Ванька

Мы жили средь глухих берлог, где прель, малина, совы,

сырых теней наискосок тяжелые засовы,

мы жили средь отвесных рек и красных павших сосен…

Мы шли к палаткам на ночлег, и как наш сон был сочен!

Там приходилось реже спать лишь конюху – работа.

То лошади уйдут опять за гари и болота,

то бродит в стороне медведь, дух меда, скрип сушины…

А нужно выйти, посмотреть и обсудить причины.

Среди калымщиков, юнцов и тех, ученых, в светлом,

был конюх Ванька Иванов великим человеком.

Он хлеб возил нам и табак, одеколон (в кармане!),

духи куда б нежней для баб, но – бунтовали парни…

Весь шелушащийся Иван, в морщинах, малорослый,

сказать нельзя, когда он пьян и он пацан иль взрослый.

Ему тайга насквозь своя, кровь глухаря – что вишня…

Он из детдома, слышал я. Я думаю, так вышло:

попал в детдом, в тот тарарам, где сироты орали.

Война… Конечно, имя там недолго выбирали.

Иван. Опять же – Иванов. С мальчонки не убудет.

А сколько записать годков? А пусть там сколько будет!..

Среди работы, средь всего порой находит смута,

что возраста я своего не знаю почему-то.

Я, как Иван, живу. Пишу. Томлюсь в оконной раме.

Я, может, сорок лет дышу и умирать пора мне?

А может, я совсем юнец, не знал любви и боли,

и если есть на свете лес, то в нем светло – как в поле…

1973