И.
А.
Мы еще молоды,
Лидий! вкруг шеи кудри виются;
Рдеют, как яблоко, щеки, и свежие губы
В быстрые дни молодых поцелуев.
Но скоро ль, не скоро ль,
Все ж мы, пастух, состареемся; все ж подурнеем, а Дафна,
Эта шалунья, насмешница, вдруг подрастет и, как роза,
Вешним утром расцветшая, нас ослепит красотою.
Поздно тогда к ней ласкаться, поздно и тщетно.
Вряд поцелует седых - и, локтем подругу толкая,
Скажет с насмешкою:
Взглянь, вот бабушкин милый любовник!
Как же щеки румяны, как густы волнистые кудри!
Голос его соловьиный, а взор его прямо орлиный!"- Смейся,- мы скажем ей,- смейся!
И мы насмехались, бывало!
Здесь проходчиво все - одна непроходчива
Здравствуй, здравствуй,
Филинт!
Давно мы с тобой не видались!
Век не забуду я дня, который тебя возвратил мне,
Мой добродетельный старец!
Милый друг, твои
Старость не скупо осыпала снегом!
Приди же к Цефизу;
Здесь отдохни под прохладою теней: тебя
Сочный в саду виноград и плодами румяная
Так Цефиз говорил с младенчества милому другу,
Старца обнял, затвор отшатнул и ввел его в садик.
C груши одной Филинт плоды вкушал и хвалил их,
И Цефиз ему весело молвил:
Приятель,
Дерево это твое; а я от холодной
Буду прилежно его укутывать теплой соломой:
Пусть оно для тебя и цветет и плодом
Но - не Филинту оно и цвело, и плодом богатело:
В ту же осень он умер.
Цефиз молил
Так же мирно уснуть, хоть и бедным, но добрым.
Под
Старца он схоронил и холм увенчал кипарисом.
Часто слыхал он, когда простирала луна от
Влажные, долгие тени, священное листьев шептанье;
Часто из гроба таинственный глас исходил - казалось,
Был благодарности глас он.
И небо давало
Много с тех пор и груш благовонных, и гроздий прозрачных.
