце,
Иль искра вечности бессрочной?
Мне говорят: ты плавающий мир;
Твои моря — лазурь; твой океан — эфир…
О божья дочь! ты выше бед и рока,
Ты выше смерти и скорбей:
И не дойдет дыхание порока
До голубых твоих зыбей!
И что тебе земные наши годы?
Ты скольких царств судьбу пережила!
Как искры, вихрились и гаснули народы,
А ты, как жизнь бессмертная, цела!»
Так с звездой говорю,
И дрожу, и горю
В непонятном души упоенье;
И весь полон я дум,
И не слышен мне шум,
Ни раздор, ни земное волненье…
Там мечами звенят,
И народы кипят,
И везде мятежи и движенья;
Бодро, легкой стопой,
Непробитой тропой,
Молодые спешат поколенья, —
Огневые глаза
И в устах их гроза;
Они рвут ослабевшие звенья
Связей ветхих, земных,
И желают иных
Наслаждений, и мук, и деяний.
И разбит и забыт
Праотеческий быт,
И обломков былого — преданий
Жадно ищет поэт…
Ускорился полет
И событий и лет,
Всякий смотрит и ждет…
Невозможного нет:
Обновляется свет
Средь тоски и неясных желаний…
Но я тихо сижу,
Я судьбы не сужу
И на небо гляжу
До поры, как мечты и надежды,
Зароясь с вышины,
Обаяньем полны,
Закрывают мне томные вежды.
1839
