Над телом

Почему твоя Настасья, светлый князь,

не свенчалась-та с тобою, а ко мне,

сластолюбцу и мерзавцу, понеслась,

да лежит теперь в кровавой простыне?

Да, своим меня она не назвала,

но себя моей, рогожинской, – крича

во все уши, называла – ай, дела!

Не твоею, князь, не розой белой, чай!

Потому что пожалеть-то пожалел,

да княгинею бы сделал, чай, верно,

а чтоб так, как я, да в ноги на коле-

ни... когда – а ей бы это и одно

во борение и было б со смертёй,

что тебя бы кто за сердце пожалей...

Чтоб такую, какова она – дитё! –

из ее же смрада – кровью бы своей...

Чтоб болело не за муки за ее –

чтобы сам по ней ты в муках бы лежал...

Вот тогда бы было княжее житье:

весь бы мир вас поднял, Бог бы вас держал!

Я бы мог, да вот не вышел розой бел...

Ей мое у – сердье к сердцу не пришлось.

Так гляди теперь – я душу проглядел...

Да, я спас ее. Как мог. Как мне далось.