Воробей Воробеич и Ерш Ершович жили в большой дружбе. Каждый день летом Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:
- Эй, брат, здравствуй! Как поживаешь?
- Ничего, живём помаленьку, - отвечал Ерш Ершович. - Иди ко мне в гости. У меня, брат, хорошо в глубоких местах. Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками, водяными козявками.
- Спасибо, брат! С удовольствием пошёл бы я к тебе в гости, да воды боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу. Я тебя, брат, ягодами буду угощать - у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?
- Какой он?
- Белый такой.
- Как у нас гальки в реке?
- Ну вот. А возьмёшь в рот - сладко. Твою гальку не съешь. Полетим сейчас на крышу?
- Нет, я не умею летать, да и задыхаюсь на воздухе. Вот лучше на воде поплаваем вместе. Я тебе всё покажу.
Воробей Воробеич пробовал заходить в воду, - по колени зайдёт, а дальше страшно делается. Так-то и утонуть можно! Напьётся Воробей Воробеич светлой речной водицы, а в жаркие дни покупается где-нибудь на мелком месте, почистит перышки - и опять к себе на крышу. Вообще жили они дружно и любили поговорить о разных делах.
- Как это тебе не надоест в воде сидеть? - часто удивлялся Воробей Воробеич. - Мокро в воде, - ещё простудишься.
Ерш Ершович удивлялся в свою очередь:
- Как тебе, брат, не надоест летать? Вон как жарко бывает на солнышке: как раз задохнёшься. А у меня всегда прохладно. Плавай себе сколько хочешь. Небось летом все ко мне в воду лезут купаться. А на крышу кто к тебе пойдёт?
- И ещё как ходят, брат! У меня есть большой приятель - трубочист Яша. Он постоянно в гости ко мне приходит. И весёлый такой трубочист, - всё песни поёт. Чистит трубы, а сам напевает. Да ещё присядет на самый конёк отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю. Душа в душу живём. Я ведь тоже люблю повеселиться.
У друзей и неприятности были почти одинаковые. Например, зима: как зяб бедный Воробей Воробеич! Ух, какие холодные дни бывали! Кажется, вся душа готова вымерзнуть. Нахохлится Воробей Воробеич, подберёт под себя ноги, да и сидит. Одно только спасенье - забраться куда-нибудь в трубу и немного погреться. Но и тут беда.
Раз Воробей Воробеич чуть-чуть не погиб благодаря своему лучшему другу - трубочисту. Пришёл трубочист да как спустит в трубу свою чугунную гирю с помелом, - чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу. Выскочил он из трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться:
- Ты это что же, Яша, делаешь-то? Ведь этак можно и до смерти убить.
- А я почём же знал, что ты в трубе сидишь?
- А будь вперёд осторожнее. Если бы я тебя чугунной гирей по голове стукнул, разве это хорошо?
Ершу Ершовичу тоже по зимам приходилось не сладко. Он забирался куда-нибудь поглубже в омут и там дремал по целым дням. И темно, и холодно, и не хочется шевелиться. Изредка он подплывал к проруби, когда звал Воробей Воробеич. Подлетит к проруби воды напиться и крикнет:
- Эй, Ерш Ершович, жив ли ты?
- Жив, - сонным голосом откликается Ерш Ершович. - Только всё спать хочется. Вообще скверно. У нас все спят.
- И у нас тоже не лучше, брат! Что делать, приходится терпеть. Ух, какой злой ветер бывает! Тут, брат, не заснёшь. Я всё на одной ножке прыгаю, чтобы согреться. А люди смотрят и говорят: "Посмотрите, какой весёленький воробушек!" Ах, только бы дождаться тепла. Да ты уж опять, брат, спишь?
А летом опять свои неприятности. Раз ястреб версты две гнался за Воробьем Воробеичем, и тот едва успел спрятаться в речной осоке.
- Ох, едва жив ушёл! - жаловался он Ершу Ершовичу, едва переводя дух. - Вот разбойник-то! Чуть-чуть не сцапал, а там бы поминай, как звали.
- Это вроде нашей щуки, - утешал Ерш Ершович. - Я тоже недавно чуть-чуть не попал ей в пасть. Как бросится за мной, точно молния. А я выплыл с другими рыбками и думал, что в воде лежит полено, а как это полено бросится за мной. Для чего только эти щуки водятся? Удивляюсь и не могу понять.
- И я тоже. Знаешь, мне кажется, что ястреб когда-нибудь был щукой, а щука была ястребом. Одним словом, разбойники.
Да, так жили да поживали Воробей Воробеич и Ерш Ершович, зябли по зимам, радовались летом; а весёлый трубочист Яша чистил свои трубы и попевал песенки. У каждого своё дело, свои радости и свои огорчения.
Однажды летом трубочист кончил свою работу и пошёл к речке смыть с себя сажу. Идёт да посвистывает, а тут слышит - страшный шум. Что такое случилось? А над рекой птицы так и вьются: и утки, и гуси, и ласточки, и бекасы, и вороны, и голуби. Все шумят, орут, хохочут - ничего не разберёшь.
- Эй вы, что случилось? - крикнул трубочист.
- А вот и случилось, - чиликнула бойкая синичка. - Так смешно, так смешно! Посмотри, что наш Воробей Воробеич делает. Совсем взбесился.
Синичка засмеялась тоненьким-тоненьким голоском, вильнула хвостиком и взвилась над рекой.
Когда трубочист подошёл к реке, Воробей Воробеич так и налетел на него. А сам страшный такой: клюв раскрыт, глаза горят, все перышки стоят дыбом.
- Эй, Воробей Воробеич, ты это что, брат, шумишь тут? - спросил трубочист.
- Нет, я ему покажу! - орал Воробей Воробеич, задыхаясь от ярости. - Он ещё не знает, каков я. Я ему покажу, проклятому Ершу Ершовичу! Он будет меня поминать, разбойник.
- Не слушай его! - крикнул трубочисту из воды Ерш Ершович. - Всё-то он врёт.
- Я вру? - орал Воробей Воробеич. - А кто червяка нашёл? Я вру! Жирный такой червяк! Я его на берегу выкопал. Сколько трудился. Ну, схватил его и тащу домой, в своё гнездо. У меня семейство - должен я корм носить. Только вспорхнул с червяком над рекой, а проклятый Ерш Ершович, - чтоб его щука проглотила! - как крикнет: "Ястреб!" Я со страху крикнул - червяк упал в воду, а Ерш Ершович его и проглотил. Это называется врать?! И ястреба никакого не было.
- Что же, я пошутил, - оправдывался Ерш Ершович. - А червяк действительно был вкусный.
Около Ерша Ершовича собралась всякая рыба: плотва, караси, окуни, малявки, - слушают и смеются. Да, ловко пошутил Ерш Ершович над старым приятелем! И ещё смешнее, как Воробей Воробеич вступил в драку с ним. Так и налетает, так и налетает, а взять ничего не может.
- Подавись ты моим червяком! - бранился Воробей Воробеич. - Я другого себе выкопаю. А обидно то, что Ерш Ершович обманул меня и надо мной же ещё смеётся. А я его к себе на крышу звал. Хорош приятель, нечего сказать! Вот и трубочист Яша то же скажет. Мы с ним тоже дружно живём и даже вместе закусываем иногда: он ест - я крошки подбираю.
- Постойте, братцы, это самое дело нужно рассудить, - заявил трубочист. - Дайте только мне сначала умыться. Я разберу ваше дело по совести. А ты, Воробей Воробеич, пока немного успокойся.
- Моё дело правое, - что же мне беспокоиться! - орал Воробей Воробеич. - А только я покажу Ершу Ершовичу, как со мной шутки шутить.
Трубочист присел на бережок, положил рядом на камешек узелок со своим обедом, вымыл руки и лицо и проговорил:
- Ну, братцы, теперь будем суд судить. Ты, Ерш Ершович, - рыба, а ты, Воробей Воробеич, - птица. Так я говорю?
- Так! Так! - закричали все, и птицы и рыбы.
- Будем говорить дальше! Рыба должна жить в воде, а птица - в воздухе. Так я говорю? Ну вот. А червяк, например, живёт в земле. Хорошо. Теперь смотрите.
Трубочист развернул свой узелок, положил на камень кусок ржаного хлеба, из которого состоял весь его обед, и проговорил:
- Вот смотрите: что это такое? Это - хлеб. Я его заработал, и я его съем; съем и водицей запью. Так? Значит, пообедаю и никого не обижу. Рыба и птица тоже хотят пообедать. У вас, значит, своя пища! Зачем же ссориться? Воробей Воробеич откопал червячка, значит, он его заработал, и, значит, червяк - его.
- Позвольте, дяденька, - послышался в толпе птиц тоненький голосок.
Птицы раздвинулись и пустили вперёд Бекасика-песочника, который подошёл к самому трубочисту на своих тоненьких ножках.
- Дяденька, это неправда.
- Что неправда?
- Да червячка-то ведь я нашёл. Вон спросите уток - они видели. Я его нашёл, а Воробей налетел и украл.
Трубочист смутился. Выходило совсем не то.
- Как же это так? - бормотал он, собираясь с мыслями. - Эй, Воробей Воробеич, ты это что же, в самом деле, обманываешь?
- Это не я вру, а Бекас врёт. Он сговорился вместе с утками.
- Что-то не то, брат. Да! Конечно, червячок - пустяки; а только вот нехорошо красть. А кто украл, тот не должен врать. Так я говорю? Да.
- Верно! Верно! - хором крикнули опять все. - А ты всё-таки рассуди Ерша Ершовича с Воробьем Воробеичем! Кто у них прав? Оба шумели, оба дрались и подняли всех на ноги.
- Кто прав? Ах вы, озорники, Ерш Ершович и Воробей Воробеич! Право, озорники. Я обоих вас и накажу для примера. Ну, живо миритесь, сейчас же!
- Верно! - крикнули все хором. - Пусть помирятся.
- А Бекасика-песочника, который трудился, добывая червячка, я накормлю крошками, - решил трубочист. - Все и будут довольны.
- Отлично! - опять крикнули все.
Трубочист уже протянул руку за хлебом, а его и нет.
Пока трубочист рассуждал, Воробей Воробеич успел его стащить.
- Ах, разбойник! Ах, плут! - возмутились все рыбы и все птицы.
И все бросились в погоню за вором. Краюшка была тяжела, и Воробей Воробеич не мог далеко улететь с ней. Его догнали как раз над рекой. Бросились на вора большие и малые птицы.
Произошла настоящая свалка. Все так и рвут, только крошки летят в реку; а потом и краюшка полетела тоже в реку. Тут уж схватились за неё рыбы. Началась настоящая драка между рыбами и птицами. В крошки растерзали всю краюшку и все крошки съели. Как есть ничего не осталось от краюшки. Когда краюшка была съедена, все опомнились и всем сделалось совестно. Гнались за вором Воробьем да по пути краденую краюшку и съели.
А весёлый трубочист Яша сидит на бережку, смотрит и смеётся. Уж очень смешно всё вышло. Все убежали от него, остался один только Бекасик-песочник.
- А ты что же не летишь за всеми? - спрашивает трубочист.
- И я полетел бы, да ростом мал, дяденька. Как раз большие птицы заклюют.
- Ну, вот так-то лучше будет, Бекасик. Оба остались мы с тобой без обеда. Видно, мало ещё поработали.
Пришла Алёнушка на бережок, стала спрашивать весёлого трубочиста Яшу, что случилось, и тоже смеялась.
- Ах, какие они все глупые, и рыбки и птички! А я бы разделила всё - и червячка и краюшку, и никто бы не ссорился. Недавно я разделила четыре яблока. Папа приносит четыре яблока и говорит: "Раздели пополам - мне и Лизе". Я и разделила на три части: одно яблоко дала папе, другое - Лизе, а два взяла себе.
