Он сидит, завернувшись в плед, и пьет обжигающий чай,
Арфа молчит в углу, тоскует в чехле о счастливых былых временах.
Неужели это все, что осталось от прежнего Томаса-Рифмача?
Где твоя королева, где же твоя затерянная страна?
Спеть бы – да нет желанья, из мира куда-то улетучилось волшебство,
Оно растаяло, как воск свечи, погасло, словно свет в облаках.
Тебя бы в лес Эрсилдунский, бормочущий вешней листвой,
В тот день, когда всё начиналось, когда ты не ведал страх.
Рутины яд убивает медленно и неотвратимо – тот, кто не может солгать,
Да еще вдобавок даром предвиденья с щедростью наделён,
Просто не выживет в мире, где невозможно надеяться, верить, любить и ждать,
Где сил почти не осталось, где сомнения в сути своей окружают со всех сторон.
А он хорош – не зря королева выбрала себе в услуженье его.
Тонкие руки, глаза цвета весенней листвы, во взгляде остром печаль.
Только вот не осталось не любви, ни магии, ни новых баллад – ничего,
Почти ничего не осталось в нём от прежнего Томаса-Рифмача.
И шепчет он, прислоняясь щекой к окну и закрыв глаза –
Если ты не придешь за мной, о моя госпожа, этой осенью я умру.
Я всё отдал бы, чтобы вернуться в прежние дни, назад,
Когда помнила моя арфа твоё тепло и касание рук.
Не бойся, Томас, она придёт – легкая, как над гладью озёрной туман,
Гибкая, как на ветру тростник, лучистая, как звезда.
И ты растворишься в ней, как растворяется в утре ночная тьма,
Сольешься с ней, погрузишься в неё, и останешься с ней навсегда.
