У развалин Ливонского замка

Быстро по залу ливонского замка

Старый епископ шагал.

«Смерть божества — это смерть моей смерти», —

Он по привычке шептал.

Звенели кольчуги.

Борзые и слуги

Наполнили сумрачный зал.

Рыцарей смяло славянское войско,

Бросить заставив щиты.

Всюду валялось оружье с гербами —

Грифы, олени, кресты.

Измучились кони.

Под ветром погони

Поникнув, дрожали кусты.

Крикнул епископ: «Не бойтесь осады,

Наша твердыня крепка.

Знаменьем крестным ее осенила

Архистратига рука.

Гранитные своды,

Подземные ходы

Останутся здесь на века!»

Ядра вонзались в могучие стены,

Блеском смертельным блестя.

Рыцари в латах своих задыхались,

Камни к бойницам катя,

И падали с башен.

И, кровью окрашен,

Шиповник расцвел, не цветя.

Вот и остались от замка руины

И ничего — от владык.

Плесень забила подземные ходы,

В камне — паук-крестовик,

И только безвестный

Шиповник прелестный

Под гнетом веков не поник.

Так же цветет на родном моем юге,

Сушится в душной избе,

Пахнет в ауле, где сакли пустые,

Дым не идет по трубе,

Калмыцким курганом

Иль рижским органом

Он миру твердит о себе:

«О сколько прошло их, — ужасно их сходство,

Желавших богатства, искавших господства,

Грозивших мечом и огнем!

Невнятно им было,

Что главная сила

Сокрыта в цветенье моем.

Для многих я был незаметен вначале,

Когда же меня свысока замечали,

То выжечь пытались мой цвет,

Копытом глушили,

В газовне душили,

Но вновь я рождался на свет.

Не в зданьях высотных, не в замках бессчетных,

Не в пышных гербах главарей мимолетных

Читаются знаки судьбы.

Челнок и мотыга,

И парус, и книга —

Мои вековые гербы.

Колючками слабо дано уколоть мне,

Но розами горе дано побороть мне,

Свою раздарив красоту,

И там я сильнее,

Где розы нежнее,

Где алые розы в цвету».

1952